Уполномоченный Диксон, которому по роду службы приходилось держать на заметке всех английских сумасбродов, способных покуситься на жизнь политика, чувствовал всю безвыходность положения Лебеля еще острее, чем Мэлинсон. Охранять собственных и приезжих деятелей от фанатиков удовольствия мало, но тут хоть имеешь дело с любителями, и не им было тягаться с поднаторевшими профессионалами, подчиненными Диксона.
Куда хуже, если глава государства становится мишенью для отечественной организации закаленных отставных солдат. Однако французы разгромили ОАС, и как специалист Диксон восхищался ими. Но если на горизонте появляется наемный убийца — иностранец, тут хуже некуда. Было одно утешение, и то лишь для Диксона: кандидатур оставалось раз-два и обчелся, и уполномоченный не сомневался, что по материалам Особого отдела среди англичан не окажется такого матерого убийцы, какого разыскивает Лебель.
Мэлинсон ушел, и Диксон вызвал своего личного помощника.
— Передайте, пожалуйста, главному инспектору Томасу, что он понадобится мне в… — он посмотрел на часы, прикидывая, сколько займет у него весьма сокращенный обед, — ровно в два.
Шакал прилетел в Брюссель в начале первого. Он оставил три основных багажных места в автоматической камере хранения на аэровокзале и взял с собой в город только саквояж с предметами первой необходимости, а также гипсом, пластырем и бинтами. Он отпустил такси возле железнодорожного вокзала и пошел в камеру хранения.
Фибровый чемоданчик с винтовкой был на той же полке, куда служитель поставил его неделю назад. Шакал предъявил квитанцию и получил багаж.
Неподалеку от вокзала он отыскал маленькую грязноватую гостиницу, заказал на сутки отдельный номер, заплатил вперед бельгийскими франками, которые выменял в аэропорту, и поднялся к себе. В номере он для пущей надежности запер дверь, налил в таз холодной воды, выложил на постель гипс и бинты и принялся за работу, Когда все было готово, оставалось подождать еще часа два, чтобы гипс затвердел. Это время он просидел у окна спальни, глядя на унылое скопище крыш, покуривая сигареты с фильтром и возложив на стул отяжелевшую ногу. Он то и дело пробовал гипс большим пальцем и каждый раз решал подождать, пока не затвердеет еще немного.
Фибровый чемоданчик из-под винтовки валялся пустой. Остатки бинтов и гипса были упакованы в саквояж на случай, если придется что-нибудь подправлять. Наконец он встал, запихнул дешевый чемоданчик под кровать, проверил, не осталось ли в комнате еще каких-нибудь следов его пребывания, вытряхнул пепельницу в окно и собрался уходить.
Оказалось, что в гипсе поневоле приходится хромать, так что и притворяться не нужно. Спустившись по лестнице, он с облегчением заметил, что неопрятный и заспанный дежурный больше не сидит за конторкой, а удалился в заднюю комнатку — пристроился там пообедать; однако застекленная матовая дверь комнатки, выходившая прямиком к конторке, была распахнута.
Шакал бросил взгляд на входную дверь, убедился, что с улицы никто не идет, половчее прижал саквояж под мышкой, опустился на четвереньки и быстро, бесшумно перебежал по кафельному полу. Из-за летней жары парадная дверь была открыта, и Шакал выпрямился вне поля зрения дежурного на верхней из трех наружных ступенек.
Он кое-как прохромал вниз по ступенькам и по тротуару до перекрестка. Через полминуты его подхватило такси, и он покатил обратно в аэропорт.
С паспортом в руке он появился у столика «Алиталии». Девушка за конторкой улыбнулась ему.
— У вас тут должен быть билет на Милан, заказан два дня назад, фамилия Дугган, — сказал он.
Она проверила списки пассажиров дневного рейса на Милан. Самолет отлетал через полтора часа.
— Да, конечно, — засияла она. — Мейстер Дугган. Билет заказан, но еще не оплачен. Желаете оплатить?
Шакал снова расчелся наличными, получил билет и был уведомлен, что посадку объявят через час.
Все были к нему донельзя предупредительны. Ему помогли усесться в автобус и озабоченно следили, как он проковылял по трапу к дверце самолета. Миловидная итальянская стюардесса встретила его широчайшей улыбкой и устроила на удобном месте в среднем салоне, где сиденья расположены друг против друга.
— Здесь вашей ноге будет посвободнее, — заметила она.
Другие пассажиры, занимая места, старательно обходили ногу в гипсе, а Шакал откинул голову и мужественно улыбался.
В четверть пятого лайнер был на взлетной полосе, и вскоре Шакал уже летел на юг, к Милану.
Главный инспектор Брин Томас вышел из кабинета уполномоченного около трех в преотвратительном настроении. Мало того, что лето, как назло, выдалось на редкость холодное, а тут еще на него навалили новое задание и испортили ему весь день.
Он позвонил двум инспекторам, которые у него были заняты не слишком срочной работой, и велел им по своему примеру бросить все дела и явиться к нему в кабинет. Информировал он их более сжато, чем был информирован сам. Он ограничился сообщением о том, кого искать, но не сказал зачем. Подозрения французской полиции, будто некий тип взялся убить генерала де Голля, не имели никакого отношения к прочесыванию архивов и картотек Особого отдела Скотленд-Ярда.
Самолет Шакала приземлился в миланском аэропорту Линате в начале седьмого. Заботливая стюардесса свела англичанина по ступенькам на гудрон, девушка из группы обслуживания препроводила его в центральное здание аэровокзала. На таможне его приготовления — он переложил составные части винтовки из чемодана в менее подозрительное место — окупились сторицею. Проверка паспорта была формальностью, но, когда чемоданы из багажного отделения, подпрыгивая, проехали по конвейеру и улеглись на таможенную скамью, риск стал нешуточным.
Шакал подозвал носильщика, который выставил три чемодана рядком. Шакал присоединил к ним саквояж. Завидев, как он прохромал к скамье, один из таможенников подошел к нему.
— Синьор? Это весь ваш багаж?
— Ну да, три чемодана и этот саквояж.
— Ценностей, недозволенных вещей не везете?.
— Нет.
— Вы по делам, синьор?
— Нет, я приехал отдохнуть, но, пожалуй, заодно придется и подлечиться. Собираюсь поехать на север, на озера.
На таможенника это не произвело впечатления.
— Позвольте ваш паспорт, синьор.
Шакал протянул паспорт. Итальянец внимательно просмотрел его и молча протянул обратно.
— Откройте, пожалуйста, вот этот.
Он указал на один из трех чемоданов. Шакал достал кольцо с ключами, выбрал нужный и открыл чемодан. Носильщик положил его плашмя, чтоб было удобнее открывать. По счастью, это был чемодан с вещами мнимого датского пастора и американского студента. Порывшись в вещах, таможенник оставил без внимания темно-серый костюм, белье, белую рубашку, теннисные туфли, черные полуботинки, защитные очки и носки. Книга на датском языке тоже не заинтересовала его. На обложке было цветное фото Шартрского собора, а датское название, похожее на английское, в глаза не бросалось. Он не разглядел аккуратно зашитого шва в боковой подкладке и не нашел фальшивых документов. При серьезном обыске документы обнаружились бы, но таможенник по-обычному ворошил вещи: настоящий обыск начинается, если подвернется что-нибудь подозрительное. Разобранная снайперская винтовка находилась за метр от него, через конторку, но ему это было невдомек. Он закрыл чемодан и сделал Шакалу знак скова запереть его. Потом быстро расчеркнулся мелом на всех четырех вещах. С делом было покончено, и лицо итальянца расплылось в улыбке.
— Счастливо отдохнуть.
Носильщик пригнал такси, получил хорошие чаевые, и вскоре Шакал мчался в Милан. Он попросил доставить его на Центральный вокзал.
Там он снова подозвал носильщика и проковылял за ним к камере хранения. В такси переложил стальные ножницы из несессера в карман брюк. Он сдал в камеру хранения саквояж и два чемодана, оставив себе тот, где была французская шинель, а также вдосталь свободного места.
Отпустив носильщика, он заковылял в мужской туалет. В длинном ряду умывальных раковин по левую сторону от писсуаров была занята лишь одна. Он опустил чемодан на пол и принялся тщательно мыть руки. Когда туалет на секунду опустел, Шакал метнулся в кабинку и заперся.
Поставив ногу на сиденье унитаза, он минут десять бесшумно расковыривал гипс, пока тот не начал отваливаться, обнажая ватные тампоны, благодаря которым создавалось впечатление сломанной лодыжки, уложенной в гипс.
Дочиста облупив гипс на ноге, он снова надел шелковый носок и узкий кожаный мокасин, примотанный пониже икры. Затем собрал обломки гипса, клочья ваты и отправил их в унитаз. Воду пришлось спускать два раза.
Он пристроил чемодан на крышке бачка, разложил стальные трубки с винтовочными частями между складками шинели, и чемодан постепенно заполнился доверху. Потом он затянул внутренние ремни, чтобы содержимое не побрякивало, запер чемодан и выглянул из-за дверцы. Два человека стояли у раковин, и еще двое у писсуаров. Он вышел из кабинки, повернул к выходу и взбежал по ступенькам в главный вокзальный холл; вряд ли кто из бывших в туалете при всем желании успел бы его заметить.
