Лев Гурский - Убить президента

Может, оно и к лучшему. Тот еще был гадючник – это я понял еще в свой предыдущий визит, когда толстощекий маркер ограбил меня на два десятка честно заработанных баксов.

Я сунул швейцару десять входных штук и неторопливо двинулся к ближайшему столу, где колдовал старикан со сморщенным лицом и с крепкими мускулистыми руками мастера кия и шариков. Минут через пять, когда очередной проигравший разочарованно, отвалился от стола и исчез в пивной комнате, настала моя очередь брать в руки кий.

Игрок я средненький, хотя и азартный. Таких маркеры очень любят, и я не стал разочаровывать рукастого старикана, проиграв ему пару партий, а одну, сильно напрягшись, выиграл. Сальдо было в пользу маркера, но он наконец-то посмотрел на меня с уважением.

Теперь самое время пить пиво.

– Угощаю! – заявил я, по-купечески размахивая бумажником. – Ты классно играешь, батя.

Я знал, что правила бильярдной запрещают маркеру лакомиться пивом, да еще на рабочем месте, да еще и по приглашению клиентов. Однако внешние данные морщинистого бати подсказывали мне, что старикан плюет на запреты.

Так оно и оказалось. Батя для приличия помялся, потом не выдержал, сунул свой кий в пирамиду у стены и последовал за мной в пивной зал. Теперь следовало аккуратно обронить рисунок. Это было довольно просто. Расплачиваясь за свое и за стариковское пиво, я чуть больше, чем следовало, приоткрыл кармашек с долларами, придерживая пальцами купюры. По законам аэродинамики копия рисунка спланировала на стойку, прямо перед глазами моего соратника по пиву. Старик машинально подхватил бумажку и так и впился в нее глазами.

– Это откуда у тебя? – удивленно спросил он, даже отставив в сторону заветную баночку. Узнал старикан, узнал! Очень хорошо.

– Это из моей домашней коллекции, – сообщил я важно. – Испанский художник Франсиско Гойя, слыхал про такого? Офорт из цикла «Капричос».

Старик не выпускал картинки из рук, хмыкая себе под нос.

– А что, испанец этот ходил к нам сюда играть, что ли? – поинтересовался он. – Вроде не было тут испанца. Янки вот захаживали, бундесы иногда забредают, но испанца точно не было.

– Художник Франсиско Гойя скончался в прошлом веке, – произнес я надменно. – И потому, батя, посещать это заведение никак не имел возможности.

Тут старикан радостно заржал. Так неожиданно громко, что я чуть не выронил свое пиво.

– Вот черт! – радостно заявил он. – А морда эта будто с нашего Ваньки срисована. Ну просто один к одному.

– Какого еще Ваньки? – спросил я с оскорбленным видом, забирая у бати рисунок и засовывая его обратно в бумажник.

– Да нашего же Ваньки Мосина! – пояснил старик и вознаградил себя за открытие хорошим глотком пива. – Совпадение от и до. Особенно щеки. Ну, испанец, ну дает! Помер в прошлом веке, а Ваньку так похоже нарисовал.

Я по-прежнему изображал оскорбленное достоинство ценителя живописи, которому только что сообщили, будто Мона Лиза – никакая не Джоконда, а просто Лизка с Савеловского вокзала.

– А ну-ка, веди меня к своему Мосину, – сказал я сердито и взял старика за рукав. – Желаю лично убедиться, что врешь…

Старик вырвался, осушил банку и утер пену с кончика носа.

– Нет его больше здесь, – огорченно поведал мне он. – Вот уж год скоро, как нету. Не работает. А какой удар у него был!…

– На пенсии, что ли? – недоверчиво спросил я. – Или, не дай Бог, дуба дал?

Старик маркер гордо выпрямился.

– Как же, на пенсии, – ухмыльнулся он с видом превосходства. – Ванька сейчас большой человек. При должности да при оружии. И команда при нем дай Боже.

– Рэкет, что ли? – Я понизил голос. Старикан покачал головой.

– Я ж тебе объясняю, при должности… – Тут батя пустился в невразумительные объяснения, в чем, по его мнению, заключается мосинская должность. Чувствовалось, что маркер и сам крайне приблизительно представляет, чем нынче занят его бывший корешок. По рассказу выходило, будто Мосин следит за порядком по всей Москве.

– В милиции, выходит, служит? – задал я наводящий вопрос. Нет, запротестовал старик, не в милиции. Ванька-де не тот человек, чтобы в менты податься. Может быть, Ваня нынче на Лубянке служит? Тоже нет: Ване западло идти в фискалы.

Намучившись с невразумительным дедушкой, я взял еще по банке пива и вручил жестянку старику с последним вопросом: знает ли он хотя бы, где этого Ваню Мосина можно найти на предмет сравнения с рисунком Гойи. Оказалось, что тут батя знал более-менее точный ответ. По его сведениям, Мосин со своей командой любит отдыхать в «Вишенке». Там-де его неоднократно видели какие-то общие знакомые.

Я присвистнул. «Вишенка» была едва ли не самым престижным и дорогим казино в столице. Располагалось это заведение у истоков Арбата, в здании бывшего кинотеатра «Художественный».

Я посмотрел на часы. Было всего десять. Вечер в «Вишенке» только-только начинался.

– А что, может быть, и заеду туда как-нибудь, – объявил я старику. – Проверю. И если брешешь, потом настучу тебе кием по лбу.

Старик хлопнул еще баночку и был уже своим в доску.

– Идет, – сказал он сердечно. – Увидишь Мосина, передавай ему привет от Николая Фомича, от Суворова. Я не выдержал и ухмыльнулся:

– Так ты Суворов, что ли? Старикан орлом расправил плечи:

– А то! Потомок того самого, графа Рымникского.

– Да-а-а, – задумчиво протянул я. – До чего довели большевики русскую аристократию!

С этими словами я покинул бильярдно-пивную точку, оставив старика в размышлении, поощрил я его этой последней фразой или, напротив, смертельно уязвил.

Я не стал ждать, когда он поймет.

Надо было поторапливаться.

Первым на моем пути оказался многоэтажный дом на Сретенском бульваре, где проживал некто Минич Андрей Михайлович. Когда я припарковал свой «жигуль» возле дома, мои наручные часики проиграли «Йестедей». Видно, конструкторы этого тайваньского механизма предвидели, что носить их продукцию будут поклонники «Битлз». Или, может, никакой другой европейской мелодии под рукой у них не оказалось.

Так или иначе, «Йестедей» означал, что время – десять вечера. Порядок. Сотруднику Лубянки пора выходить на охоту. Даже, может быть, еще и рановато. Я вспомнил хит прошлого сезона, который, с легкой руки Юрия Шевчука, распевала вся Россия. По крайней мере, молодая ее часть.

Я невольно замурлыкал чуть слышно эту песенку. Жаль, что тайваньцы не сообразили настроить партию своих часов именно на этот хит. Вся Лубянка, от младшего оперативника до генерала, расхватала бы такое чудо.

Досадно, что наш внутренний рынок на Западе и на Востоке еще толком не изучен. О, сколько им открытий чудных готовит просвещенья дух…

Ну, поехали.

Дверь, за которой жил Андрей Михайлович Минич, была сделана из крепкой листовой стали. Автоматные пули или автоген ее бы не взяли. Пожалуй, разнести ее можно было бы из армейской базуки, если бы удалось установить базуку в этом тесном коридоре. Проще всего было бы сокрушить эту преграду направленным взрывом – но тут требовался опытный сапер. Взрывную волну пришлось бы направлять строго в глубь квартиры, не левее, не правее. Иначе легко можно устроить неприятность заодно и всем соседям по лестничной клетке…

– Кто там? – спросил тонкий голос из-за двери, и окуляр дверного глазка-перископа уставился мне в лицо. Я тотчас же сунул под перископ свое служебное удостоверение, гадая, придется ли мне все-таки вызывать саперов и что на это скажет генерал Голубев.

Обошлось, к счастью, без направленных взрывов. Защелкали засовы, заскрипели замки, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы смог протиснуться человек средней комплекции. Комплекция, по счастью, у меня как раз средняя, а индекс обидчивости – даже ниже среднего. Поэтому я не стал ломать голову, пристало ли капитану ФСК, выполняющему к тому же спецзадание самого директора ФСК, пролезать в милостиво открытый мне зазор, – а просто пролез.

Хозяин квартиры немедленно замкнул все свои замки. Сделал он это столь быстро и виртуозно, что я подумал сразу: если мне придется отсюда спасаться бегством, замки меня задержат как минимум минут на пятнадцать. Будем надеяться, ничего такого не случится.

– Итак, с чем пожаловали? – холодно спросил хозяин, не пропуская меня из коридора в комнату. На вид Андрею Михайловичу Миничу было лет тридцать пять. Белокурая шевелюра обметала его голову в живописном беспорядке. Старомодные очки в металлической оправе придавали ему вид то ли бухгалтера-расстриги, то ли Жака Паганеля в период юношества. Одет Андрей Михайлович был в дорогой импортный спортивный костюм фирмы «Пума» и в какие-то разбитые тапочки-плетенки на босу ногу.

– Добрый вечер, многоуважаемый Андрей Михайлович, – сказал я самым любезным тоном. – Извините, что побеспокоил. Мне хотелось бы поговорить с вами в приватном, так сказать, порядке, не отнимая ваше время вызовом, официальными повестками. Скажу более: на руках я не имею даже ордера на обыск и вы вправе не пустить меня дальше порога… – Андрей Михайлович осклабился. Как видно, он вовсю собирался воспользоваться этим правом. – Хотя, сами понимаете, оформить мне ордер – дело полутора часов. После чего не только я, но и ваши соседи в качестве понятых смогут осмотреть вашу квартиру. Итак, давайте, что называется, определимся сразу: мы с вами просто беседуем или придется беспокоить и вас, и себя, и соседей?