Ведь можно, можно, не правда ли?
— Очень осторожно, — ответил молодой лидер. — Теперь не те времена, — загадочно добавил он. — Старое оружие уже не годится.
— Не скрою, я не могу вас понять.
— Повторяю, это необязательно.
— Откуда вы явились? — спросил в замешательстве подчиненный. — Нам сказали, что мы должны вам повиноваться, что вы знаете много такого, чего люди вроде меня не удостоены чести знать. Но как, откуда?
— За тысячу миль отсюда меня годами готовили к этой минуте… А теперь оставь меня. Побыстрей ступай вниз и скажи охраннику, чтобы он убрал подмостки в подвал. Потом выйди на улицу и останови машину, она сейчас подъедет. Водитель отвезет тебя домой; мы увидимся завтра. В то же время, в том же месте.
— Аллах и Махди да пребудут с вами, — произнес высокий араб, кланяясь. Он поспешно направился к выходу и затворил за собой дверь.
Молодой человек поглядел ему вслед, затем достал из-под своего одеяния маленькую рацию. Нажав кнопку, он заговорил.
— Он выйдет через две-три минуты. Посади его в машину и отвези к скалам на южном берегу. Убей его, сними с него одежду, а оружие выбрось в море.
— Будет исполнено, — ответил водитель лимузина, кружащий по улицам неподалеку.
Молодой лидер спрятал рацию в складках одежды, торжественным шагом пересек комнату и приблизился к громадному письменному столу из черного дерева. Он снял с головы свою готру и бросил ее на пол, а затем уселся в стоящее возле стола кресло, похожее на трон. Отперев нижний слева высокий и широкий ящик, он достал оттуда инкрустированный драгоценными камнями головной убор Махди, надел его себе на голову и тихо заговорил, обратив свой взор наверх, к мозаичному потолку.
— Благодарю тебя, Отец, — сказал наследник, обладатель докторской степени Чикагского университета в области вычислительной техники. — Велика честь и велика ответственность быть избранным среди всех твоих сыновей. Моя слабая белая мать никогда не поймет этого, но, как ты неустанно твердил мне, она была всего лишь сосудом… И все же, должен сказать тебе, Отец, многое теперь изменилось. Сейчас мы ставим перед собой далеко идущие цели. Мы будем использовать твои методы там, где это необходимо — убийство для нас не проблема, — но мы уже стремимся завладеть гораздо большей частью земного шара, чем ты мог когда-либо себе помыслить. Наши ячейки будут рассеяны по всей Европе и всему Средиземноморью, и мы будем сообщаться такими способами, каких ты не мог себе и представить, — тайно, при помощи спутников и полностью исключая перехват. Ты видишь, Отец, что мир не принадлежит более той или иной расе. Он принадлежит молодым, сильным и блистательным. То есть нам.
Новый Махди перестал шептать и перевел взгляд на письменный стол. Скоро то, что ему нужно, будет здесь. Сын великого Махди, еще более великий, чем он сам, будет продолжать шествие.
Мы должны быть бдительными! Везде и всюду!
На тридцать второй день отчаянного бегства с острова под названием «Проход в Китай» Эммануэль Уэйнграсс медленно вошел на закрытую веранду в Меса Верде и быстро спросил:
— Где бездельник?
— Где-то на пути к южным широтам, — ответила Калехла с кушетки, где она попивала утренний кофе и просматривала газету. — Или уже ушел в горы, кто знает?
— В Иерусалиме сейчас два часа дня, — сказал Менни.
— А в Маскате — четыре, — прибавила Калехла. — Они там не глупее прочих.
— Дочь моя, ты за словом в карман не полезешь.
— Садись, детка, — промолвила Калехла, похлопывая по диванной подушке рядом с собой.
— Бойкое дитя, — пробормотал Уэйнграсс, сдвигая свой кислородный баллончик, чтобы опуститься на кушетку. — А бездельник выглядит неплохо, — продолжал Менни, откидываясь назад и тяжело дыша.
— Можно подумать, что он готовится к Олимпийским играм.
— Между прочим, у тебя есть сигарета?
— Вам не полагается никаких сигарет.
— А ты дай.
— Вы невыносимы. — Калехла засунула руку в карман халата, вынула оттуда пачку сигарет, вытрясла одну и потянулась за керамической зажигалкой, валяющейся на кофейном столике. Она зажгла сигарету, дала ее Уэйнграссу и повторила: — Вы невыносимы.
— А ты — моя Главная Арабская Мать, — сказал Менни, с удовольствием затягиваясь, словно расшалившийся ребенок, наконец получивший запретную вещь. — Как обстоят дела в Омане?
— Мой старый друг султан в легком замешательстве, но думаю, что мой молодой друг, его жена, выведет его из этого состояния… Кстати, Ахмет шлет вам свои наилучшие пожелания.
— Еще бы. Он обязан мне гарвардской степенью, и он никогда не расплачивался за обеды, которыми я угощал его в Лос-Анджелесе.
— Вы всегда попадаете в самую точку… А как обстоят дела в Иерусалиме?
— Раз уж мы заговорили о приветах, то Бен-Ами шлет тебе свой.
— Бенни? — вскричала Рашад, подавшись вперед. — Боже мой, я совершенно о нем позабыла! Он все еще носит эти дурацкого покроя синие джинсы и цепляет оружие сзади, словно хвост?
— Наверное, он всегда будет делать и то, и другое, и требовать за это от Моссада двойное жалованье.
— Он хороший парень и один из лучших израильских инспекционных агентов. Мы работали вместе в Дамаске; он маленького роста и слегка циничен, но как сотрудник очень хорош. Вынослив как вол.
— Как говорит твой бездельник: «Кому ты об этом рассказываешь?» В свое время я очутился с ним в отеле в Бахрейне; так вот, все, что он делал, это читал мне лекции по радио.
— Он присоединится к нам в Маскате?
— Он присоединится к тебе, к тебе, не слишком-то любезная особа, которая всячески пытается вывести меня из игры.
— Полно, Менни…
— Знаю, знаю, что я обуза.
— А ты как думаешь?
— Ну, ладно. Я обуза, но ведь и обузе можно кое-что рассказать.
— Я делаю это дважды в день. Где Бен-Ами собирается нас встретить? И как? Не могу себе представить, чтобы Моссад захотел принять в этом участие.
— После иранских беспорядков это вполне естественно, особенно если учесть те сведения, которые предоставило ЦРУ и банки в Швейцарии. Бен оставит свой номер телефона для мисс Эдриен на коммутаторе дворца — это моя идея… К тому же с ним будет кое-кто еще.
— Кто же?
— Сумасшедший.
— Ясно. А имя у него есть?
— Я знаю только, что он у них проходит под именем Голубой.
— Азра!
— Нет, то был другой.
— Знаю, но израильтянин убил Азру, Голубого. Эван говорил мне, что ему просто стало дурно от того, как эти дети ненавидят друг друга.
— Да, это ужасно. Вместо того чтобы играть с бейсбольными битами, детишки берутся за ружья и гранаты…
