Вопрос: А сейчас вы должны Михееву какие-то деньги?
Ответ: Сейчас нет, все отдал…
Вопрос: А другие?
Ответ: Говорю же – не знаю…
Вопрос: Чем еще занимался Михеев, помимо дачи денег в долг под проценты?
Ответ: О том говорить не хочу – своими глазами не видел…
Вопрос: И все-таки?
Ответ: Ну, слухи разные ходили… Что он золото, технику разную на базарах скупает и в Союз отправляет. Что у него канал налажен – ему военными самолетами – оттуда водку, икру, хлеб черный – знаете, как по русскому черному хлебу скучаешь… Туда золото, дубленки, технику бытовую. Рубли на валюту меняет – но я не менял, зачем мне это…
Вопрос: Вы знаете, кто обращался к Михееву с просьбами обменять валюту на рубли?
Ответ: Нет, говорю же – слухи только
Вопрос: Где вы были вечером двадцатого сентября этого года?
Ответ: В день убийства, что ли? Нет, я дома был – сразу со службы домой пришел, весь вечер дома провел и дома спать лег. Жена подтвердит. Вы на меня это не вешайте, не я его убил. Я весь долг, который ему должен был, отдал – и с концами. Других ищите…
Вопрос: Вы были дома, получается. Вы видели у дома незнакомых людей? Кого около дома в тот вечер здесь быть не должно было?
Ответ Нет
Вопрос: А к Андрею Леонидовичу кто-то приходил? Его квартира ведь точно над вашей располагалась, полы здесь тонкие. Может слышали что-то подозрительное, шум какой-нибудь…
Ответ Нет. Точно нет, все как обычно было…
Вопрос: В котором часу вы легли спать?
Ответ Около двенадцати. По местному.
Тогда у меня еще было недостаточно опыта, и реакции у меня были вполне обычные, человеческие. Советник Горденко Владимир Потапович – "хороший мужик", "мастер-золотые руки", и мне несколько раз помогал. Все это – откладывается в голове, обычный человек инстинктивно делит всех людей, причем сразу после знакомства, на "хороших" и "плохих". И потом все происходящее рассматривается не бесстрастно, а через эту призму "хороший человек" – "плохой человек". Мы просто не верим, не хотим верить, что "хороший человек", сделал что-то плохое, в голове сразу ищутся – и часто находятся! – ему оправдания. Бредовые, дикие если здраво подумать – но находятся. Разведчиков учат рассматривать поступки каждого человека бесстрастно, без деления на "плохой" – "хороший". Но я тогда разведчиком еще не был…
– А кто еще подтвердил, что Михеев являлся валютчиком и процентщиком?
– Ты шутишь? – Константин Иванович искренне рассмеялся – я тебя не узнаю, право слово. Ты не работал по валютчикам, знаешь какая это публика. Какой же клиент валютчика добровольно признается в том, что продавал – покупал у него валюту? Здесь за то, что творил Михеев – высылка в двадцать четыре часа в Союз – причем как того, кто давал деньги под проценты – так и тех, кто их брал. Михеев скорее всего рассчитывал, что он офицер ГРУ и вопросов к нему по валюте быть не может – оперативная необходимость и баста. А остальным – кому же надо вылететь из загранкомандировки, валютой оплачиваемой? Сам подумай?
Никому…
Знаете… Долгое время я думал – с чего все началось? Когда мы начали гнить заживо? Ведь все те, которые появились потом – они же не на ровном месте возникли? А потом понял – вот с этого. С того самого, когда мы начали молиться на валюту, тряпки всякие. Когда пошло вот это вот "процентщичество". С этого все началось – а кончилось, сами знаете чем…
– Бывает… – Константин Иванович с сочувствием смотрел на меня – я тоже, знаешь сколько раз в людях ошибался, Серега… Когда работаешь на моем месте – разно или поздно перестаешь верить всем – без исключения. Не бери в голову. И так теперь – получается, надо весь персонал посольства опрашивать…
– Все равно не верю – упрямо сказал я, потому что ничего другого в голове не было. Вот не верю – и все тут…
– Дело твое… Но поможешь?
– Я же на работе постоянно…
– Так и я тоже. У меня между прочим подсоветный теперь автомат себе завел – и таскает везде с собой, даже на совещания берет. А все равно дело доводить до конца надо…
Афганистан, Кабул
Здание министерства обороны
30 сентября 1978 года
– Ты себя плохо чувствуешь, товарищ Сергей?
Я оторвался от бумаг, на которые последние десять минут тупо пялился, пытаясь осознать, что в них написано, поднял глаза на Мустафу…
– Нет. С чего ты взял? И потом – сколько раз тебе говорить, чтобы ты меня просто Сергеем называл или Серегой, а не товарищем Сергеем…
– Да ты бледный сегодня весь, как будто температура у тебя. И на часы постоянно посматриваешь. Если у тебя температура – так ты иди, я работу за тебя закончу. Надо к доктору идти, зачем больным на работе сидеть?
Я улыбнулся…
– Спасибо, Мустафа, но я здоровый. Честно, здоровый. К доктору мне не надо.
– Ну, смотри. Сейчас опасно, осень, многие из советских с открытыми окнами живут и простужаются. Воздух холодный с гор идет…
– Я с закрытыми окнами живу…
С самого утра я чувствовал себя и в самом деле скверно – не из-за простуды, нет – я был здоров. Почему-то меня потрясло то, что сказал Горденко. Я сам копался в себе и не мог понять – что же вызвало во мне такие чувства…
Ну, сказал человек такое о Михееве – и что? Он же должен был на допросе правду сказать, верно ведь? Верно. Он ее и сказал – какой бы она не была. Почему он до этого ничего не сказал? А как он должен был сказать? Такое горе, тело в Москву отправляют – а он должен был выйти вперед и сказать: "А вы знаете, товарищи, ведь покойник то спекулировал вовсю, ростовщичеством занимался и вообще позорил звание советского гражданина! Вот ведь как!". Так, что ли? Да нет, конечно. А как тогда? Мне наедине сказать? А с чего он должен был это сделать? Ну бред же в голове, самый настоящий бред..
И тем не менее – в голове назойливо, словно муха вертелось слово "предатель". Я злился сам на себя, отгонял его как мог – но оно упорно возвращалось снова и снова. И что с этим делать – я не знал…
Время до обеда тянулось медленно – но, наконец, стрелки часов сошлись в апогее – на цифре двенадцать. Выждав несколько секунд, я встал…
– Выйду ненадолго, ладно?
– Хорошо…
Надеюсь, голосом себя не выдал…
С нарочит небрежным видом, чувствуя себя едва ли не Штирлицем из с""Семнадцати мгновений весны" я прошагал по коридору, свернул к туалетам. Хорошо если там никого нет – а если есть, что делать?
Но там никого не было, кроме Павла Степановича. Тот мыл руки…
– Павел Степанович…
– Заходи. И дверь закрой. Тут защелка только на кабинках, прикрой дверь поплотнее…
Я сделал то, что от меня требовалось
– Рассказывай…
– Вчера провели повторный обыск в квартире у Михеева – я и Глазко, вместе.
– И что нашли?
– Нашли тайник. В книге. Пустой…
– Книга большая?
– Да нет, не энциклопедия, обычного формата но толстая… Решения какого-то съезда КПСС, нам сразу в глаза бросилось – зачем она на полке стоит…
– Съезда, говоришь… – полковник Варяжцев закрутил кран с водой, вынуд из кармана носовой платок, начал вытирать руки – еще что?
– Есть показания. Их дал сосед наш по подъезду, советник Горденко. Если верить этим показаниям – выходит, что Михеев занимался спекуляциями, ростовщичеством, махинациями с валютой. Павел, Степанович, ну быть же этого не может…
Я ожидал, что Варяжцев проявит эмоции, хотя бы выругается – но он вместо этого … улыбнулся!
– Вот оно как, значит… Интересно, интересно… Еще что?
– Ничего.
– А сам то в это веришь?
– Нет – твердо сказал я
– И правильно не веришь. Помнишь, я тебя предупреждал, чтобы ты вел себя тише воды, ниже травы?
– Помню.
– Вот и тут то же самое – безапелляционно заявил Варяжцев – ай, молодцы соседи (соседи, так было принято называть КГБшников в среде ГРУшников – прим автора)! Ох, молодцы! На ходу портянки рвут!
– Вы о чем? – не понял я
– Да все о том же. Провокация это, понимаешь? Провокация самой чистой воды. Михеев мешал кому-то из КГБшников, причем на высоком уровне сидящему – вот тот и подготовил провокацию, чтобы поднять скандал и выслать его из страны. И это не просто междоусобная борьба, тут намного круче. Тот, кто все это подготовил – скорее всего, ему не нравилось о, что Михеев ищет источник дезинформации. Значит, он и был этим самым источником дезинформации… Вот суки!
– А Горденко?
– А что Горденко? Скорее всего, он и должен был выступить с обвинением Михеева в спекуляциях. Дело это серьезное, без свидетелей никак. А сейчас он и выдал вам эту информацию, заранее подготовленную, чтобы сбить следствие с толку и не дать ему нащупать правильный путь.
