Наземных сражений было куда как меньше — видимо, из-за того, что рисовать человеческие фигуры было сложнее. Лишь немногие художники, призванные послужить на этой ниве, преуспели в изображении людей, прячущихся в укрытиях или бегущих под огнём и ещё меньшему количеству удалось отразить неряшливость военного снаряжения, носимого такими людьми в таких обстоятельствах. В типичном видении войны куртки и штаны были всегда безупречно чисты, отглажены и аккуратны, поскольку никто не хотел связываться с разрывами, складками, замятиями, пятнами и выступающей солью — всем тем, что появляется на ткани в сложных условиях, которая находится на теле, находящемся в столь же сложных условиях. Также нисколько не помятая форма всегда имела место для демонстрации воинского звания и наград — что, видимо, было фетишем как для русских героев, так и для немецких злодеев, из которых многие — если не все — были членами СС. Глядя на картины, можно было прийти к выводу, что СС вторглось в Россию на нескольких грузовиках и автомобилях, а сзади шла немецкая армия. Эту войну Ваффен-СС, безусловно, выиграли — войну за пространство на полотнах. У них была самая крутая униформа, сомнений в этом не было.
Партизаны держали за собой взрывы мостов и железных дорог, несколько атак на конвои, несколько казней мучеников и героических побегов. Бак погибал два или три раза несколькими различными способами — однажды его застрелили, однажды повесили и ещё раз он истёк кровью на руках своих людей.
Были и другие популярные образы самопожертвования. Традиционными были героические доктора и медсёстры, некоторые из них даже оперировали, несмотря на сражение, бушевавшее неподалёку от медицинской палатки и на разрывающиеся рядом снаряды. «Наши Бесстрашные Вожди» также были популярной темой, из которой следовало, что русский генералитет практически не пил добрых четыре года и состоял из людей с такими физическими доблестями, что из них можно было бы составить внутреннюю линию защиты Национальной Футбольной Лиги — включая всегда непревзойдённого Большого Парня.
Тема Командиров практически не уступала Нашим Бесстрашным Вождям по привлекательности, и, как казалось, основным требованием к командиру на Восточном фронте было наличие силы, достаточной для поднятия пистолета высоко вверх — будь то толковый полуавтоматический Токарев либо антикварный револьвер Нагана. Суэггер провёл три срока во Вьетнаме и не помнил, чтобы когда-либо ему приходилось доставать пистолет из кобуры, и ещё реже ему приходилось возглавлять атаку с пистолетом. Совершенно точно, что он никогда не видел подобного и не слышал о таком, однако, русское воображение разжигалось таким зрелищем.
Даже поражения попадали в хронику — к примеру, «Оборона моста в Чорткиве 113-й транспортной бригадой». На ней грузовики обстреливались германскими десантниками, сброшенными для подрыва древнего каменного моста. Боб мог сказать, что это были десантники, по особенностям их шлемов и камуфляжу курток, что они носили, а также их странному оружию: всё это было присуще лишь десантникам, а социалистический реализм глубоко исследовал подобные моменты. Боб разглядел основной посыл художника: водители грузовиков не были солдатами и находились в нескольких милях от линии фронта, а когда коммандос появились практически ниоткуда, водители взялись за оружие и сделали всё, что смогли, хоть они и уступали в классе куда как более толковым спецам-исполнителям, которые захватили мост с дальнего берега реки и причинили немалый ущерб неподготовленным транспортникам. Это был хороший день для германских десантников и плохой — для русских водителей.
И, наконец-то, несколько картин со снайперами. Лучшая изображала партизана на дереве — в полном камуфляже, практически невидимого в скрывавшей его листве, с М91 и прицелом ПУ. Все детали снайперского мастерства были отражены чётко и правильно, хотя Боб за всю свою жизнь никогда не сидел на дереве. Однако, напряжённость тела, плотность мускулатуры и лёгкость касания спуска пальцем — всё было отражено верно. Бронзовая табличка с названием гласила: «Снайпер Викторович несёт смерть врагу», как перевела Рейли. Боб ничуть не усомнился в том, что снайпер Викторович в тот день на самом деле принёс смерть. Боб был бы горд купить эту картину, доведись ей продаваться.
В конце выяснилось, что они не преуспели. Раздобыв всего три картины со снайперами, не считая Викторовича, несущего смерть, они увидели, что всего на одной изображена женщина-снайпер посреди снежного пейзажа, устраивающаяся на позиции и готовящаяся поразить врага.
Молодой куратор вернулся как раз в тот момент, как они расставляли свёрнутые картины обратно по корзинам.
— Знаете, у меня появилась мысль… — начал он.
— Отлично, — ответила Рейли. — Мы как раз закончили перебирать картины.
— Как я и говорил, я вступил в должность в седьмом году. Однако, мой предшественник работал здесь тридцать лет. Он был учеником своего предшественника, который основал музей в сорок шестом году и был до этого членом партизанского отряда Бака. Мне подумалось, что основатель мог хранить или прятать те самые «неодобряемые» картины, что вы ищете — вместо того, чтобы сжечь их, как требовал НКВД. Он всё же был патриотом Украины и не приветствовал русских. Кроме того, русские заклеймили всех, кто состоял в армии Бака и объявили их врагами государства. Это всё было до того, как Украина стала независимым государством, а Бак был реабилитирован. Так или иначе, я позвонил ему и узнал, что у него есть несколько картин, доставшихся от основателя. Он сам их не разглядывал. Я расскажу вам, как доехать.
— Вы так помогли нам, — сказала Рейли. — Может быть, нам повезёт…
* * *
В качестве предосторожности Суэггер не поехал путём, указанным куратором, а проложил свой курс. Прибыв на место, они встретили склочного, седого старого льва, презиравшего своего последователя («Молодой идиот, даже не украинец!»), но у него и в самом деле было несколько картин, свёрнутых в трубки, упакованных и позабытых. Он рассказал долгую историю, во время которой Боб притворялся, что слушает, поскольку старикан считал, что Боб его понимает. Но всему приходит конец, и время настало.
Хозяин развернул старую упаковку на большом столе, отчего поднялось немалое количество пыли, а супруга старого куратора раскудахталась по поводу осквернения её жилища при пущем безразличии мужа. В рулоне было пять полотен: он деликатно развернул каждое по очереди. Было ясно, почему сталинисты считали необходимым уничтожить их: они говорили тоталитарным умам слишком многое и были далеки от славы соцреализма.
Первая грубо воскрешала в памяти расстрел евреев эсэсовцами на окраине либо Коломыи, либо какого-то иного места, именовавшегося тогда Станиславом — хотя особой разницы не было, поскольку подобные акции происходили и там, и тут. Вторая изображала измождённую голодом деревенскую женщину с лицом, убитым скорбью, рядом с медсёстрами, которые собирались позаботиться о ней. Она была определённо слишком слаба и должна была вскоре умереть. На третьей была сожженная деревня с разбросанными повсюду трупами. Яремче? Непохоже, поскольку не было видно гор. Это могло быть любое место на Украине в период с 1941 по 1944 год. На чётвёртой — виселица с пятью партизанами, безо всяких дополнительных деталей. Пятая изображала массовую казнь германских пленных партизанами. Люди молили о пощаде, даже поливаемые очередями.
— Ничего, — ответил Суэггер. — Это всё?
— Вы говорили о картинах, — ответил старик. — Из картин — всё. Однако, есть ещё вещи, на которых изображено разное. Как говорится — народное искусство, оно не считается частью формальной социал-реалистической традиции. Просто крестьяне или солдаты рисуют что-то на чём-то. Ткань, гончарные изделия, ружейные ложи. У меня есть несколько примеров.
— Мы бы хотели увидеть.
Старик вынес старый побитый кожаный чемодан, закрытый на замки. Отщёлкнув их, он распахнул чемодан и извлёк оттуда несколько вещей, разложив рядом на столе. Коллекция оставляла впечатление потрёпанности и заброшенности, грубая, но искренняя, сделанная любителями и чем-то напоминавшая творчество американских индейцев — наподобие рисунков сиу, изображавших Большого Бигорна в детской, неуклюжей манере.
Два вышитых предмета одежды, пахнущих плесенью, на которых были изображены партизаны и немцы, стрелявшие друг в друга. Керамический горшок, на котором был запечатлён горящий немецкий танк. Героический триумвират штурмовиков «Ильюшин», летящий плотным строем — на тарелке, плохо прорисованный. Наконец, ещё одна тарелка.
Боб вгляделся в неё, пытаясь найти смысл в мешанине переплетения линий и понять, как нужно смотреть, чтобы обрести перспективу. Наконец, найдя верный угол, он увидел, что на тарелке изображён стрелок, спрятавшийся между деревьев, напряжённый и сконцентрировавшийся, полностью отдавшийся характерной винтовке. Вдали, на фоне какой-то сетки в пушистых облаках виднелись три фигуры. Локи стреляет в Тора в Вальхалле? Вильгельм Телль, поднявшись до стрелка, поражает Гейслера в Швейцарии? Что бы это могло быть?
