Ярким художественным дарованием он, надо признать, не обладал. Но Покрышкин следил за его рисунком как завороженный.
— Если нельзя спасти целое, то надо попытаться сохранить часть, — прибавил Лисецкий.
— Вы о чем? — выдохнул Покрышкин, изо всех сил безуспешно стараясь угадать.
— А если тебе уйти самому? — вдруг предложил губернатор. — Не дожидаясь, пока тебя об этом попросят в Москве.
Покрышкин даже задохнулся и щелкнул вставными зубами.
— То есть как это уйти? — сипло переспросил он, уставившись на губернатора. — Зачем? Какой смысл?
— Уйти самому, — терпеливо принялся объяснять губернатор. — А на свое место рекомендовать в руководстве преемника. Не кого попало, конечно. Не с улицы человека. А уважаемого, авторитетного. Которого и мы бы здесь поддержали. А твой преемник дал бы тебе все необходимые гарантии. А мы проследим, чтобы он свои обязательства выполнил. Понимаешь, о чем я?
Покрышкин никак не понимал.
— Может быть, оставили бы тебя председателем совета директоров, — продолжал увещевать Лисецкий. — Хорошая должность. Положение. Машина служебная.
— Я не хочу быть председателем совета директоров! — прогавкал Покрышкин.
— Никто не хочет, — сочувственно усмехнулся Лисецкий. — Да куда деваться?
И вдруг Покрышкин что-то почувствовал. Взгляд его изменился.
— И кто же этот преемник? — вдруг спросил он резко и подозрительно.
— Ну, такого-то найти, я думаю, можно будет, — ответил губернатор. — В области много талантливых молодых руководителей. Я, правда, еще не искал, — прибавил он поспешно, видя, как сверлит его глазами Покрышкин.
Лисецкий еще чуть потянул.
— Да вот хоть Храповицкий! — воскликнул он, словно эта идея только что пришла ему в голову.
— Храповицкий? — ахнул Покрышкин. — Да он же жулик!
В другое время он ни за что не высказался бы столь открыто. Долгий опыт работы руководителем приучил его никогда не отзываться плохо при посторонних даже о своих злейших врагах. Но сейчас он весь был во власти эмоций.
— Ну почему сразу «жулик»! — насупился губернатор. — Храповицкий огромным холдингом руководит. И весьма успешно.
— Я просто хотел сказать, что он в нашем деле ничего не понимает! — спохватился Покрышкин. Но снова не удержался. — Он только и знает, что «купи-продай»!
— А вот ты его и научишь! — подхватил Лисецкий с готовностью. — У тебя же опыт огромный. Знания. Уважение коллектива. — Теперь он льстил Покрышкину, пытаясь подсластить пилюлю. — А все, о чем вы с ним между собой договоритесь, он сделает. Копейка в копейку. Не сомневайся. Тут уж я личные гарантии дам.
Покрышкина наконец осенило. Он вскочил из-за стола, едва не уронив стакан, и вперился в губернатора налитыми кровью глазами.
— Это вы все придумали! — рявкнул он. — Вы с вашим Храповицким! Вот где она, интрига! Нету никаких врагов в Москве. Вы — враги! Вы меня травите! Не выйдет у вас!
И, лязгнув зубами, он протопал к двери и вышел, не дожидаясь, когда губернатор его отпустит.
— Ты все-таки подумай, Иван Трофимович! — успел крикнуть ему напоследок Лисецкий.
Но Покрышкин в ответ только злобно хлопнул дверью.
Обойтись малой кровью Лисецкому и Храповицкому не удалось. И на следующий день они оба вылетели в Москву.
В последние недели я начал приходить в себя. И волевым усилием оставлял для личной жизни лишь вечер пятницы. Этот пункт в моем производственном графике начальник охраны Гоша именовал «замуткой» и относился к нему неодобрительно. Будучи женат в четвертый раз, Гоша бдительно стоял на страже семейных ценностей.
Контингент для «замуток» мне подбирала толстенькая бойкая девушка по имени Ольга, наполовину цыганка, подрабатывавшая сводничеством и, при случае, проституцией. За каждую барышню, которую я забирал с собой, она получала по двести долларов и потому неизменно старалась всучить мне не меньше двух на ночь. При этом она клялась и божилась, что привозимые для меня девчонки сплошь порядочные и, как она выражалась, «не рабочие». Последнее, видимо, означало, что по вокзалам в поисках клиентов они не рыскали. Сегодняшняя встреча была назначена на восемь часов в «Винсенте», ресторане, открытом с полгода назад, куда я все собирался и не мог доехать.
«Винсент» находился в Доме молодежи, трехэтажном длинном здании, одно крыло которого занимали офисы, а в другом располагался развлекательный комплекс с казино, рестораном и барами. Когда мы подъехали, уже стемнело. Облезлый фасад здания, требовавший срочной покраски, сверкал новыми неоновыми вывесками и подсвеченной рекламой.
— «Золотая нива», — вслух прочел Гоша одну из надписей. — «Триста процентов годовых! Мы делаем вам деньги!»
— Ага! — хмыкнул он. — Что ж всего триста процентов написали? Надо было уж все пятьсот обещать. Лохов вы делаете, а не деньги. Я вот все думаю, Андрей Дмитриевич, откуда у нас столько баранов берется? Кидают их все кому не лень, разводят на бабки, а только какая-нибудь новая пирамида объявится, как они опять туда в очередь выстраиваются. Ничему их жизнь не учит.
— А сам ты никогда в пирамиды денег не таскал? — спросил я, улыбнувшись.
Гоша вздохнул и почесал затылок.
— Да было дело, — признал он неохотно. — Вгружал я в «МММ». На три тысячи долларов попал. Молодой был, глупый. Навариться хотел.
Я хмыкнул, вспомнив, как не только Гоша и вся моя охрана, но многие директора нашего холдинга, не говоря уже о простых работягах, каждый день обсуждали повышение ставок в этой прогремевшей на всю страну пирамиде. Даже Виктор всерьез предлагал на наших внутренних совещаниях вложить туда пару миллионов на короткий срок. Причем всегда осторожный Вася его поддерживал. Спасло нас от этой затеи лишь то, что пирамида вскоре рухнула.
— А помните, как мы эту «Золотую ниву» в прошлом году гоняли? — уходя от неприятной ему темы, оживился Гоша. — В «Мираже». Они там музыку врубили на полную мощь, танцевать собрались, а вы с девушкой были. С дочкой мэра. Человек сорок тогда домой отправили, не меньше!
— Это ты их гонял, а не я, — поморщился я в ответ. Я до сих пор испытывал неловкость, вспоминая тот эпизод. — Я всего лишь спасал тебя из рук разъяренных женщин.
— Прям уж! Спасали! — проворчал Гоша, пока я сдавал машину назад, выбирая место для парковки. — Они, может, познакомиться хотели. А вы помешали.
Он открыл зеркальце над лобовым стеклом, посмотрелся и пригладил волосы.
— Женщины как меня увидят, сразу возбуждаются, — прибавил он убежденно. — Замуж хотят. Потому как понимают, что человек я степенный. Серьезный. Не то что некоторые.
Дерзкого намека на мою ветреность, содержавшегося в его последних словах, я предпочел не заметить.
Уже когда мы входили, позвонила Ольга.
— Андрюшечка, мы задерживаемся, — виновато затараторила она. — У одной девчонки тут каблук сломался. Пришлось с полпути возвращаться. Не ругайся, ладно?
— Постараюсь, — пообещал я, вздыхая. Приучить женщин к точности столь же невозможно, как приучить меня к их манере опаздывать.
Гошу я отправил в ресторан, предупредить, чтобы для нас придержали заказанный стол, а сам, дабы убить время, поднялся на второй этаж в казино. В казино сегодня ждали розыгрыша призов, и потому здесь царило оживление. Основную часть игроков составляла братва с их визгливыми подругами в вульгарных дешевых нарядах. Но были и бизнесмены с женами. Встречались и совсем подростки. С треском крутилась рулетка. Слышались возгласы крупье и брань проигравших. К иным столам вообще было не протолкнуться.
Казино, как и финансовые пирамиды, в России обречены на успех. Они растут в наших городах как грибы, и, наверное, скоро по их, количеству какой-нибудь отдельно взятый Уральск обгонит целый Лас-Вегас. Объяснение этому, как мне кажется, лежит в нашем характере. Мы не верим в успех упорной каждодневной работы, от которой, согласно русской поговорке, кони дохнут. Поэтому мы не любим строить долговременных планов. Мы вообще не любим строить. Ведь строить — означает думать о будущем. Для этого мы слишком нетерпеливы. Мы живем одной минутой и всегда ставим на удачу. Слепая вера в счастливый случай лишает нас жизненной стойкости. Она заменяет нам нравственные принципы, так же как наше суеверие заменяет нам религию.
Вдруг меня окликнули. Я обернулся. Передо мной, жизнерадостно сверкая стеклами золотых очков и раскинув руки для объятий, стоял Борис Васильевич Кравчук. Или попросту Боня, как его называли все.
— Дружище! — зарокотал он. — Сто лет тебя не видел! Пришел капусту засадить?
Боне уже перевалило за пятьдесят. Это был невысокий, полный мужчина, на редкость представительный, всегда гладко выбритый, в отличных костюмах, с галстуком, запонками и цветным платком в нагрудном кармане. Светлые волосы, все еще густые, он зачесывал назад и носил усы. Это придавало ему старомодно-респектабельный вид. День он обычно начинал рюмкой коньяку, а заканчивал чем придется. И с кем попало.
