— Дальше…
— В Кракове мне приходилось заниматься проблемами, связанными с охраной тайны производства летающих снарядов ФАУ-2. Там я кое-как освоил азы польского языка…
— Знаете людей, работавших вместе с Вернером фон Брауном?
— Нет, не знаю. Мне вменялось в задачу найти ФАУ, который залетел не по адресу во время испытаний. Боялись, что ракета попадет к полякам или русским.
— Нашли?
— Нет.
— И вас не расстреляли? — удивился Джекобс. — Странно. Мне говорили, что Гиммлер расстреливал тех, кто не исполнял его приказы.
— Это он умел, — согласился Штирлиц. — Но ведь в рейхе, как и повсюду, существовала лестница… Шелленберг мог доложить Гиммлеру о моем неуспехе, а мог и не докладывать. Или же возложить вину на других сотрудников, в чем-то ему неугодных…
— Дальше?
— Я назвал наиболее существенные операции… Если хотите, я посижу за столом и попробую написать вам подробный отчет.
— Это будет очень любезно… Теперь вот что… Я просил бы вас с завтрашнего дня разобрать наш архив. А потом вас познакомят с высокоуважаемыми экономистами. Они помогут вам с фактографией… Меня интересует анализ работы немецких фирм — всех без исключения, — которые были завязаны на строительство железных дорог, аэродромов, радиостанций, предприятий химической промышленности, портовых сооружений в Испании, арабском мире и Латинской Америке. Мне нужны имена, история каждого человека — я имею в виду руководителей, естественно; мелюзга меня не занимает; контактные фирмы — в первую очередь латиноамериканские. Когда составите эту справку, мы перейдем к более детальному изучению планов на будущее. Какой срок вам на это потребуется?
— Какой даете? — спросил Штирлиц.
— Хороший вопрос, — кивнул Джекобс. — Я даю три недели. Достаточно?
— Мало, конечно, но что-то попробую сделать.
— Это все. Я удовлетворен встречей. В кассе вам выдадут двести долларов, купите себе пристойный костюм и снимите квартиру.
— Спасибо. Сколько же вы мне все-таки намерены платить?
Джекобс улыбнулся:
— Я боялся, что вы так и не зададите этого вопроса. Тогда мне было бы трудно вам верить, я не умею верить людям, которые работают без денег, за этим сокрыта корысть. Или фанатизм. И то и другое мне отвратительно. Я стану платить вам триста долларов в месяц. Для Америки это очень мало, нищета просто-напросто. Для Испании — соотнося с курсом песо — вполне пристойно. Но это для начала. Если ваша работа будет результативной, я подниму ваш заработок до четырехсот долларов.
— Ясно. Я свободен?
— Да.
— Когда мне надо быть в офисе?
— Завтра суббота… Займитесь устройством своего быта… А в понедельник явитесь к Кемпу. Он будет вашим руководителем. Это не мешает вам обращаться ко мне с теми предложениями, которые того заслуживают. До свиданья.
Штирлиц вышел на улицу, залитую солнцем; утром Пол дал триста долларов, сейчас в хирургически чистой, отделанной кафелем кассе он получил еще двести; с этими деньгами я доберусь до Парижа, подумал он. Это мой шанс, последний, судя по всему. Они расставили капканы так, что потом мне не выбраться. То, что я подписал у Эрла, пустяк по сравнению с тем, что предстоит подписывать на конспиративной квартире этого самого Пола; заместитель резидента, поди ж ты какой уровень. Сейчас я отправлюсь к себе, позвоню от портье в бюро по аренде квартир, запишу адреса и пойду смотреть то, что мне предложат. Бежать надо сегодня, завтра будет поздно. Впрочем, если я вернусь сейчас к себе, вполне вероятно, там меня уже ждут с адресом той квартиры, где надлежит поселиться. Нет, я не должен возвращаться в мою конуру, я сейчас пойду на Сибелес и позвоню с центрального почтамта в бюро аренды. Я стану звонить так, чтобы люди, которые идут за мной, а они обязательно идут, увидели тот номер, который я стану набирать и слышали то, о чем я буду говорить. Я обзвоню несколько бюро, и у каждого, с кем буду говорить, спрошу о предложениях, потом запишу адрес, попрошу подробно растолковать, как их лучше найти, подъезд и этаж; вопрос об этаже я обязан замотивировать интересом к тому, есть ли в доме лифт, мне тяжело подниматься, это действительно так, здесь знают, что у меня все еще болит левая нога и нет-нет да сводит поясницу так, что я теряю сознание. Я отправлюсь в то бюро, которое расположено на первом этаже, я поеду туда на метро, чтобы люди, которые идут за мной, убедились в том, что я не предпринимаю попыток оторваться от них. Наверняка они пустили за мной испанцев; судя по разговору с Эрлом Джекобсом, мне предстоит работать не с ученым, а с человеком из Пуэрта-дель-Соль; такого рода архивы, о которых он помянул, в этой стране курирует секретная полиция, главный отличительный признак фашистской авторитарности — тотальная закрытость информации. Значит, связи у них отработаны надежно, если они устраивают мне контакты со здешней секретной службой. Что ж, очень хорошо. Пусть они убедятся, что я действительно иду в бюро аренды; первый этаж — мой шанс, испанские дома — особые, они скрытны, в них всегда заключена тайна, существует много дверей, ведущих во двор или на другую улицу. Не тешь себя надеждой заранее, подумал Штирлиц. Вполне вероятно, что дверь во двор забита, они очень похожи на нас, милые моему сердцу испанцы, обожают забивать двери или заставлять их громадными шкафами, а тебе сейчас не под силу передвигать шкафы; как это говорил слуга Николая Ивановича Ванюшина во Владивостоке? Вступит? Точнее не скажешь; когда боль пронзает поясницу, она вступает; попробуй, кстати, переведи это на другой язык.
Он спустился в метро, позвонил из телефона-автомата в несколько бюро аренды, потом подошел к большой карте, на которой были указаны станции, сверился с адресами, записанными на бумажке, и отправился в то бюро, которое размещалось именно на первом этаже.
Он по-прежнему не проверялся, хотя можно было на мгновение задержаться возле стеклянной двери, но если тебя пасут профессионалы, они заметят этот твой мимолетный взгляд, они роботы, для них не существует ничего, кроме того человека, который идет впереди на расстоянии пятидесяти метров, они подобны влюбленным, преследующим прекрасную даму, они видят и замечают все, даже этот мимолетный взгляд в стекле; честный человек никогда не интересуется тем, кто идет за ним следом; ты честный человек, Штирлиц, тебе нечего бояться, ты сотрудник ИТТ, идешь снимать себе квартиру, ничто другое тебя не интересует, пусть роботы будут спокойны.
В бюро аренды квартир сеньора Хосе-Мария Педро Рамона-де-Льоса хорошенькая секретарша в скромном синем костюмчике предложила Штирлицу последние журналы, попросила подождать пять минут, хефе сейчас освободится, будет рад оказать вам посильную помощь, наше бюро самое престижное в Мадриде, хоть и совсем молодое, но зато фламенко, матадоры и футболисты обращаются именно к нам, а ведь это самые уважаемые люди страны, согласитесь…
Штирлиц легко согласился, поинтересовавшись, где можно помыть руки; вошел в туалет, глянул в окошко, что выходило во двор: у ворот стоял некто и читал газету; все ясно, не уйдешь, следят вплотную.
…Хефе, сеньор Хосе Мария, оказался человеком лет тридцати, предложил Штирлицу с десяток квартир на первом этаже («трудно подниматься по лестнице, больные ноги»), особенно расхваливал одну, на Сан-Рафаэле:
— Улица тихая, очень спокойная, транспорта мало, зеленая, прекрасный вид…
— Двор, конечно же, проходной, так что в мое отсутствие в квартиру вполне могут влезть жулики?
— Двор проходной, все верно, но давайте согласимся с тем, что при определенных недостатках, пока еще существующих у нас, скоро и с ними покончим — генералиссимус уже почти положил конец воровству. Я тоже живу на первом этаже, но даже не стал укреплять решетки на окнах, — и никаких проблем, поверьте.
…Квартира действительно была хороша, комнаты светлые, окна большие; Штирлицу пришлось сделать вид, что он внимательно разглядывает рамы, только таким образом и смог увидеть, где остановилась машина, которая шла за ними, не отставая у светофоров; шофер — высокий профессионал, ничего не скажешь. В машине трое, значит, никто не вышел; действительно, время послеобеденной сиесты, устали, бедняги. Вряд ли за мной пустили вторую машину, все-таки с бензином у них туговато, хоть с арабами теперь подружились…
— Ну что ж, — сказал Штирлиц, — я подпишу контракт на эту квартиру… Можете оставить ключ?
— Ключ в вашем распоряжении, сеньор Брунн.
— Телефон, видимо, отключен?
— Конечно. Зачем зря платить деньги…
— Как скоро можно будет им пользоваться?
— Сразу же, как только вы уплатите по счету.
— А если я попрошу вас сделать это за меня? У меня, к сожалению, нет песет, только доллары…
— Это поправимо, я обменяю.
— Пожалуй, я бы внес задаток за квартиру в пятьдесят долларов, а в понедельник, когда откроются банки, я перечислю на ваш счет плату за квартал, договорились?
