— Да нет, — все так же мрачно продолжал Петр. — Боюсь, что парню, которого я стукнул, сейчас не до шуток.
Глаголев быстро снял очки, и Петр непроизвольно отметил, какое у него тонкое и интеллигентное лицо. Но взгляд Глаголева был напряженным: он не понимал, шутит ли Петр или говорит правду.
Во время рассказа Петра о случившемся Глаголев только досадливо покряхтывал. Потом снял очки, крепко зажмурился и щепотью правой руки сильно потер межбровье. Внезапно вскинул голову и, не отводя руки от лица, спросил:
— Скажите, а больше с вами сегодня никаких приключений не было?
Петр удивленно посмотрел на него:
— Вроде бы нет...
— Постарайтесь вспомнить. Может быть, что-нибудь вам показалось странным?
— Да нет же!.. — решительно мотнул головой Петр. — Разве что...
— Что? — поспешно спросил Глаголев.
— Нам прокололи шину в аэропорту. Рекорд не дал мальчишкам денег, вот они и...
— Вы меняли колесо? Долго?
— Минут десять-пятнадцать, — неуверенно протянул Петр. — А что?
Глаголев опять снял очки и потер межбровье.
— Странно. Меня, пока я ехал в аэропорт, три раза останавливала полиция и проверяла документы, хотя я ехал с дипломатическим номером. Причем они явно тянули время. А вас... допустим... кто-то хотел задержать в аэропорту. Кстати, вы не помните — колесо было проколото или спущено?
— Проколото. Я сам вытаскивал из него гвоздь! — сказал Петр с недоумением.
— Так вот. Мальчишки здесь действительно вывинчивают ниппеля из колес. Но шин не прокалывают!
Глаголев вздохнул и надел очки. Лицо его было задумчиво.
— Думаете, все это не случайно? — насторожился Петр.
— Ну вот!
Консул дружески положил руку на плечо Петра:
— Вы, я вижу, человек горячий! Это и хорошо и плохо. В данной ситуации это плохо.
Он опять положил руку на плечо Петра:
— Боюсь, что нам с вами придется играть в игру, предложенную людьми довольно хладнокровными.
Петр почувствовал во рту вкус меди.
«Начинается», — подумал он. — «Вот тебе и научная работа!»
Глаголев словно прочел его мысли:
— Ничего, не вешайте нос!
Он посмотрел на часы и поспешно встал.
— Извините, мне пора.
Голос его стал официальным:
— Завтра в девять ноль-ноль вас ждет посол.
И опять он дружески улыбнулся:
— Хочет познакомиться. Ведь нас, советских людей, здесь раз-два, и обчелся...
Когда Глаголев ушел, Петр почувствовал себя удивительно одиноким. В таком настроении и застал его Роберт.
— Парень счастливо отделался, — весело заявил австралиец прямо с порога. — Я говорил с врачами — вероятно, небольшое сотрясение. Во всяком случае, в сознание он уже пришел. Э-э! Я ведь забыл объяснить вам, какая комната ваша.
Он сказал это весело и громко, как будто ничего и не произошло.
В холл, где Петр беседовал с Глаголевым, а теперь дожидался появления своего соседа, выходило три двери: одна из них вела в маленькую чистую кухню, две другие были дверьми спален.
— Вот здесь вы и будете жить, — сказал Роберт, распахивая одну из дверей. Он поднял чемоданы Петра, все еще стоявшие посредине холла, и внес их в спальню.
— Располагайтесь.
Потом посмотрел на часы и щелкнул пальцами. Его голубые глаза возбужденно блестели.
— Через час к нам придут гости. Декан историко-экономического факультета профессор Нортон, наш с вами шеф. Большущий специалист по Гвиании! Так что спешите привести себя в порядок.
Он шутливо толкнул Петра в плечо.
Через полчаса, когда Петр вышел в холл, он нашел Роберта удобно устроившимся в легком кресле со стаканом в руках. Австралиец сидел, вытянув ноги, синяя рубашка с отложным воротником была выпущена поверх пояса.
— Том, — заорал он при виде Петра. — Том! Виски для маста Питера!
Из двери, ведущей на кухню, появилась круглая черная голова в белоснежной пилотке, затем короткая шея, стянутая воротником белого кителя, а затем — маленький толстый африканец с плутоватой улыбкой на круглом лице.
— Добрый вечер, маста, — сказал он, улыбаясь и кланяясь.
— Добрый вечер, — ответил Петр и протянул толстяку руку.
Тот, прежде чем пожать ее, поспешно вытер свою о яркий передник, разрисованный коктейльными бокалами.
— Ну вот и познакомились, — комментировал Роберт.
Он отпил желтоватую жидкость из длинного запотевшего стакана, на дне которого виднелись кубики льда.
Том вернулся почти мгновенно. На подносе он нес длинный стакан, наполненный желтой жидкостью с кубиками льда.
Петр протянул руку.
Роберт поднял свой:
— Давайте выпьем за то, чтобы мы с вами были друзьями.
Его глаза были прищурены и походили на голубые лезвия:
— И за то, чтобы вы называли меня Боб. Просто Боб. Договорились?
Петр кивнул.
— Выпьем.
Он почувствовал, как мягкая теплота поднимается изнутри, снимая напряжение дня, в голове становится легче, светлее, тело расслабляется.
Позвонили.
— Профессор Нортон!
Австралиец быстро допил стакан, легко встал и твердым шагом направился к двери.
На пороге стояли двое. Один из них, грузный, оплывший, тер платком голову — совершенно лысую, круглую и блестящую. Одет он был в легкую рубаху навыпуск в крупную красную клетку, несвежие светло-серые брюки. Лицо красное от жары, на толстом, мясистом носу плотно сидели очки в тяжелой роговой оправе с темными стеклами.
— Ух, — пророкотал он, поднося руку к сердцу. — Чертов климат! А у вас опять кондишен не работает?
— Сегодня ветер с океана, профессор, — почтительно сказал австралиец.
— А это мой новый ученик?
Профессор тяжело шагнул через порог и, выставив вперед объемистый живот, обтянутый рубашкой, пошел к Петру, переваливаясь, отдуваясь и пыхтя.
«А он похож на пингвина!» — неожиданно подумал Петр, поспешно поднимаясь из кресла. Но сейчас же мысль его заработала в другом направлении.
«Так вот он какой, профессор Нортон, — думал он. — Человек, написавший десятки книг о Западной Африке. Лауреат множества премий, обладатель званий и степеней... в рубахе навыпуск».
— Нортон, — пропыхтел толстяк, протягивая Петру руку, тяжелую, жирную, потную.
— Петр Николаев.
Профессор задержал руку Петра в своей, пристально вглядываясь снизу — сквозь темные стекла — в лицо Петра. Осмотром он, видимо, остался доволен.
— Так вот вы какой.
Он вытер лицо платком.
Рядом с ним у двери стоял высокий мужчина в строгом темно-сером костюме.
— Ах да, — профессор перехватил взгляд Петра. — Забыл вас представить. Это тоже наш новичок. Всего месяц как приехал из Штатов. Доктор Смит. Уф...
Нортон громко засмеялся:
— Смит. Это ведь как у русских — Иванов? Жаль, что вы не Иванов. Вот было бы забавно, а?
Он бесцеремонно ткнул Петра в бок массивным кулаком и, пыхтя, опустился в кресло, продолжая платком тереть лицо и лысую голову.
Смит, неловко улыбаясь, подошел к Петру.
— Очень рад, — сказал он смущенно и чуть поклонился. — Джеральд Смит. Микробиолог.
Голос его был приятен — мягкий, красивый баритон. Да и сам он был красив. Высокий, темноволосый, с чуть вытянутым интеллигентным лицом. Глаза Смита были ярко-синими, большими и добрыми, подбородок, пожалуй, немного крупноват, зубы как у киноартиста, один к одному, белоснежные, ровные.
Он уже успел загореть легким желтоватым тропическим загаром, и это ему шло.
Смит обернулся к Бобу и виновато развел руками:
— Извините, мистер Рекорд... Я без приглашения...
Он улыбнулся застенчивой, извиняющейся улыбкой.
Профессор захохотал, и живот его заходил горой мяса:
— Это я его притащил... Дай, думаю, познакомлю: Смит — Иванов, Иванов — Смит... Хо... хо... хо...
Роберт обернулся к двери и крикнул:
— Том, виски профессору Нортону и...
Он посмотрел на Смита.
— Сок. Только сок, — смущенно поднял тот сразу же обе руки.
— Он у нас не пьет, — многозначительно заметил профессор. — Он у нас наполовину вегетарианец.
Через минуту все уже сидели со стаканами в руках, удобно расположившись в низких креслах.
Профессор жадно опустошил первый стакан ледяного виски.
— Уф, — гулко похлопал он себя по животу. — Чтобы охладить такую утробу, нужен целый айсберг. А вы, Питер? Не нравится?
Профессор снял на минуту очки, чтобы вытереть платком переносицу, и Петр увидел его глаза — внимательные и пытливые.
— Надеюсь, вы не будете здесь пить один сок, как наш коллега?
— Профессор! — слабо запротестовал микробиолог все с той же смущенной улыбкой. — Просто... Такая жара. И потом, когда выпью, меня сразу же бросает в сон.
— А меня бросает в сон, если у меня во рту в течение часа нет чего-нибудь с градусами...
