Через два часа после убийства в коридоре по-прежнему царил хаос. Палату Залаченко оцепили. Врачи попытались было оказать ему помощь сразу после выстрелов, но вскоре сдались — помочь Залаченко уже было нельзя. Останки перевезли к патологоанатомам, и теперь полным ходом шло обследование места преступления.
У Эрландера зазвонил мобильный телефон — на связи был Фредрик Мальмберг из патрульной службы.
— Мы точно установили личность убийцы, — сказал Мальм вместо приветствия. — Его зовут Эверт Гульберг, и ему семьдесят восемь лет.
Семьдесят восемь лет — убийца преклонного возраста.
— И кто, черт побери, он такой?
— Пенсионер, живет в Лахольме, имеет титул бизнес-юриста. Мне только что звонили из ГПУ/Без и сообщили, что как раз начали в отношении его предварительное следствие.
— Когда именно и почему?
— Когда, я не знаю. Почему — из-за того, что он имел пагубную привычку рассылать официальным лицам бредовые письма с угрозами.
— Например?
— Например, министру юстиции.
Маркус Эрландер вздохнул. Значит, псих, любитель борьбы с официальной властью.
— В СЭПО утром звонили из нескольких газет, получивших письма от Гульберга. Позвонили и из министерства юстиции, поскольку этот Гульберг недвусмысленно угрожал смертью Карлу Акселю Бодину.
— Мне нужны копии писем.
— Из СЭПО?
— Да, черт возьми. Если потребуется, поезжай в Стокгольм и забери их лично. Я хочу, чтобы они лежали у меня на столе к моменту моего возвращения в полицейское управление. То есть примерно через час.
Он секунду подумал, а потом задал еще один вопрос.
— Тебе звонили из СЭПО?
— Именно.
— Я имею в виду — они звонили тебе, а не наоборот?
— Да. Именно так.
— О'кей, — сказал Маркус Эрландер и отключил телефон.
Его заинтересовало, что же это нашло на СЭПО, если им взбрело в голову самим связываться с простой полицией. Обычно из них почти невозможно выдавить ни звука.
*
Ваденшё резким движением распахнул дверь в помещение «Секции», которое Фредрик Клинтон использовал для отдыха. Клинтон осторожно приподнялся.
— Что, черт побери, происходит? — закричал Ваденшё. — Гульберг убил Залаченко, а потом выстрелил себе в голову.
— Я знаю, — сказал Клинтон.
— Знаете? — воскликнул Ваденшё.
Он так сильно раскраснелся, что его, казалось, вот-вот хватит удар.
— Он же, черт подери, стрелял в себя. Пытался совершить самоубийство. Он что, свихнулся?
— Значит, он жив?
— Пока да, но у него сильнейшие повреждения мозга.
Клинтон вздохнул.
— Как жаль, — произнес он с горечью в голосе.
— Жаль?! — воскликнул Ваденшё. — Гульберг сошел с ума. Разве вы не понимаете…
Клинтон не дал ему договорить.
— У Гульберга рак желудка, толстой кишки и мочевого пузыря. Он уже несколько месяцев умирает, и ему в лучшем случае оставалось месяца два.
— Рак?
— Последние полгода он носил с собой оружие и собирался застрелиться, если боль станет невыносимой, но не желал валяться на больничной койке в полной беспомощности. Теперь ему выпал случай внести последний вклад в дело «Секции». Он ушел красиво.
Ваденшё почти лишился дара речи.
— Вы знали, что он собирается убить Залаченко?
— Разумеется. В его задачу входило навсегда лишить Залаченко возможности заговорить. А как тебе известно, угрожать ему или вести с ним переговоры бессмысленно.
— Но разве вы не понимаете, какой из этого может получиться скандал? Вы что, такой же чокнутый, как Гульберг?
Клинтон с большим трудом поднялся, посмотрел Ваденшё прямо в глаза и протянул ему пачку копий факсов.
— Это было оперативное решение. Я скорблю по своему другу, но, по всей видимости, очень скоро последую за ним. А насчет скандала… Некий бывший юрист-налоговик разослал откровенно безумные письма в газеты и министерство юстиции. Вот тебе образец. Гульберг обвиняет Залаченко во всех грехах, от убийства Пальме до попыток отравить население Швеции хлором. Письма явно написаны сумасшедшим, почерк местами неразборчив, с большими буквами, подчеркиванием и восклицательными знаками. Мне нравится его идея писать на полях.
Ваденшё читал письма с возрастающим удивлением, схватившись рукой за лоб. Клинтон наблюдал за ним.
— Что бы ни случилось, смерть Залаченко никак не будет связана с «Секцией». В него стрелял сбитый с толку слабоумный пенсионер.
Он помолчал и добавил:
— Главное, с этого момента тебе придется занять место в общем строю. Don't rock the boat.[18]
Он уперся в Ваденшё взглядом. В глазах больного вдруг сверкнул металл.
— Ты должен понять, что «Секция» является ударной силой шведской обороны. Мы — последний оборонительный рубеж. Наша работа заключается в том, чтобы охранять безопасность страны. Все остальное не имеет значения.
Ваденшё смотрел на Клинтона с сомнением.
— Мы невидимы. Нам не от кого ждать благодарности. Мы должны принимать решения, на которые ни у кого другого не хватает духу… и меньше всего у политиков.
Последнее слово он произнес с явным презрением.
— Делайте, что я скажу, и «Секция», возможно, выживет. Но для этого нам необходима решительность и твердость.
Ваденшё почувствовал, что его охватывает паника.
*
В полицейском управлении на Кунгсхольмене шла пресс-конференция. Хенри Кортес лихорадочно записывал все, что говорилось. Открыл пресс-конференцию прокурор Рихард Экстрём и для начала объявил о принятом утром решении: расследование убийства полицейского в Госсеберге, по подозрению в котором разыскивается Рональд Нидерман, останется в ведении прокурора Гётеборгского судебного округа, а за другое расследование, касающееся Нидермана, будет отвечать лично он. Нидерман, следовательно, подозревается в убийстве Дага Свенссона и Миа Бергман. Адвокат Бьюрман не упоминался. Зато Экстрёму предстоит провести расследование и выдвинуть обвинение против Лисбет Саландер, подозреваемой в целом ряде преступлений.
Он заявил, что решил обнародовать информацию о произошедшем этим днем в Гётеборге, где был застрелен отец Лисбет Саландер — Карл Аксель Бодин. Непосредственной причиной пресс-конференции явилось желание прокурора опровергнуть уже распространенную СМИ информацию, по поводу которой ему неоднократно звонили.
— Исходя из имеющихся на настоящий момент сведений, я могу сказать, что дочь Карла Акселя Бодина, арестованная за покушение на убийство отца, не имеет к утренним событиям никакого отношения.
— Кто же убийца? — выкрикнул репортер «Дагенс Эко».
— Личность человека, нанесшего в тринадцать часов пятнадцать минут Карлу Акселю Бодину смертельные ранения, а затем пытавшегося покончить с собой, установлена. Это семидесятивосьмилетний пенсионер, долгое время проходивший лечение по поводу смертельной болезни и сопряженных с ней психических проблем.
— Он как-то связан с Лисбет Саландер?
— Нет. Это мы можем утверждать с уверенностью. Они никогда не встречались и не знакомы. Семидесятивосьмилетний мужчина — трагическая фигура. Он действовал совершенно самостоятельно, руководствуясь собственными заблуждениями откровенно параноидального характера. Служба государственной безопасности только что возбудила против него дело, поскольку он написал множество безумных писем известным политикам и в средства массовой информации. Не далее как сегодня утром в газеты и органы власти от него поступили письма с угрозами убить Карла Акселя Бодина.
— Почему полиция не взяла Бодина под защиту?
— Письма с угрозами в его адрес были отправлены вчера вечером и, следовательно, пришли почти в то же время, когда совершалось убийство. Времени для принятия мер практически не было.
— Как зовут старика?
— Мы не хотим раскрывать эту информацию, пока не оповестим его близких.
— Кто он такой?
— Насколько мне известно на настоящий момент, он раньше работал ревизором и юристом по налоговым делам и уже пятнадцать лет на пенсии. Расследование продолжается, но, как вы понимаете по его письмам, речь идет о трагедии, которую можно было предотвратить, прояви общество к нему больше внимания.
— А другим людям он угрожал?
— Согласно полученной мною информации, да, но деталей я не знаю.
— Что это означает применительно к делу Лисбет Саландер?
— В настоящий момент ничего. У нас имеется личное свидетельство Карла Акселя Бодина, данное допрашивавшему его полицейскому, а кроме того, против нее есть серьезные технические доказательства.
— А как насчет сведений, что Бодин пытался убить свою дочь?
— Это пока предмет расследования, но существуют веские основания полагать, что так и было. Насколько мы можем на данный момент судить, речь идет о глубоких противоречиях в трагически разобщенной семье.
