Валерий Казаков - Тень гоблина

Малюта, чтобы лишний раз не мозолить глаза, ушел на боковую тропинку, ныряющую в зеленые заросли какого-то декоративного кустарника. Тропинка оказалась коротким тупиком, упирающимся в крохотную площадку с ажурной садовой скамейкой, которая, казалось, парила над великой и быстрой рекой. Понимая, что он попал в весьма щекотливое положение, Скураш присел на лавку, рассудив, что уж лучше полюбоваться местными красотами, чем как ошпаренному выскакивать перед носом Плавского из кустов. Вид действительно открывался потрясающий. Живая, бугристая и перекатывающаяся вода, окрашенная последними густо-розовыми бликами заходящего солнца, беспечно неслась мимо, выказывая полное безразличие к кипящим на ее берегах страстям. Точно так же она неслась и тысячи лет назад, и ничто не может остановить этого раз и навсегда предопределенного движения. А все потуги человека что-то изменить во вселенской механике не оставались безнаказанными и, при минимуме сиюминутных выгод, оборачивались в будущем несравнимо большими бедами. Но в гордыне своей человек не замечал их истинных причин и списывал свое невежество на бессмысленную жестокость неразумной стихии. Не избежала подобной участи и эта величественная река. Перегороженная некогда огромной плотиной, она напрочь отказалась замерзать в самые лютые морозы и парила в зимние месяцы на протяжении добрых двухсот километров, словно прорванная теплотрасса в затрапезном городишке. Последствий этого парникового эффекта никто не анализировал, и даже мысли подобной никому в голову не приходило. Парит да и парит, зато иней красивый!

— Иван Павлович, Иван Павлович, нет, вы меня выслушайте, — раздался прямо над головой у Малюты голос Старикова.

«Только этого мне не хватало, — подумалось Скурашу, — еще чего доброго заподозрят, что я их подслушиваю, позора не оберешься…»

— И слышать я этого больше не желаю, — зарокотал генеральский бас, — какая вас муха покусала, черт побери?! Еще неделю назад вы же мне сами его нахваливали: «Паша — это наша надежда! Кроме него никто нам в союзники не годится! Он — именно тот человек, на которого можно оставить край в случае похода на Москву!» А сейчас что я от вас слышу? «Вор, бандит, посадить, с землей сравнять…» Кажется мне, что вы опять поверили в бескровную революцию, постоянно подсовываемую нам Амроцким. Если мне память не изменяет, именно после вчерашнего свидания с ним вы запели тут новые военные песни против Дракова. Не пойду я на прямое предательство, не по-мужицки это как-то, не по-честному…

— Иван Павлович, а вам и не надо ничего делать, а уж тем более светить свое честное имя в борьбе с этим оборотнем. Да, да и еще раз да, вы правы, я переменил к этому проходимцу отношение, но дело здесь не во мне и уж, тем более, не в Михаиле Львовиче, дело в самом Драчуне! Это ведь не вы, не я, а он первым начал нарушать договоренности и требовать от управленческого пирога самые лакомые куски. Что, я не прав? Вы же сами видите его аппетиты, не угомоним его в самом начале, он слопает нас всех за милую душу.

— Запарится лопать, — голос генерала, как показалось Малюте, прозвучал уже не так категорично, что, по всей видимости, не ускользнуло и от внимания Старикова, и основной советник взвился пуще прежнего.

— Я просто поражаюсь вашей гениальности и способности все взвешивать со скоростью компьютера и принимать единственно правильные решения. Ох, как не хватает, — с придыханием в голосе продолжил Алексей Викторович, — сегодня нашему многострадальному народу именно такого человека, с именно такими волевыми качествами, одно только и утешает, что ждать уже недолго осталось. Иван Павлович, — чуть ли не взвизгнул советник, — во имя своего будущего, во имя спасения нашего народа, отдайте Пашку в руки справедливого правосудия! Не вы, а суд и все, кому это положено, пусть решают его судьбу. Не виновен — никто его казнить не собирается, может себе работать вам и краю во благо, а виновен — в кандалы его да в тюрьму! — с неприкрытой злостью заключил он, и, слегка успокоившись, продолжил: — А потом он ведь не единственный наш союзник, да и высота, для штурма которой он собственно и был предназначен, уже взята. Сегодня о другом надо думать, а это другое и других средств, и других союзников потребует. Есть точные сведения, что Царь очень плох. Врачи сомневаются, протянет ли лето. И слова мои — не пустые эмоции, я вас очень прошу, когда разойдутся гости, уделить мне для разговора с глазу на глаз часа полтора. Я вам все подробнейшим образом изложу. А сейчас пойдемте, близкие уже заждались, пока вы там с этим бандитом миловались…

— Да с чего это вы взяли, что я с ним миловался, вы, это, давайте бросьте околесицу нести, и потом, я бы посоветовал повнимательнее относиться к словам, которые произносите, а то ведь, неровен час, я и обидеться могу, а в обиде я…

— Что вы, что вы, и нисколечко я вас обижать не собирался, — лисой заюлил советник, — если я что и делаю, то только вам во благо, а за это вы меня можете и казнить, и увольнять, воля ваша. Мне главное — Плавского для будущего сохранить и помочь ему осуществить предначертанную ему миссию!

Звук шагов и голоса постепенно стихли.

Малюта сидел, словно статуя, боясь дышать полной грудью. Только сейчас он почувствовал, что основательно взмок от напряжения и, посидев еще минут пятнадцать в своем укрытии, благо, уже почти стемнело, он перемахнул через невысокие перильца и начал спускаться к реке по крутому косогору, засеянному невысокой травой. У самой воды серо тускнела выложенная искусственным камнем тропка.

— Гражданин, кто вы такой и что здесь делаете? — неожиданно раздался голос, и из тени на дорожку вышел милиционер.

— Фу ты черт! — невольно вырвалось и Скураша, — напугал, да гость я, гость, вот пошел прогуляться, но, видать, с перебору заплутал. Как мне отсюда выбраться-то? «Этого только не хватало, — подумал он про себя, — интересно, заметил ли мент, откуда я спускаюсь?» — Ты лучше подскажи, как мне до всей частной компании добраться?

— Да что здесь подсказывать, идите прямо, там будет лестница вверх, вот по ней и поднимайтесь, как раз в первый корпус и упретесь. А еще лучше, я вас сам сопровожу. Извините, служба.

— Хорошо, давай сопровождай, — пытаясь изобразить в голосе нетрезвые нотки, согласился Малюта. — Эх, красота у вас здесь неописуемая.

— Это у вас там, в Москве, красота, а у нас, что? У нас дичь голимая. Так, денек-другой природой полюбоваться, а вот жить здесь, да еще в какой-нибудь таежной деревне, не приведи Господь! — милиционер замолчал, не то испугавшись откровенности с незнакомцем, не то вспомнив свою таежную деревеньку. — Вы бы, это, — продолжил он, — по траве поостереглись бы ночью ходить…

— А что такое, змеи?

— Да какие змеи, — с иронией в голосе отозвался не то сопровождающий, не то конвоир, — клещи у нас здесь энцефалитные свирепствуют. Вы в помещение когда придете — в туалет, или в свой номер — не стесняйтесь, разденьтесь да попросите кого-нибудь вас с заду осмотреть. Клещ, он, сволочь, укромные места любит — подмышки или, уж простите, мошонку. Так что я вам советую, обязательно осмотритесь, они, стервецы, новеньких любят. Хоть у нас здесь и травили по весне, а подстраховаться все-таки следует.

У Малюты сразу все зачесалось. Начало почти отчетливо казаться, что по его враз остывшему телу заползали какие-то неведомые насекомые.

— Слушай, ты меня так не пугай, с меня вон хмель враз слетел! Что, действительно так все серьезно?

— Чудной вы человек, что же я вас, как дите малое, пугать бы начал? Вы же начальник, да еще из столицы. Ну вот и дошли.

У лестницы их встретил еще один страж порядка, а с ним и начальник охраны Плавского, бритый налысо, почти квадратный крепыш с незамысловатой польской фамилией Каминский.

— Ну, слава Богу, Малюта Максимович, а мы вас уже обыскались. Шеф стал беспокоиться, говорит, может наше будущее государево око похитили местные развратные девицы?

— Да нет, Геннадий Адамович, какие девицы, вон служивый говорит, что если кто и отсосет, так только клещ, и тот энцефалитный, — усмехнулся Малюта.

— Они вам наговорят, слушайте их больше. Весь участок раза три травили, так что клещи маловероятны, хотя осмотреться на всякий случай не мешало бы…

— Вот и я о том же, — оживился было милиционер.

— А вот тебя персонально никто и не спрашивает, — не слишком любезно отозвался Каминский. — Смотри, если покусал начальника клещ, отвечать тебе придется.

— Да будет вам, Геннадий Адамович, пойдемте. А вам большое спасибо за помощь, — обернулся Малюта к стушевавшемуся сержанту и протянул руку.

— Пойдемте, пойдемте, — чуть ли не перебивая рукопожатие, заторопился Каминский и, пройдя буквально пару шагов, не понижая голоса, явно, для того, чтобы его слышали оставшиеся, с укором добавил, — вы так нам всю дисциплину и субординацию порушите. Нечего с ними ручкаться, пусть знают свое место. А то хорошо устроились — вчера одному служили, а сегодня другому! Дармоеды! На Кавказ их надо, пусть немного растрясутся.