Шартелль развалился на заднем сиденье, надвинув черную шляпу на лоб, с длинной сигарой, заменившей крепкие дешевые сигареты. В свежевыглаженном костюме, в застегнутой на все пуговицы, кроме верхней, жилетке, красно-черном галстуке и белой рубашке. Ноги его, в черных туфлях, лежали на деревянном столике, откидывающемся со спинки переднего сиденья.
В вестибюле отеля он оглядел меня с головы до ног, выразил надежду, что день будет хорошим, и спросил, не хочу ли я кофе. Мы выпили кофе в ресторане, за столиком с видом на бухту.
— Какая бухта, — в очередной раз повторил Шартелль, после того как заказал яичницу с ветчиной.
Анна уехала в пять утра. Я смотрел, как она одевалась. Потом сидела перед зеркалом и причесывалась. Мы оба улыбались. И молчали, понимая, что время для разговоров прийдет позже. Я чувствовал, что времени нам хватит на все.
Она подошла к кровати и села рядом. Положила руку мне на голову, потрепала волосы.
— Я должна идти.
— Я знаю.
— Ты позвонишь?
— Я позвоню сегодня вечером.
Я поцеловал ее, она встала, пересекла комнату, открыла дверь и скрылась за ней, не оглянувшись. А я лежал, курил и прислушивался к незнакомым чувствам, бурлящим внутри. А когда взошло солнце, я поднялся, принял душ, и спустился в вестибюль на встречу с Шартеллем.
— Знаете, где я вчера побывал? — Шартелль выпустил струю дыма.
— Нет.
— Я засвидетельствовал свое почтение генеральному консулу.
— Я же ездил с вами. Его не оказалось на месте.
— Нет, после этого. Даже после беседы со старичком-англичанином в Управлении переписи.
— То есть вы вновь поехали туда?
— В Барканду несколько консульств.
— И какое же вы выбрали?
— Естественно израильское.
— Клинт, я не собираюсь вытягивать из вас каждое слово. Итак, вы решили пообщаться с генеральным консулом Израиля. Почему?
— Я рассуждал так: если я попадаю в незнакомый город в чужой стране и хочу разобраться в том, что происходит, к кому мне обратиться? Разумеется, к послу Израиля, а если посла нет, то к генеральному консулу.
— И о чем вы говорили?
— О родственниках, юноша, о родственниках.
— Чьих?
— Его и моих. У меня есть родственники в Израиле, а у этого старикана из консульства — в Кливленде, и я с ними, кажется, знаком. Горячие сторонники демократической партии. То есть я сразу стал его земляком.
— Откуда у вас родственники в Израиле?
— Троюродные братья по линии отца. Во мне одна шестнадцатая еврейской крови.
— Я думал, что фамилия Шартелль французского происхождения.
— Совершенно верно, но чуть-чуть еврейско-французского. Так, во всяком случае, говорил мне отец.
— Ясно. И что поведал вам израильский генеральный консул?
— Ну, он уже слышал о «Ренесслейре». Он сказал, что четверо бравых молодцов прилетели в Барканду три дня назад и тут же самолетом отбыли на север.
— Фамилий он не упоминал?
— Нет. Но отметил, что они открыли счет в филиале банка «Барклей» на шестизначную сумму в фунтах. Двое из них — негры, естественно, американские, двое — белые.
— Через Лондон мы можем установить, кто они?
Шартелль кивнул.
— Полагаю, Поросенку это по силам.
— Он сказал что-нибудь еще?
— Ну, он поклялся, что откажется от своих слов, но его правительство опасается, что англичане уходят слишком быстро. Он считает, что начнутся беспорядки, особенно если выборы окончатся «базаром» без явного победителя или хотя бы сильной коалиции. Он также не предполагал дожить до таких дней, когда ему придется признать, что англичане слишком быстро уходят из колонии. Но в Альбертии это произошло.
— Любопытное признание, — кивнул я.
— Вы, часом, не встречались здесь с Мартином Борманом?
— С кем?
— Мартином Борманом. Ну как же, сподвижник Гитлера, который удрал из бункера буквально перед тем, как русские вошли в Берлин.
— Нет, я его не встречал. Во всяком случае в последнее время.
— Если встретите, дайте знать генеральному консулу Израиля, хорошо? Он здесь уже три года и полагает, что сможет вернуться в Тель-Авив, если поймает Бормана или какого-то другого нациста, все еще находящегося на свободе. Он просил нас поглядывать вокруг.
— Обязательно.
— Знаете, где я еще побывал?
— Нет, но уверен, что не останусь в неведении.
— Выпив чашку чая с израильским консулом, я забрел на базар, где сидят эти толстые кумушки в разноцветных одеяниях.
— И что вы там выяснили?
— Я купил несколько бритвенных лезвий у одной, пару сигар — у другой. Немного поторговался, рассказал пару анекдотов. Словом, повеселил их. Очень милые тетушки. Чуть полноватые, но приветливые.
— Понятно, — кивнул я.
— Потом мы коснулись выборов. Как они заспорили! Одна была за вождя Акомоло, другая за старика Альхейджи, третья за того, что с востока… э…
— Доктора Колого, — подсказал я.
— Доктор, адвокат, вождь-торговец, — Шартелль покачал головой. — Как бы не запутаться.
— И каково общее впечатление?
— Общее впечатление, юноша, состоит в том, что им абсолютно безразлично, кто победит. Они, эти толстые кумушки, уверены в продажности кандидатов и считают, что те хотят лишь побыстрее набить карман.
— Мы должны обратить это обстоятельство в нашу пользу.
— Вчера, как вы помните, я высказал мысль о том, что мы должны убить одним выстрелом двух зайцев, хотя и не смог предложить конкретного плана действий.
— Припоминаю.
— Так вот, прошлой ночью меня осенило. Идея недурна, но ее реализация обойдется в кругленькую сумму, а успех будет зависеть от продажности одних и преданности других. Как, впрочем, и любая другая политическая компания. И мне понадобится писатель с богатым воображением.
— В смысле?
— Помнится, был репортер, который писал для двух газет, утренней и вечерней, вроде бы враждовавших друг с другом, но принадлежащих одному издателю.
— И что?
— Так вот, этот парень встает рано утром, садится за машинку и отстукивает передовицу, разносящую в пух и прах ФДР[6] и Гарри Гопкинса и всех сторонников «Нового курса». Это для дневной газеты. Потом он идет в бар, пропускает пару стопочек, возвращается и отстукивает другую передовицу, на этот раз превозносящую миссис Рузвельт, Джимми, Джона, ФДР младшего и обрушивающую громы и молнии на их врагов. Вот это качество я называю универсальностью.
— Интересно, какую же передовицу он писал от души?
— Шартелль сбил шляпу на затылок, изумленно уставился на меня.
— Обе, юноша, обе. Разве могло быть иначе?
Я вздохнул.
— Вы правы, Клинт. Не могло.
— Так вот, полагаю, вам придется писать в том же духе.
— Я в полном вашем распоряжении. Осталось только вставить в машинку чистый лист. Как скажете, так и напечатаю. И за тех, и за других.
Уильям сбавил скорость и повернулся к нам.
— Господин хочет пива?
— Пива? — переспросил я.
— Да, са, мы всегда останавливаемся на полпути к Убондо.
— Я никогда не возражал против утренней кружки пива, — заметил Шартелль. — Давай остановимся.
— Чудесно, — кивнул я.
Мы подъехали к обмазанному белой глиной одноэтажному сараю. Тут же была и бензозаправка. В зале вокруг низких столиков стояли кресла с широкими подлокотниками. Над стойкой бара лениво кружились лопасти вентилятора. Судя по вывеске над входной дверью, заведение называлось «Колония». Мы сели за один из столиков. Подошел мужчина и спросил, что мы будем пить. По акценту чувствовалось, что он не из англичан.
— Три пива, — ответил Шартелль. — Хорошего и холодного.
— Хорошего и холодного, — кивнул мужчина, вернулся к стойке, откупорил три бутылки баварского пива, поставил их на поднос вместе со стаканами, которые достал из холодильника, и принес нам.
— Хорошее и холодное, господа, — бутылки и стаканы перекочевали с подноса на стол. — С вас двенадцать шиллингов и шесть пенсов.
Я дал ему фунт.
— Вы американец, не так ли? — спросил Шартелль.
Мужчина посмотрел на него.
— Я жил там какое-то время.
— Где именно?
— В разных местах.
— В Питтсбурге?
— В том числе.
— Вы тут хозяин?
Мужчина огляделся, чуть улыбнулся.
— Нет. Я не хозяин. Просто помогаю приятелю, — он ждал следующих вопросов, не очень высокий, в пять футов семь дюймов роста, худощавый, гибкий, с загорелым лицом, коротко стрижеными волосами, уже тронутыми сединой на висках. Походкой он очень напоминал Шартелля.
— Моя фамилия — Шартелль, а это — Апшоу.
— Меня зовут Майк.
— Вы здесь давно?
— Нет. Я тут проездом.
— И помогаете приятелю.
— Совершенно верно. Приятелю.
Шартелль налил себе пива. Майк терпеливо стоял рядом, с подносом в руках.
— Мы не встречались раньше, Майк? — спросил Шартелль, обращаясь к стакану с пивом. — Лет двадцать назад?
