— Нет, почему же... — Мэр выдавливал из себя речь, как засохшую пасту из тюбика. — В принципе... я не возражаю против... вашей идеи. Мэрия готова принять на себя... расходы. — Последнее слово далось Круглову особенно нелегко.
Я бросился к Игорю Михайловичу и снова пожал его честную ладонь. И снова мэр не успел ее вовремя отдернуть. Эх, жаль, что фотографа здесь не было!
— Спасибо, спасибо! — с пылом сказал я. — Как я рад, что мы нашли общий язык!.. Ой, вы уже уходите? А то посидите, Ксения чай организует...
Под прицелом пепельницы перекошенный багровый Круглов беззвучно отступил к двери, беззвучно выматерился и пропал, даже не сделав дяде ручкой. Ну и пускай, не помру без его «до свиданья». Сам Дик Ньютон — и тот не справился бы с колобком без единого выстрела, как я. Прошу приплюсовать тридцать очков мне в зачет.
Дождавшись, пока за мэром захлопнется дверь, я вернул пепельницу на место, опять запустил руку в боковой ящик стола и отключил портативную машинку для измельчения бумаг: именно она и издавала зловещий тихий гул. В отличие от господина Сухарева, бывшего шефа бывшей президентской СБ, я не имею обыкновения записывать кремлевские разговоры. И сроду не держу у себя никакой подслушивающей техники. Я все-таки лучше, чем обо мне думают. Даже...
Дзззззззз! — вклинилось в мои раздумья мерзкое телефонное дребезжание. Я дернулся: это был не обычный рядовой звонок.
На моем столе дребезжал ярко-красный телефон Для Чрезвычайных Происшествий.
16. ПРЕМЬЕР УКРАИНЫ КОЗИЦКИЙ
— Шаг влево, пожалуйста, — попросил мужчина средних лет в потертых синих джинсах и цветастой рубашке с закатанными рукавами. В сравнении с церемониальными черными костюмами кремлевской обслуги его одежда напоминала пестрый конфетный фантик, кое-как приляпанный к безупречно одноцветной панели компьютера.
Президент России повиновался команде. А что ему оставалось делать?
— Теперь вы, — обратился мужчина уже ко мне, — вы шагните сюда и станьте рядом с ним. Вот здесь... нет, правее. Спокойно, без резких движений... И, бога ради, не заденьте эти провода, иначе нам хана...
Мой Сердюк попытался было последовать за мной.
— Куда? — осадил его наш джинсовый командир. — Вы мне не нужны. Только Президент и премьер, только эти двое... Будьте добры, немедленно вернитесь на место. Ну, я жду!
Сердюк в растерянности поглядел на меня. По инструкции он обязан был находиться неподалеку от меня при любых обстоятельствах — не исключая авиакатастрофы, шторма, лесного пожара и, конечно, захвата заложников. Сейчас же должностная инструкция стремительно улетала в тартарары: сперва мои штатные охранники Дмитро и Олесь были оставлены внизу, в гардеробе, а теперь него, референта премьер-министра Козицкого, преступно разлучали с основным объектом прикрытия.
— У нас только пять минут. — Мужчина в цветастой рубашке прислушался к отчетливому тиканью таймера и глянул в упор на непослушного Сердюка. — Мы напрасно теряем время...
Я кивнул головой, подтверждая, что надо выполнить требование. В данной обстановке самоотверженность Сердюка выглядела красивым, но неуместным жестом. Есть ситуации, в которых необходимо подчиняться быстро, без разговоров, без объяснений. Это — одна из них.
С тяжелым вздохом мой референт отошел обратно к дальней стене и замер там в ожидании момента, когда можно будет рвануться мне на выручку. Было в нем что-то от тигра, готовящегося к прыжку. Такого заводного тигра из игрушечного магазина на улице Артема. Похожего я как раз покупал внуку на день рождения.
— Спасибо, — проговорил мужчина и, сразу забыв про моего референта, показал растопыренную пятерню другому пришельцу, в кожаной безрукавке со множеством накладных карманов. — Внимание, начинаем отсчет! Катя, свет!
Над головами вспыхнули софиты.
— Мокеич, камера!
Мокеич в кожаной безрукавке навел на меня раструб телеобъектива.
— Президент хорош, — промычал он, не отрываясь от камеры. — А украинский премьер — в тени. Картинку не вытянем, будет одна радуга вместо лица.
— Катенька, свет на две единицы вправо! Я же просил! — сердито крикнул главный распорядитель съемок. — Премьер тёмный!
Тут же прямо в лицо мне ударил свет софита, едва не ослепив. Невидимая Катенька постаралась.
— В норме оба, — провозгласил из-за камеры кожаный Мокеич. — Я готов, Сергей, работаем обоих.
Вся мучительная процедура называлась протокольной съемкой. Ни в одной из стран мира, где я побывал, телевизионщики не отличались особым тактом. В Дании, например, во время официальной аудиенции у королевы тамошний оператор наступил мне на ногу и не извинился. А в Литве я чуть не получил направленным микрофоном по уху. Говорят, лишь в Ватикане тележурналисты-католики ведут себя более-менее прилично: дерзость в присутствии Папы Римского чревата неприятностями не только на этом свете, но и на том. У Святого престола, как известно, обширные связи наверху.
— Разговаривайте, разговаривайте, пожалуйста, — сказал нам джинсовый Сергей, складывая из двух пальцев нолик. — Делайте вид, как будто нас нет... Как будто вы вдвоем обсуждаете проблемы... Мокеич, пошел!
Тихо зажужжала камера.
— Я думаю, что... э-э... — начал Президент России.
Обсуждение проблем было внезапно прервано в самом начале.
Где-то вверху раздался приглушенный взрыв. Свет померк. Над моей головой со свистом пронеслась туча осколков. Я увидел, как Сердюк делает гигантский прыжок, надеясь закрыть премьера Козицкого своим телом. С другой стороны такой же прыжок совершил и переводчик российского Президента — человек-танк под стать Сердюку. Оба летающих переводчика, не рассчитав, столкнулись друг с другом еще в воздухе. Надеюсь, у моего Сердюка лоб будет покрепче. Другого такого помощника мне уже не найти.
— Катька! — сердито завопил джинсовый Сергей. — Ты почему не ввернула новую лампу?! Я же тебя просил, диверсантка!
Теперь-то я увидел возле софитов диверсантку — маленькую, щуплую и, по-моему, беременную.
— Это и была новая, — уныло отозвалась осветительница. — Не кричите так, мне волноваться вредно. С понедельника я вообще в декрете, и катитесь вы со своими лампами...
Оба переводчика тем временем осознали, что тревога была учебной. Встав с полу, они отряхнулись, оценили габариты друг друга и возвратились на исходные позиции. Несмотря на сильное столкновение в воздухе, выглядели оба целыми и невредимыми. Профессионалы, ничего не скажешь.
— Я думаю, что-о... э-э... вам пора закругляться, господин... э-э... Журавлев, — укоризненно сдвинув седые брови, прогудел Президент России телевизионщику Сергею. За долгие годы в политике российский лидер, по-видимому, привык относиться к ТВ как к неизбежному стихийному бедствию. Как опытный японец — к цунами: нравится или не нравится, но надо терпеть.
— Угу, мы закругляемся, — пообещал джинсовый Журавлев. — Сейчас ввернем запасную лампочку, и порядок... Катерина, тебя одну ждем! Вворачивай!
— А я что, по-вашему, делаю? — отозвался Катеринин голос уже откуда-то сверху, и в следующую секунду яркий свет снова опалил мне лицо.
— Мокеич, пошел! — выкрикнул Сергей Журавлев. — Говорите чего-нибудь, говорите, — поспешно обратился он уже к нам. — Как бы обсуждайте как бы проблемы... Не должно быть статики, должно быть некоторое движение в кадре...
Опять зажужжала телекамера.
— Я думаю, что-о-о средства массовой, понимаешь, информации... совсем от рук отбились, — доверительно сообщил Президент, хлопая меня по плечу. — А как у вас это... в Киеве?
— Як у вас, у Москви, — ответил я, сладко улыбаясь в объектив телекамеры. — Немае на них цензуры.
— Настоящие, понимаешь, разбойники, — сказал Президент и протянул мне ладонь.
— Уси дийсни розбышакы, — согласился я, пожимая Президенту руку. — Бисови диты.
Жужжанье камеры смолкло. Жаркий свет погас.
— Большое спасибо, снято, — довольно произнес Журавлев. — Извините за беспокойство, мы уже сворачиваемся. Было приятно с вами поработать... Как там погодка в Киеве, пан премьер?
— Хмарно, дощ, витер, — с серьезным видом перечислил я.
Я хотел включить в список еще вьюгу и ураган, но позабыл, как они звучат на ридной мове. В действительности у нас с утра было сухо и солнечно. Но телевизионщику ведь глубоко начхать на нашу погоду и на нашу страну. Это он так, разговор поддерживает, пока его команда сматывает удочки. Не о курсе же гривны ему меня спрашивать?
— Очень хорошо, — не слушая, поддакнул джинсовый Журавлев. — И у нас сегодня денек ничего... Сейчас бы на пляж, в Серебряный Бор, верно? — Разговаривая со мной, он одновременно руководил Катей и Мокеичем, которые в темпе сворачивали свою телетехнику.
— Як умру, то поховаты мэне на могыле, — ответил я ему школьной строчкой из Тараса Шевченко.
