Когда все было сделано, Хаузер облегченно вздохнул, допил свое виски и сказал:
— Вы крепкий орешек, Хартнел, но вы мне нравитесь. Вы мне действительно нравитесь, а что касается вашей куколки, то пусть у нее хоть каша в голове, но она мне тоже нравится!.. Ваше здоровье!
— Если вы любезно позволите также и мне высказаться по вашему адресу, господин Хаузер, — ответил Хартнел весьма дружелюбно, но так тихо, что Криста затаила дыхание, чтобы не пропустить ни слова, — то я хотел бы со своей стороны заверить вас в том, что вы мне совсем не нравитесь. За последние двадцать четыре часа вы организовали бандитское нападение с тяжелыми телесными повреждениями и вооруженный взлом; вы попытались подкупить мою ассистентку, а сейчас вы вдобавок ее и оскорбили. Я уже не говорю о ваших других грязных делах и ваших взглядах. Я буду рад, если вы незамедлительно освободите нас от своего присутствия. В противном случае я за себя не ручаюсь… Всего доброго, сэр…
Хаузер мгновенно улетучился из бара. Дон, ворча, расплатился с барменом, в том числе и за виски, заказанные Хаузером, а Криста, с удовольствием наблюдавшая за бегством Хаузера, сказала:
— После того как вы его ободрали как липку и затем вышвырнули, Дон, я считаю справедливым, чтобы вы оплатили его виски. Жаль только, что микрофильм теперь никогда уже не увидит света, я бы очень охотно им занялась, проанализировала все и результаты предала бы огласке.
Хартнел не откликнулся на это замечание Кристы, но, когда они уже вышли из бара, в холл, он сказал как бы между прочим:
— Не все сразу, Криста… В любом случае, не сразу. — И, сменив тему разговора, сказал: — Такси за вами сейчас придет, Криста, а я загляну к Фретшу. Я ведь был уже у него до прихода Хаузера, ведь надо же было мне удостовериться, что наш толковый Фретхен надежно припрятал письмо Ревекки Зелигман и аффидавит для Дэвида Зелигмана. Ведь только при помощи аффидевита я смогу доказать право мистера Зелигмана на наследство. Кстати, хотите взглянуть на этот документ, Криста?
Хартнел вынул из бокового кармана несколько пожелтевший листок бумаги и передал его Кристе, она быстро пробежала английский текст, частично напечатанный, а дальше заполненный от руки.
— Таким образом, ваша миссия успешно выполнена? — сказала Криста. Она возвратила Хартнелу документ и повернулась к двери. У подъезда ее ждало такси.
— Да, — сказал Хартнел, — данное мне поручение выполнено, и на этом я освобождаю вас от дальнейших услуг, фрейлейн доктор, так как мой прощальный визит к уважаемому коллеге завтра вечером будет очень коротким и ваши таланты мне там не понадобятся. Но, — продолжал он, — я был бы очень рад, если завтра утром вы смогли бы, милая Криста, пожертвовать мне совершенно в частном порядке немного вашего свободного времени. Тем более что вам следует исправить ошибку, ведь одну важную часть данного вам поручения вы выполнили из рук вон плохо…
Криста недоуменно посмотрела на Хартнела.
— Что именно? — спросила она. — Что же я упустила?
— Организацию программы развлечений, — ответил Хартнел с серьезным видом, но не выдержал больше тона, и оба они, счастливо смеясь, договорились позавтракать в отеле, а затем отправиться в горы.
«Поистине удивительный человек наш Фретш, — сказала Криста, когда в воскресенье под вечер, около половины шестого, они достигли окраины Мюнхена, возвращаясь туда обходными путями, подальше от запруженной машинами Штарнбергской автострады, С утра они побывали в Миттенвальде и Гармише, обедали на постоялом дворе в одной деревушке, расположенной в стороне от основного потока туристов, в предгорье Альп, а затем наметили обратный маршрут так, чтобы заехать в Перху, выпить там кофе и навести справки о проживающем здесь Фретше.
Последнее не составило никакого труда.
Уже официантка в кафе, престарелая женщина, назвала им, когда они спросили о Фретше, адрес своей приятельницы, которая, как она сообщила но без гордости, два раза в неделю убирается в доме «овдовевшего господина полицейского капитана в отставке». Эту приходящую уборщицу, бодрую пенсионерку, они застали дома, объяснив ей свой визит лишь желанием сообщить, чтобы она не беспокоилась по поводу долгого отсутствия Фретша; он попал в небольшую аварию, но теперь уже выздоравливает.
Когда Криста сказала, что является большой поклонницей Фретша, которого считает очень смелым и в высшей степени порядочным человеком, сдержанная поначалу собеседница совсем растаяла и стала спрашивать, знают ли они, каким храбрецом был Фретш во время последней войны. В 1942 году, будучи направлен в Польшу в качестве полицейского офицера, он с опасностью для собственной жизни вызволил из газовой камеры еврейских женщин и детей, получил при этом повреждение глаз, которое и по сей день его мучает, а также навлек на себя ненависть эсэсовцев, добившихся смещения его с должности, а затем, после нового столкновения с фюрером лагерной команды, Фретша изгнали из полиции. После войны Фретш неоднократно выступал в качестве свидетеля на процессах военных преступников и, несмотря на все угрозы и даже два покушения на его жизнь, стойко давал показания. Затем он был вновь принят на службу в полицию и, безусловно, поскольку он имеет большие заслуги в борьбе с организованной преступностью, оставался бы в уголовном розыске до достижения пенсионного возраста, если бы в один прекрасный день его прямым начальником не стал видный в прошлом эсэсовский фюрер, бывший командир зондеркоманды. Тогда он попросился на прием к земельному министру внутренних дел в Дюссельдорфе, но тот не пожелал его выслушать, и капитан Фретш вышел досрочно на пенсию, потому что — как от него слышали не раз — «порядочный полицейский не должен служить под началом у преступника»,
— Удивительный человек, — сказала Криста, ведя свой «фольксваген» в потоке машин на Среднем Кольце. — Но почему только он так долго скрывал от вас письмо Ребекки Зелигман и прежде всего аффидавит ее брата?
— Вы в самом деле не знаете этого, Криста? — спросил Дон, сидевший рядом с Кристой на переднем сиденье.
— Нет, — сказала она, немного подумав, — но у меня, правда, были некоторые смутные подозрения.
— Я-то теперь знаю, — сообщил Дон Хартнел, — потому что он сам мне все рассказал. Когда мои уважаемые мюнхенские коллеги привлекли его к работе, они не сказали ему, что дело идет о наследстве, а лишь поручили розыск пропавшей картины. Через несколько недель, когда этот тип с трудной фамилией был в отпуске, Фретшу случайно довелось ознакомиться со всей папкой документов, и из писем моего дяди он увидел, по какой причине разыскивается картина. Вскоре Фретш отправился в Тшебиню и получил там — наряду с другой разнообразной информацией и материалами — последнее письмо Ревекки и аффидавит ее брата. Разумеется, он сразу же понял, что дальнейшие поиски картины стали излишними, но тогда бы он лишился возможности заниматься с чистой совестью тем, что ему было особенно по сердцу, а именно охотой за старыми нацистами, оставшимися по сей день безнаказанными и сделавшими под маской добропорядочных граждан блестящую послевоенную карьеру… Во всяком случае, мы все — моя фирма, наш клиент, я лично, а также и вы, Криста, — должны быть чрезвычайно благодарны Фретшу за это его решение. Потому что без его мужественных действий не состоялся бы столь выгодный для нас гешефт с Хаузером. А так мы по крайней мере выудили миллион долларов искупительных денег, сэкономили нашему клиенту все расходы по порученному делу, получили возмещение стоимости картины и заложили фундамент для памятного фонда Ревекки Зелигман, не говоря уже о расширении наших познаний в области современной истории, — добавил он с улыбкой. — Я нахожу, что наш Фретхен честно заработал львиную долю установленного для меня гонорара, а именно 40 тысяч долларов.
— Это меня очень радует, — сказала Криста, — но я даже и не думала, что вам положено такое высокое вознаграждение.
Дон приложил палец ко рту:
— Ни слова об этом! Я сам пришел к этому решению совсем недавно, а точнее вчера, во время наших переговоров с Хаузером. Но об этом никто не должен знать.
Они подъехали к отелю, в котором жил Хартнел. Криста поставила машину на стоянку и, после того как они оба вышли, спросила:
— Вы действительно хотите поехать к доктору Штейгльгерингеру без меня?
— Да! — сказал Дон очень твердо. — Вы можете пока навестить Фретша и, если хотите, потом поужинать со мной где-нибудь в городе, о котором я, кстати сказать, имею пока весьма смутное представление. Я пробуду, конечно, не слишком долго у моего «господина коллеги», и, думаю, лучше вам не присутствовать, когда я ему на прощание выложу все, так сказать, по влечению сердца…
Уже вечерело, когда Хартнел позвонил у ворот виллы Штейгльгерингера. Водителя такси, привезшего его сюда, он попросил остаться, пообещав, что ждать придется недолго.
