Котофеич напрягся и дернул щекой.
«Ладно, Паря, не бери в голову… — он воровато оглянулся и протянул механику початую банку. — На-ка, пока никто не видит. Мне-то что, сам понимаешь… по мне — хоть залейся. Просто с „папой“ ссориться не с руки. Он ведь как сказал: замечу, что кто-нибудь дает Параллелепипеду хотя бы глоточек — спишу нахрен обоих… Или не помнишь?»
Параллелепипед молчал, расплывшись в блаженной улыбке. Он сидел на палубе, прислонясь спиною к фальшборту и, закрыв глаза, прислушивался к драгоценным ощущениям.
«На, зажуй, — Котофеич бросил ему жевательную резинку. — Не ровен час, учует…»
Облокотившись о планшир, он посмотрел в сияющий простор, расчерченный сварливыми вертикалями птичьих криков.
«А яхта-то за нами так и идет. Как привязанная. С самого, почитай, Марселя.»
«Ну и пусть идет… — ублаготворенно пробормотал Параллелепипед. — Тебе-то что? Может, людям скучно в одиночку.»
«Ага. Скучно. Их там двое, мужик с бабой. Я сегодня все утро их в бинокль изучал. Загорает, сучка, в чем мать родила. Думал, может, перепихиваться начнут… нет, не стали…»
Параллелепипед открыл глаза.
«Эх, Котофеич… нет, чтоб меня позвать… Друг, называется… А то давай сейчас посмотрим, а? Вдруг она опять загорает? Тащи бинокль!»
«Вот еще, — степенно сказал Котофеич. — Тебе надо, ты и тащи.»
«И притащу, что ты думаешь…» — механик загрохотал вниз по трапу.
Котофеич зевнул. До вахты было еще далеко. Пойти, что ли, поспать?.. Со стороны Туниса нарисовался маленький гидросамолет, сделал круг, другой, покачал крыльями, как бы пробуя на прочность исполосованный чайками воздух, да и улетел восвояси. Зачем прилетал? Или сказать чего хотел? Механик не возвращался. Не иначе, еще кого-то на пиво раскрутил… а, может, наоборот, сидит с биноклем где-нибудь на мачте. Бедняга… до Светки-то он так и не добрался, а в Марселе «папа» на берег не пустил. Котофеич снова зевнул. Спускаться в каюту не хотелось; он привалился спиною к теплому фальшборту и задремал, сладко и неглубоко.
Его разбудил вернувшийся самолет. Солнце уже стояло прямо за кормой, поглядывая на ленивое море, как будто примериваясь, стоит ли нырнуть прямо сейчас или все-таки лучше подождать до наступления сумерек. Котофеич снова зевнул — на этот раз в порядке освежающей гимнастики и приподнялся над фальшбортом. Яхта по-прежнему висела у них на хвосте, не далее мили. Но теперь она была уже не одна. Справа по борту, с тунисского траверса, к «Эль-Таалене» приближался быстроходный катер военного типа. Котофеич напрягся, пытаясь рассмотреть флаг. Вроде что-то черно-красно-зеленое… арабы?.. не арабы? Самолет тем временем продолжал кружить над контейнеровозом, как надоедливая муха. Задрав голову, Котофеич рассмотрел черно-белую клетчатую кафию под рыбьими пилотскими очками. И, хотя опасаться было совершенно нечего, он отчего-то пожалел, что на судне нету никакого оружия. Пираты? Не водятся тут пираты… еще у берегов Албании — куда ни шло, но здесь, между Италией и Тунисом?
Да и что с них взять? Вроде и грабить-то нечего… Может, контрабанда какая? Котофеич быстро перебрал в голове зарегистрированный груз: цветной металлолом, листовой прокат, пиломатериалы, рыбные консервы, запчасти к танкам старого образца, березовый швырок… Нет, ничего… разве что «папа» загрузил какой-нибудь левый товар без его ведома. Котофеич озадаченно покрутил головой и пошел в рубку, к «папе».
Капитан, попыхивая трубкой, напряженно изучал в бинокль приближающийся катер.
«Что такое, Иосиф Виссарионович? — спросил Котофеич, стараясь звучать беззаботно. — Я вижу, у нас рандеву с кем-то намечается.»
«Какое рандеву? — раздраженно пробурчал капитан, не отрываясь от бинокля. — Вы, товарищ Жуков, думайте, что говорите. Никаких рандеву у нас не назначено до самой Хайфы.»
Из всей команды капитан единственный называл Котофеича на «вы» и по фамилии.
«Тогда что же? — недоуменно спросил Котофеич. — У нас и взять-то нечего… если, конечно…»
«Что — „конечно“? — зловеще протянул „папа“, отрываясь от бинокля и характерным жестом вытаскивая изо рта трубку. — Договаривайте, товарищ Жуков, договаривайте…»
«Похож-то как, ядреный корень… — подумал Котофеич, зажмуриваясь и робея. — Когда так — еще ничего, а как сердиться начинает, так прямо хоть беги. Даром что полный тезка…»
Он осторожно покашлял и, глядя в пол, выдавил: «Я думал, может, какой груз неучтенный…»
«Нет у меня неучтенных грузов, товарищ Жуков,» — тяжело припечатывая каждое слово, проговорил капитан и снова взялся за бинокль. Но в бинокле уже не было необходимости. Катер, не доходя двух кабельтовых до «Эль-Таалены», сбавил ход и заложил широкий вираж, выруливая борт к борту.
«Самый малый!.. Стоп машина!» — скомандовал «папа», сунул в рот потухшую трубку и, одергивая китель, пошел на бак. Котофеич двинулся следом.
На баке уже толпились свободные от вахты члены команды. Они расступились, пропуская капитана. Через несколько минут катер уже покачивался вплотную к высокому борту «Эль-Таалены». На палубе его стояли пятеро живописных усачей, одетых кто во что горазд. Эта разнокалиберность позволяла сделать заключение о неофициальном характере визита, ибо армейский или даже таможенный коллектив обычно характеризуется известным стандартом формы. Впрочем, некоторые общие элементы одежды все же имелись: головы всех усачей были покрыты черно-белыми клетчатыми кафиями, на ногах телепались стоптанные шлепанцы, а на плече у каждого болтались совершенно одинаковые автоматы Калашникова. Шестая кафия торчала над рубкой, где был установлен блестящий от смазки крупнокалиберный пулемет времен Второй Мировой войны.
Капитан вынул трубку изо рта и громко объявил, ни к кому особенно не адресуясь: «Я солдата на генерала не меняю!»
Богатый жизненный опыт научил его сразу переходить к делу.
Арабы на катере зашептались и вытолкнули вперед одного, в потрепанном халате, сером от времени и неблагоприятностей судьбы.
«Я — Абдулла! — сообщил он на почти чистом русском языке. — Мы ничего менять не собираемся, капитан. Спускай трап по-хорошему, а то стрелять будем.»
Ни один мускул не дрогнул на рябом лице капитана. Он обернулся и поискал глазами Котофеича.
«Товарищ Жуков! Пожалуйста, объясните нашим братским зарубежным друзьям, что они посягают на суверенную территорию исламской республики Малайзия, и мы будем…»
Что именно собирался сделать «папа», так и осталось неизвестным, потому что араб в халате без лишних проволочек поднял автомат и пустил длинную очередь прямо в капитанскую белокительную грудь. Капитан выронил трубку и сел на палубу.
«Готово… — пронеслось в голове у Котофеича. — То-то теперь Параллелепипед напьется!»
«Спускайте трап! — донеслось снизу. — А то ведь у нас и РПГ есть.»
«Что стоите? — закричал Котофеич. После смерти капитана он автоматически становился старшим на судне. — Быстро спустить трап! Хотите, чтобы они нас тут всех перестреляли?»
Поднявшись на судно вместе с четырьмя своими помощниками, Абдулла подозвал Котофеича.
«Значит, так, — сказал он, отдуваясь от физического усилия и вытирая пот со лба. — Зови сюда всю команду. Сколько вас тут всего?»
«Двадцать три… было, вместе с ним,» — Котофеич указал на тело капитана.
«Сам виноват, — кивнул Абдулла. — Думал, он тут начальник. А начальник теперь я. У кого автомат, тот и начальник… А ты, значит, старпом. Погоди, погоди… кого-то ты мне напоминаешь…»
Абдулла закинул оружие за спину и взяв Котофеича обеими руками за плечи, развернул его к заходящему солнцу. Суперкарго «Эль-Таалены», потупившись, послушно ждал конца этой идиотской процедуры. Откуда он может быть знаком пожилому тунисскому пирату? Чушь какая-то…
«Валла!.. — Абдулла вдруг всплеснул руками и закружился на месте, приседая и восторженно хлопая себя по ягодицам. — Ну конечно! Это же Котофеич! Котофеич, друг сердечный! Ты что, Абдуллу не узнал? Ну?.. а в профиль?.. а так? Мы ж с тобой в общежитии на одном этаже жили… На Новоизмайловском, четвертый этаж! Неужели не помнишь? Ты мне еще шпоры продавал. А как Ольку на пару драили — тоже забыл? Эх!..»
Но Котофеич уже вспомнил. Хотя и в самом деле было почти невозможно узнать в этом толстом расплывшемся дядьке насморочного худого Абдулку, ошивавшегося в питерском институте на нехилых казенных харчах в порядке оказания братской помощи героическому народу Палестины. Это ж сколько времени прошло? Лет двадцать пять, не меньше… Он ведь тогда был важная птица, Абдулка, иностранец. Валюта там всякая, магазин «Березка», виски-дубленки, диски-кассетки… Жил как король. Все девки под него ложились, замуж хотели, за границу. И Котофеич тоже пристроился. А к дармовому что ж не пристроиться? Заодно и куму донесения пописывал, совмещал приятное с полезным: куда конкретно гуляет героический борец, с кем выпивает, кого тискает в скрипучей панцырно-пружинной койке? Куму-то все интересно… а Котофеичу — что ж, рука-то, чай, не отвалится. Как ни смотри, а славно он тогда при Абдулке гужевался. Перед экзаменами курсовые продавал, шпаргалки… хорошо наваривался.
