А потом, когда уже совсем рассвело, Глеб пошел ее провожать мимо поста охраны, и прямо на крыльце они неожиданно столкнулись с вылезающим из машины измотанным, злым, небритым и абсолютно трезвым Князем.
Князь пожал Глебу руку, рассеянно чмокнул Ольгу в щечку и махнул рукой водителю, велев тому подвезти даму домой.
А потом, когда она уехала, с неожиданным уважением посмотрел на Ларина.
— Да, Глеб, ну, ты даешь… И когда только успел? Самая роскошная баба в городе… Мне, между прочим, не дала…
Ларин хотел было обидеться и даже подумывал дать Князю в морду, но потом понял, что говорит тот вполне искренне.
И для Ольги в этом, кстати, нет ничего оскорбительного.
А Князь тем временем обессиленно опустился прямо на высокие мраморные ступеньки крыльца, прикурил, прикрываясь руками от налетевшего утреннего ветерка, слегка помятую сигарету, похлопал рядом с собой рукой, приглашая присоединиться.
Ларин хмыкнул, но сел, тоже прикуривая.
— Значит так, Глеб: съемки на сегодня отменяются. Алексея Игоревича дернули в Москву. По идее, там все должно быть в порядке, и тогда завтра он вернется. Вот после этого и слетаем.
Глеб недоуменно поднял бровь домиком:
— А если не в порядке?
Князь досадливо поморщился.
— Не гони. Вероятность того, что «не в порядке» — ноль целых, хрен десятых. Просто в Администрации страхуются: чтоб Сочнов остался мэром — вполне в их интересах, несмотря на некоторые его мелкие грешки. Так, почистят слегка… с песочком… чтоб не борзел не по делу, и отпустят в родные пенаты.
Глеб поежился.
Выходя, он по вполне понятной причине не стал надевать куртку, а утренний бриз был довольно прохладен.
— Ну, а все-таки?
— Что «все-таки»? Какие еще «все-таки»? — Князь явно начал заводиться, потом так же неожиданно расслабился и улыбнулся. — Никаких «все-таки», старик, нашим планом не предусмотрено. Так что спокойно занимайся своим делом. Тебе, кстати, что-нибудь нужно?
Глеб перечислил.
Князев слегка поморщился:
— Ну, это не проблема. На сталинской даче сейчас санаторий, не из лучших, но и не из худших. Пустят, куда денутся. Такая реклама… То же самое и по «Шератону». Больше, чем их генеральный, в переизбрании Сочнова мало кто заинтересован… Катер есть у погранцов, есть и у эмчеэсовцев… Тоже не беда. С границей сложнее, надо получать разрешение в округе. Вояки, сам понимаешь, излишняя инициатива у них наказуема… Ладно, решим… Сценарий-то дашь посмотреть?
Ларин недоуменно поднял взгляд на своего временного работодателя.
Тот его что, совсем за дурака держит?
Князь усмехнулся:
— Глеб, я хочу, чтобы ты мне поверил. Фильм — твой. Никакой «джинсы». Абсолютно непредвзятый взгляд. Иначе это будет та самая глухая заказуха, которая скорее повредит делу, чем поможет. Так что никакой цензуры не будет. Не дождешься. Если б мне был нужен просто продажный профессионал, поверь, я бы такого легко нашел. И без всяческого рода геморроев, которые поимел на свою несчастную задницу, привлекая к работе звезду твоего калибра. Вот и все. Захочешь — покажешь, не захочешь — не покажешь. Твое право. Исключительное и суверенное.
Глеб задумчиво почесал слегка взъерошенный утренним бризом затылок:
— Слушай, Дим… Как ты думаешь, коньяку нам где-нибудь здесь в такую рань нальют?
Князь измученно рассмеялся:
— Хорошая тема… Пойдем, есть тут одно местечко…
«Одним местечком», как и следовало ожидать, был тот самый лобби-бар, где они выпивали в первый раз, и который, как оказалось, работал ни много ни мало в круглосуточном режиме.
И там уже потягивал кофе на удивление трезвый, мрачный и какой-то непонятно и неприятно тихий Художник.
Князь заказал две порции коньяка, кофе для Глеба и чашку зеленого чая для себя, любимого. Быстренько все употребил и неожиданно сладко зевнул, почесывая заросшую жесткой суточной щетиной щеку:
— Ну ладно. Пойду-ка я баиньки… Все. Умотался. Вы давайте, мужики, действуйте по своему плану. Не маленькие. Только Игорька не берите, он со мной всю ночь по окрестностям носился. Подойдете к администратору, выделит вам тачку. Не «мерина», разумеется, но, я так понимаю, новая «волжанка» вас вполне устроит. Да… увидите Корна, передайте, чтоб не будил. Если все-таки полезет, предупредите, что будет немедленно послан на хер. Я свою часть вопросов решил, а со своей он и без меня справится… Все, пока… Вечером увидимся…
И ушел.
Слегка пошатываясь.
Может быть, от выпитого, но скорее всего — просто от усталости.
Художник, ни на что не реагируя, продолжал мрачно пить кофе. Глеб сладко потянулся, втайне завидуя Князю, — ему-то поспать сегодня ночью так и не довелось, — и хлопнул по плечу бедолагу-оператора.
— Ну чего, Сань, все понял? Сегодня откатаем «улицу», потом добьешь пейзажиков, и — гуляй, рванина…
Тот только мрачно пожал плечами в ответ.
Мол, сделаем…
Глеб насторожился:
— Да что с тобой? Чего ты такой смурной?
Сашка продолжал мрачно жевать нижнюю губу, изредка запивая это не очень изысканное блюдо маленьким глоточком кофе.
Потом глазами попросил у Глеба сигарету.
Прикурил.
Выдавил:
— Знаешь, шеф, я, кажется, пить бросил…
Ларин задумался.
Потом потрогал слегка вспотевший лоб оператора.
Нет, вроде не горячий.
Странно…
Сашка чуть суетливо пригладил стянутую в роскошный хвост гриву и придвинул стул фактически вплотную к шефу:
— Поклянись, что никому не расскажешь…
Так, блин…
Все страньше и страньше…
— Понимаешь, я ведь вчера не сразу в номер пошел, когда мы расстались… Сначала сюда заглянул… Думаю, а что б не выпить скучающему джентльмену перед отходом ко сну, понимаешь?
Глеб пожал плечами.
Пока — ничего странного.
Наоборот, вполне нормально.
Даже, можно сказать, закономерно.
Сашка нервно стряхнул пепел и продолжил, не сразу собравшись с ускользающими мыслями:
— Ну, так вот… Смотрю, а здесь девчонка сидит… Ну, из этих, из моделек, ты видел… Симпатичная такая, примерно как я, и такая же одинокая… Ну, я и подвалил… Типа, не поговорить ли двум одиноким и совершенно свободным сердцам относительно палки чая…
— И что, не дала?
Вид у Художника после этих слов шефа стал, надо сказать, совершенно обиженный.
— Да ты что, Ларин, совсем с дуба рухнул? Как это она могла не дать! Еще как дала! Не в этом дело…
— А в чем?
— Ну, понимаешь, она подругу ждала… Не дождалась. Пропала подруга на хер… Туда и дорога… Но не в этом дело, просто вместе ждать стали… Ну, под ожидание бутылочку вискаря и уговорили… Потом в номере коньячком догнались. Покувыркались с ней… Очень, я тебе доложу, качественно покувыркались. Ну, я потом и заснул…
Глаза Глеба неожиданно стали совсем-совсем сухими.
И жесткими.
— Что умыкнула? Если камеру — ты у меня в жизни не расплатишься…
Художник слегка отодвинулся и недоуменно покрутил пальцем у виска:
— Ты чо, шеф, совсем охерел? Ее каждая собака в этом санатории знает, они тут летом в ресторане подрабатывают с шоу… Офигеть, не встать… Блин, ему как человеку, а он херню разную гонит…
Глеб успокоился так же быстро, как и напрягся.
Щелкнул пальцами, подзывая пробегающую мимо официантку.
— Еще коньячку, пожалуйста. — И тут же повернулся назад, к Художнику. — Ладно-ладно, извини. Рассказывай.
Тот снова обиженно шмыгнул носом, но тем не менее продолжил:
— Так вот. Просыпаюсь я ночью, гляжу — девочка слиняла. Нет, не дергайся, все честь по чести, записочка у лампы: люблю там, целую, телефончик домашний и все такое прочее. А меня, блин, как на грех, такой срач пробил, что сигареты подхватил, да и бегом на унитаз… Видно, сожрал вчера в этой гребаной «Панораме» что-то не то… Или так пробило, хрен его знает… Неважно. Слушай дальше… Сел я, понимаешь, на стульчак, сигаретку закурил, журнальчик открыл, он у меня с «Шереметьева» не читанный… Все честь по чести…
Художник неожиданно замолчал.
Видимо, собираясь с духом.
Он уже открыл рот, чтобы продолжать, но в этот самый момент, просто как назло, подошла официантка, принесла Ларину заказанный коньяк и ароматно дымящуюся чашку свежесваренного кофе.
И Сашка передумал.
— А… эта… а мне можно то же самое?
Глеб хмыкнул.
— Ты ж вроде пить бросил?
Художник в ответ только рукой махнул:
— А-а-а… Счас вот выпью грамм пятьдесят, и сразу брошу. С концами на хрен…
— Ну ладно, продолжай…
— А что продолжать-то?
— То, что начал, что еще можно продолжить?
— А-а-а, это… Ну, ладно, слушай. Только чтоб никому, понял?!
— Да о чем речь, Сань… Могила!
— Ну, тогда… на чем я остановился?
Глеб невольно заржал:
