— А я сообщу о вашей просьбе в Лондон.
— Обязательно заезжайте ко мне с вашим коллегой. Мне называли его фамилию, но я…
— Шартелль.
— Именно так. Заезжайте. Если в нас как раз будут швырять камни, пригнитесь.
— Обязательно, — мы пожали друг другу руки, он попрощался с Анной и ушел.
— Хороший парень. Его здесь любят, — заметила Анна.
— Кто?
— Как ни странно, и англичане, и альбертийцы. Он выступает по всей стране, показывает кинофильмы, а если в США что-то случается, устраивает брифинги для журналистов.
— Значит, работы ему хватает.
— А на кого похож твой мистер Шартелль?
Я покачал головой.
— Словами этого не выразить. Его надо видеть. Если хочешь, я вас познакомлю.
— Конечно, — она улыбнулась. — Я хочу посмотреть, где ты живешь.
Я расплатился, на лифте мы спустились вниз и прошли на автомобильную стоянку. Уильям спал за рулем.
— Поехали домой, а потом ты свободен, — сказал я ему.
— Мадам отвозить не нужно? — спросил он.
— Я отвезу ее сам.
— Хорошо, са! — он широко улыбнулся.
Уильям остановил «хамбер» у крыльца, отдал мне ключи, пожелал доброй ночи и отправился спать. Я помог Анне выйти из машины. В комнате гремел телевизор.
Я постучал. Шартелль лежал на кушетке, подложив подушку под голову. Увидев нас, он тут же вскочил.
— Добрый вечер, Пит… мадам. Я увлекся и не слышал, как вы подъехали.
— Анна, это Клинт Шартелль. Анна Кидд.
— Рад с вами познакомиться, мисс Анна, — Шартелль поклонился, прошел к телевизору и выключил его. — Я рад, что вы решили заглянуть к нам. По телевизору показывали одно старье.
Анна села в кресло, я — на кушетку.
— Позвольте предложить вам что-нибудь выпить. Мисс Анна?
— Джин с тоником, — попросила она.
— Мне помочь? — я привстал.
— Нет. Старина Самюэль показал мне, где что стоит, прежде чем отправиться на покой. Сидите и развлекайте вашу даму, юноша.
Шартелль вернулся с тремя бокалами и сел на кушетку. Его глаза пробежались по Анне, и он повернулся ко мне.
— Пит, вы сказали, что встретились на пляже в Барканду с симпатичной девушкой. Почему-то вы не упомянули о том, что мне в свои сорок три года не приходилось видеть более красивой девушки.
— Моя вина, — я поник головой.
— Мисс Анна, Пит говорил, что вы приехали с Корпусом мира.
— Да.
И тут Шартелль разговорил ее. Он спрашивал о Корпусе мира и Альбертии, что ей нравится и что — нет, что нужно сделать и каким путем, что ждет Альбертию в будущем. Слушал он внимательно, умело направлял Анну точными, короткими фразами.
А потом Анна замолчала и уставилась на него.
— Мистер Шартелль, вы выкачиваете из меня информацию. Я думала, что умею найти подход к людям, чтобы те рассказали о себе, но теперь вижу, что мне есть чему поучиться.
Шартелль рассмеялся и встал, одернул жилетку, разгладил лацканы пиджака. Взял наши бокалы и отнес к обеденному столу, на котором стояли бутылки.
— Мисс Анна, вы не только самая красивая юная дама, которую мне довелось повстречать, но еще и самая умная. И если б старина Пит не был таким хорошим парнем, я мог бы приударить за вами.
Он протянул нам полные бокалы.
— Мистер Шартелль… — начала Анна.
— Для вас просто Клинт, мисс Анна.
— На чем основывается ваша уверенность в том, что вы и Пит сможете выиграть выборы для Акомоло?
Шартелль поднял руку.
— Нет-нет, вам это не удастся, несмотря на ум и красоту. Вы не разговорите меня. Старина Пит должен встать завтра пораньше и написать нам Речь, а если взгляд ваших больших карих глаз упадет на меня и вы чуть приоткроете ваш очаровательный ротик, словно пробуя на вкус каждое мое слово, я буду говорить до утра. Если уж вам хочется послушать, обратите свой взор на Пита. Такая аудитория его вполне устроит.
— Благодарю, — хмыкнул я.
— Ну, Пит, если вы настаиваете, я начну.
— Нет-нет, в этом нет необходимости. Мне тоже нравятся внимательные слушательницы.
— А что такое Речь? — спросила Анна.
— Объясните ей, Пит.
— Речь, то есть речь с большой буквы, являет собой основной текст, на котором строится вся предвыборная кампания. Она определяет настроение, темп, стиль. Выступая в разных местах, кандидат повторяет ее всю или по частям с некоторыми вариациями. Но это Речь. Она есть у всех кандидатов, и после того, как они произнесут ее несколько раз, она становится частью их личности. Она подходит кандидату, потому что написана для него. Речь необходима, ибо они выступают от пяти до десяти раз в день, и каждый раз сказать что-нибудь новое невозможно.
— И вы собираетесь написать такую Речь?
— Да.
— А откуда вы знаете, что они должны говорить?
— Это основное занятие Пита, мисс Анна, — вмешался Шартелль. — Это божий дар, как умение играть на пианино по слуху. Пит, я полагаю, слышит Речь, когда водит ручкой по бумаге. Но одновременно он и выстраивает ее, помня, как говорит кандидат, каковы основные пункты его программы, когда перейти к заключительной части и какими словами завершить выступление, чтобы слушателям захотелось еще раз прийти на избирательный митинг. Завершающие фразы — самое важное, не так ли, Пит?
— Это — божий дар. Как игра на пианино по слуху, — повторил я. — В публичном доме.
— Я думаю, это прекрасно, — воскликнула Анна.
Мы немного поболтали. Шартелль пересказал Анне последние политические сплетни Америки. Добавил, что, по всей видимости, встречался с ее отцом на одном из национальных партийных съездов. Когда бокалы опустели, он встал.
— Беседа с вами — истинное наслаждение, мисс Анна, но я думаю, что мне пора на покой. Уж больно длинным выдался день. Я бы не ушел, если б не рассчитывал, что еще увижу вас за завтраком, — он поклонился, мы пожелали друг другу спокойной ночи и остались с Анной вдвоем.
— Ты получила официальное приглашение, — улыбнулся я.
Она рассмеялась и покачала головой.
— Никогда я не получала столь вежливого предложения остаться на ночь.
— Так ты остаешься?
— А ты этого хочешь?
— О боже, конечно.
Я крикнул Сайлексу, чтобы он запирал все двери, мы спустились с крыльца, обошли дом и через отдельный вход попали в мою комнату. А когда я проснулся, Анна лежала рядом, и я не могу вспомнить другого дня, который оказался таким же радужным, как его начало.
После завтрака Уильям отвез Анну домой. Шартелль склонился над блокнотом, делая какие-то записи, а я углубился в документы, привезенные Диокаду прошлым днем. Мы работали до тех пор, пока к нашему крыльцу не подкатил «роллс-ройс». Шофер, альбертиец, вышел из кабины, поднялся по ступенькам, пересек веранду и вытянулся в струнку у дверей. В нем чувствовалась армейская выучка.
— Мистер Шартелль, мистер Апшоу?
— Да, сэр, — ответил Шартелль.
— Мистер Дункан шлет вам наилучшие пожелания и приглашает в резиденцию его превосходительства.
— Почтем за честь, — Шартелль надел новый пиджак, черную шляпу, зажал в зубах сигарету, мы вышли из дома и залезли на заднее сиденье «роллс-ройса» губернатора Западной провинции.
Шофер закрыл за нами дверцу, сел за руль, аккуратно развернул автомобиль, и мы выкатили на улицу.
— Ну разве это не чудо, Пити? Два деревенских парня восседают на заднем сиденье лимузина его превосходительства, — он покачал головой, словно не веря выпавшему на его долю счастью, пару раз затянулся, стряхнул пепел. — Вы когда-нибудь ездили в «роллс-ройсе», Пити?
— Только в «бентли» Даффи. Вроде бы такая же машина, но не совсем.
— Как вы думаете, зачем мы понадобились его превосходительству? Вы запомнили его имя?
— Сэр Чарльз Блэкуэлдер. Обращайтесь к нему сэр Чарльз.
— С радостью. С преогромным удовольствием. Я думаю, он хочет поговорить с нами о выборах, возможно, дать несколько советов. Мы внимательно выслушаем его. От человека, пробывшего здесь столько лет, можно позаимствовать одну-две идеи.
Шофер умело вел лимузин по запруженным транспортом улицам Убондо, не поворачивая головы направо или налево, изредка пугая гудком козу или курицу, не узнавших машину губернатора. Женщина-регулировщица, завидев «роллс», остановила поток транспорта на перекрестке. Шофер словно и не заметил ее. Шартелль широко улыбнулся.
Губернаторский дворец построили в самой высокой точке Убондо, на вершине одного из холмов, окружающих город. «Роллс» скользил по асфальтированной дороге, обсаженной ухоженными цветами и кустарником. Под нами лежал Убондо. Красивым назвать его мы не могли, но зрелище нам открылось впечатляющее.
«Роллс» затормозил у дворца, трехэтажного особняка с белыми стенами и красной черепичной крышей. Шофер выскочил из кабины, обежал лимузин, чтобы открыть нам дверцу. Едва мы ступили на землю, к нам направился мужчина одних с Шартеллем лет. Улыбаясь, с прямой, как доска, спиной, он опустился по лестнице — или он носил корсет, или прослужил двадцать лет в британской армии.
