в Бейруте. Опознали Ахбияда только по фотографии.
— Нассир… Женщина Ятим… Голубой и седой… Этого должно хватить.
— Хватить для чего? — поинтересовался доктор.
— Для того, что я надумал предпринять.
— Подумайте хорошенько, стоит ли туда влезать, — посоветовал доктор негромко, наблюдая, как Эван натягивает на себя тюремные брюки с резинкой. — Ахмета задели за живое все эти события. Но эта борьба прежде всего ваша и вы можете оказаться в проигрыше. Он хочет, чтобы вы знали это.
— Я не окончательно свихнулся. — Кендрик надел серую тюремную рубаху и натянул тяжелые кожаные сандалии, общепринятые в арабских тюрьмах. — Если возникнет угроза, я попрошу о помощи.
— Если они что-то заподозрят, то бросятся на вас, как стадо обезумевших животных. Вы и пикнуть не успеете. Помощь к вам не успеет прийти.
— Хорошо, давайте договоримся об условном сигнале. — Эван застегнул голубую куртку и начал разглядывать полицейскую лабораторию. — Если люди, осуществляющие контроль, услышат, что я говорю о том, что из посольства контрабандой вывезли фотографии, входите и забирайте меня. Понятно?
— Чего тут не понять? Фотографии, которые контрабандой вывезли из посольства.
— Правильно. Я постараюсь держаться до последнего и произнесу фразу только в том случае, если они уж очень на меня насядут. Теперь прикажите ввести меня внутрь. Скажите, чтобы охрана высмеивала Амаля Бахруди — лидера исламских террористов в Восточной Европе, а попавшегося здесь, в Омане. Или четко рассчитанные планы вашего султана в отношении моей особы сегодня могут провалиться, или же мы сделаем значительный шаг вперед. И эта идея с паспортом… В этом прогнившем мирке…
— Паспорт предназначался вовсе не для этого.
— Такое впечатление, что всю операцию султан задумал уже очень давно, еще до того, как я начал действовать. Почему бы и нет?
— Это нелепо, — запротестовал доктор, протянув руки вперед ладонями к Эвану. — Послушайте меня. Мы все можем теоретизировать и постулировать столько, сколько влезет. Но стопроцентную гарантию того, что произойдет то, а не иное событие, дать мы не можем. Эта гремучая человеческая смесь находится под наблюдением охранников, но в душу каждого из них заглянуть нельзя. Предположим, среди них есть люди, симпатизирующие террористам. Взгляните на улицы. Безумные животные, предвкушающие очередные казни, животные, заключающие пари. Америка не любит арабов ни в гражданской одежде, ни в форме. Общеизвестно о наличии в Америке антиарабских настроений.
— Ахмет говорил почти то же самое своему собственному гарнизону здесь, в Маскате. Говорил он им об этом, глядя прямо в глаза.
— Глаза хранят секреты души, шейх, и султан был прав. Мы живем в постоянном страхе, в слабости и измене. Многие солдаты очень молоды, впечатлительны, способны делать скоропалительные выводы, смертельно обижаться на мелкие мнимые или реальные оскорбления. Предположим, только предположим, что КГБ решило прислать весточку, чтобы еще больше дестабилизировать ситуацию: «Амаль Бахруди умер. Человек, утверждающий, что он Бахруди, — самозванец». И тогда вы не успеете даже начать произносить условную фразу. И умрете вы не самой легкой смертью.
— Ахмет, должно быть, подумал и об этом.
— Вы к нему несправедливы! — воскликнул Файзал. — Вы приписываете ему те мысли и действия, о которых он и не помышлял. Лже-Бахруди использовался только как средство тактической диверсии в случае крайней нужды, не более того. Сам факт, что рядовые жители могут выступить как очевидцы поимки террориста и даже знают его по имени, — это уже перерастает в стратегию. Конфуз, замешательство, нерешительность. Но это лишь отсрочит ваш конец. С другой стороны, отсрочка может помочь вам выпутаться. Вот каковы намерения Ахмета. А ваш план проникновения сомнителен.
Сложив руки, Эван наклонился над столом, изучая оманца.
— Тогда я не совсем понимаю, доктор. Даже без помощи сверхъестественной силы я вижу дефект в ваших рассуждениях.
— Какой же?
— Легенда о террористе, в которую я должен был войти в качестве действующего лица, нужна была, чтобы обеспечить мне возможность отступить. Не так ли?
— Обеспечить вашу временную защиту, как вы сами это назвали, — поправил его Файзал.
— А если бы я не оказался в нужном месте в назначенное время?
— Ничего бы это не изменило, — отвечал доктор. — Все равно план бы работал. Скажем, вас поймали рано утром. И тогда весть о поимке Бахруди распространилась бы быстрее, чем слух о дешевом контрабандном грузе. Другой человек, кстати, мог бы выдавать себя за вас. Таков был план.
— В Вашингтоне сказали бы о единстве целей и средств. И никаких конфликтов. У нас любят повторять такие фразы.
— Я — врач, а не законник, шейх.
— Это заметно, — улыбнулся Эван. — Я размышляю о нашем юном друге во дворце. Он хотел «обсуждать» Амаля Бахруди. Хотел бы я знать, куда бы завела нас подобная дискуссия.
— Он тоже не законник.
— Занимая такой пост, он должен быть понемногу кем угодно, — довольно резко заявил Кендрик. — Он предается размышлениям — сейчас это весьма кстати. Мы теряем время, доктор. Помогите мне создать художественный беспорядок на физиономии. Глаза и рот не трогайте, щеки и подбородок — пожалуйста. Только не стирайте кровь!
— Не понял.
— О Господи? Неужели вы хотите, чтобы я сам себе насадил синяков?
Тяжелая металлическая дверь отворилась; двое солдат, распахнувших ее, тут же отступили, как будто ожидая нападения. Третий охранник втолкнул в большой бетонный холл окровавленного израненного заключенного. Низковольтная зарешеченная лампочка под самым потолком давала тусклый свет. Обитатели камеры собрались у входа, двое ухватили лежащего за плечи.
Новичок неуклюже попытался встать на колени. Несколько заключенных, столпившись у двери, оживленно болтали, почти кричали, чтобы то, о чем говорится внутри, не смогли услышать снаружи.
— Кеймбалак! — прорычал новичок и сделал правой рукой отмашку, освобождаясь от захвата. Затем кулак его врезался в лицо молодчика, который в улыбке скалил гнилые зубы. — Во имя Аллаха, я раздроблю голову каждому, кто осмелится коснуться меня! — продолжил Кендрик на арабском и встал во весь свой рост, оказавшись на несколько дюймов выше самого высокого из террористов.
— Ты один, а нас много, — прошипел юнец, прижимая к носу ладонь, чтобы остановить кровотечение.
— Пусть вас будет сколько угодно, но вы же любители, козлы вы вонючие. Глупцы! Прочь от меня! Я должен подумать!
Эван произнес эти слова и, освободив левую руку, с силой ударил локтем назад, угодив в горло заключенному, пытавшемуся удержать его. Тут же, развернувшись, он нанес удар костяшками пальцев по глазам не ожидавшего нападения заключенного.
Он не мог забыть, как когда-то вынужден был ударить другого человека, физически подавить другое человеческое существо. Память плоти не угасала. Он ходил тогда в школу. Мальчик по имени Питер забрал у его лучшего друга коробку с завтраком — жестяную красивую коробку
