Бьюкэнен расправил первую фотографию. На ней был изображен Моралес и высокий темноволосый молодой человек в цветастой рубахе и темных очках. Его можно было принять за Фицпатрика, но Бьюкэнен весьма в этом сомневался.
На второй фотографии тот же молодой человек стоял рядом с девицей, которая держала спаниеля. На этот раз очков на нем не было, а близко поставленными глазками он очень напоминал Моралеса.
Бьюкэнен больше не сомневался: человек на фотографии был явно не Майкл Фицпатрик.
Марта Пирс жила в одном из старых многоэтажных домов на западной стороне Коллинз-авеню. Вооруженный привратник по внутреннему телефону известил ее о прибытии Липпенкотта и Фицпатрика, и они поднялись в лифте на самый верхний этаж.
Когда они подошли к ее квартире, Марта Пирс в брючном костюме из белого шелка и солнечных очках в роговой оправе — воплощение хладнокровия и самообладания — ожидала их у дверей.
— С мистером Липпенкоттом я уже знакома, — сказала она, протягивая ему холеную руку. — А вы, значит, мистер Фицпатрик?
Распространяя вокруг аромат дорогих французских духов «Chant d'Aromes», она провела их в огромную гостиную, обставленную с помпезностью, граничащей с эксцентричностью: диваны и стулья в стиле Людовика XV, рояль с золоченой инкрустацией, в центре комнаты — стол, крышка которого покоилась на трех переплетенных золотых драконах. Стены были увешаны картинами в пышных золоченых рамах — цветы работы художников XVIII века, а с высоченного потолка свисали две огромные хрустальные люстры.
Только теперь Фицпатрик понял, почему Липпенкотт надел костюм и галстук.
Из гостиной их провели на вымощенную керамической плиткой террасу, где стояли кадки с цветущим кустарником и апельсиновыми деревьями, согнувшимися под тяжестью золотых плодов. В дальнем углу на жердочке белый попугай старательно чистил перышки.
— Прошу, — сказала Пирс, подводя их к плетеному столу, накрытому к чаю.
И в ту же секунду, словно по мановению волшебной палочки, появилась темнокожая горничная в наколке и фартучке с тяжело нагруженным серебряным подносом.
— Скажите, мистер Фицпатрик, — обратилась к нему Пирс, расставляя на столе чайную посуду тонкого фарфора, — вам удалось что-нибудь узнать о вашей приятельнице?
— Пока нет, — ответил Фицпатрик, явно смущенный всей этой обстановкой. Хотя Липпенкотт достаточно подробно описал ему и саму Пирс, и ее квартиру, тем не менее он никак не ожидал встретить столь изысканный прием. Внезапно мысль о том, что эта женщина может быть каким-то образом связана с исчезновением Клэр, не говоря уже о событиях в океанариуме, показалась ему нелепой.
Сокрушенно покачав головой, Пирс налила в чашки китайского чая с жасмином и принялась пересказывать Фицпатрику историю, которую в прошлую среду поведала Липпенкотту.
— После того как мистер Липпенкотт побывал у вас, я еще раз встретился с тем джентльменом, который навел нас на ваш след. Прошу извинить меня за настойчивость, но этот господин по-прежнему утверждает, что Клэр, то есть мисс Теннант, села в вашу машину… — сказал Фицпатрик, как только она закончила свое повествование.
Пирс схватилась за горло.
— Боже мой! — в растерянности воскликнула она. — Какой ужас!
— Позвольте сказать вам, — продолжал Фицпатрик, тщательно подбирая слова, — что я не прошу вас нарушать обещание, которое вы, возможно, дали мисс Теннант. Если она просила вас никому не говорить, где она, то вы, конечно… словом, вы в трудном положении…
— Простите, мистер Фицпатрик, — перебила Пирс, прикоснувшись к его руке, — но я, кажется, понимаю, что вы хотите сказать… Поверьте, если бы я действительно знала, где находится мисс Теннант, я бы сочла своим долгом успокоить вас. Но, как вам, по-видимому, уже сообщил мистер Липпенкотт, я никогда не видела этой молодой дамы… Могу только искренне сожалеть об этом, — задумчиво добавила она, — поскольку она представляется мне очаровательным созданием.
Липпенкотт откашлялся.
— А с человеком по имени Анхел Моралес вы не знакомы, мэм?
— Анхел Моралес? — Пирс на мгновение задумалась. — Нет. Уверена, что нет, хотя где-то я слышала это имя… — Она сделала глоток. — Впрочем, подождите! — Казалось, она вспомнила что-то неприятное. — Кажется, фамилия того человека, что погиб несколько дней назад в океанариуме, Моралес?
Липпенкотт кивнул.
— Но я прочла в газетах, что это был отъявленный бандит! — воскликнула Пирс. Казалось, ее возмутило одно только предположение, что она могла знать такого человека, как Моралес, и она начала нервно теребить одну из золотых сережек. — Боже мой, какая нелепость… Вы что же, считаете, что он тоже замешан в исчезновении мисс Теннант?
— Вполне возможно, мэм, — мрачно отозвался Липпенкотт. — Очень даже возможно.
— Понятно… — Некоторое время Пирс молча созерцала свою чашку и вдруг поднялась из-за стола. — Надеюсь, джентльмены извинят меня — я сию минуту вернусь.
Весь ее облик и манера держаться производили такое впечатление, что даже Липпенкотт, которого трудно было заподозрить в избытке старомодной учтивости, привстал со стула.
Пирс вернулась, неся в руках номер газеты «Вашингтон пост».
— Пожалуйста, не вставайте, — сказала она, протянув газету Липпенкотту. Она указала на статью, отмеченную малиновым крестом. — Прошу вас прочесть вот это…
В статье говорилось, что все большее число фирм во избежание злоупотреблений при подборе кадров проверяют кандидатов на должность с помощью детекторов лжи.
— Ну что вы, мэм! — Липпенкотт передал газету Фицпатрику. — У нас и в мыслях нет подвергать вас испытанию на детекторе лжи!
— А как же иначе вы уверитесь в том, что я сказала правду?
— Попросим ваших друзей в Лондоне, с которыми вы ужинали в день исчезновения мисс Теннант, подтвердить ваши слова…
Пирс снова потеребила серьгу.
— Вот как раз этого мне очень не хотелось бы, — мягко сказала она. — Я не сомневаюсь, что вы сумеете побеседовать с ними вполне тактично, и тем не менее мне не хотелось бы, чтобы мои друзья знали, что мною интересуется частный детектив.
Липпенкотт понимающе кивнул.
— Совсем не обязательно мне самому расспрашивать ваших друзей, — заметил он. — Это может сделать и мистер Фицпатрик, когда вернется в Лондон на будущей неделе.
— Не обижайтесь на меня, — Пирс обезоруживающе улыбнулась Фицпатрику, — но если их начнет расспрашивать представитель прессы, это вряд ли что-нибудь изменит… Нет, нет, что ни говорите, но наилучший способ, мне кажется, подвергнуть меня испытанию на поли… — И она запнулась, сделав вид, что с трудом припоминает нужное слово.
— На полиграфе, — подсказал Липпенкотт.
— Да, да, именно на полиграфе! — Она одарила Липпенкотта и Фицпатрика благодарной улыбкой; оба озадаченно переглянулись, а Пирс с воодушевлением продолжала: — Давайте я повторю свой рассказ перед полиграфом, тогда сразу же все разъяснится и никого больше не нужно будет беспокоить!.. А пока, — добавила она, словно не сознавая того впечатления, которое произвели ее слова, — не угодно ли еще чаю?
— Привет, дружище, — протянув руку и радостно улыбаясь, Рассел Юнкер устремился навстречу Липпенкотту через всю приемную, устланную толстым ковром. — Сто лет мы с тобой не виделись!
Юнкер был вице-президентом агентства по подбору руководящих кадров, и именно в его конторе через четверть часа Марта Пирс должна была подвергнуться проверке на детекторе лжи. Высокий, худощавый, бледнокожий, с хитрым лицом и рыжими, уже начинающими редеть на макушке волосами, Юнкер был в элегантном, сером в елочку костюме. Из кармана жилета свисала золотая цепочка с эмблемой товарищества студенческих лет, на ногах — начищенные до блеска коричневые мокасины.
Липпенкотт познакомил его с Фицпатриком, и они прошли в комнату, которая после оживленной атмосферы приемной напоминала барокамеру. Стены этой глухой, без единого окна комнаты были обшиты звукопоглощающей плиткой, а меблировку составляли лишь несколько стульев, зеркало и стол, на котором стоял полиграф — большой ящик из матового металла с множеством индикаторов, роликом миллиметровки и тремя самописцами.
Они сели. После того как Юнкер с Липпенкоттом обменялись новостями, рассказав, чем каждый занимался со времени их последней встречи, Липпенкотт спросил:
— А по этому делу тебе нужны еще какие-то сведения?
Закинув большие костлявые руки за голову, Юнкер задумался.
— Пожалуй, все ясно. Пирс либо врет, либо говорит правду. Если врет, то врет нахально, и тогда эта штука, — он кивнул на стоявший перед ним аппарат, — быстро выведет ее на чистую воду. Вот и все.
— А я вовсе не уверен, что она лжет, — с тоской в голосе отозвался Липпенкотт. — Мне все время кажется, что мы зря теряем время и деньги. Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы человек, прекрасно понимающий, что ему придется врать, сам напрашивался на такую проверку?
