— Неплохо.
— Отлично. Я рад, что вы согласны.
— Кто звонил вам, Парвис? — спросил Винс, в первый раз назвав Мансура по имени.
— Тот же самый, что связывался со мной оба раза. По всей видимости, американец: голос — высокий тенор, без следов какого-то регионального акцента, во всяком случае, я такового не заметил.
— Откуда он получил ваш номер телефона?
— Я решил, что лучше его об этом не спрашивать.
В наушнике раздался звук зуммера, и голос оператора предупредил звонившего, что надо бросить дополнительные пятьдесят центов. Винс услышал, как звякнули монетки.
— Вы еще слушаете?
— Еще слушаю. Вы обговаривали с ним цену?
— Да, конечно, и он без возражений согласился.
— Даже не пытался поторговаться?
— Ни словом.
— Это странно.
— Я тоже так подумал, почему и подчеркнул, что никаких переговоров не будет, пока мы точно не обговорим сумму.
— То есть, пока не сосчитаете деньги?
— В сущности, да.
— И что он ответил?
— Он сказал, что, мол, нет проблем.
— Что-нибудь еще?
— Кстати, Дикси не говорила, куда она направилась после того, как оставила вас?
— Когда я в последний раз видел ее, она была со своей сестрой.
— Хорошо. Просто великолепно. Вы можете звонить Б.Д. и Сиду и рассказать им о развитии событий.
— Хорошо.
— В таком случае, спокойной ночи, мистер Винс.
— Спокойной ночи, — ответил Винс, и, поймав взгляд Вирджинии Трис, кивком головы дал ей понять, чтобы она подошла к нему.
— У вас есть домашний телефон мэра? — спросил Винс.
— Его нет в справочнике.
— Я знаю.
Вирджиния Трис подняла глаза к потолку, перевела взгляд на Винса, и по памяти назвала цифры. Когда Винс, поблагодарив ее, начал набирать номер, она вернулась к себе на место.
Мэр ответила «Алло» после третьего звонка.
— Это Келли Винс.
— Видимо, вы набрали неправильный номер, — ответила Б.Д. Хаскинс и повесила трубку.
Оборвав разговор с Винсом, мэр вернулась в свое кресло коричнево-шоколадной кожи и с извиняющимся видом улыбнулась Чарли Коутсу, сидевшему на кушетке выпуска 1930 года неподалеку от Сида Форка.
Стесняясь своего среднего роста, который он считал явно недостаточным по стандартам Южной Калифорнии, 42-летний шериф расположился на самом краю дивана, занимая своей задницей не более шести квадратных дюймов ее, в его обычной позе — наклонившись чуть вперед, руки на коленях, пятки приподняты — словно готов сорваться с места и пуститься в погоню.
В полный рост шериф казался ни высоким, ни маленьким, может быть, из-за своих блестящих черных ковбойских сапожек с каблуками в полтора дюйма. Когда репортеры выяснили, насколько пристрастно он относится к своему росту, то с удовольствием спрашивали его об этом, и шериф неизменно отвечал: «Точно как Стив Маккуни в натуре и босиком — пять футов десять с четвертью дюймов.»
Когда Б.Д. Хаскинс снова заняла место в своем удобном кожаном кресле, 28-летний заместитель шерифа, шести футов трех дюймов ростом, спросил, часто ли к ней звонят по ошибке. Заместитель, Генри Квирт, занимал единственный стул в гостиной, действительно напоминавший стул, а не кресло, и ему приходилось сидеть, подтянув колени чуть ли не до груди. Заместитель на низеньком стуле присутствовал на этой поздней вечерней встрече в доме мэра не только потому, что отвечал за тот участок округа, который начинался за границей Дюранго, но и потому, что шериф Коутс решил: наличие живого свидетеля может оказаться полезным — если не бесценным.
Мэр ответила на вопрос заместителя шерифа относительно неправильных звонков репликой, что да, порой случаются. Шериф же сказал, что, хотя он не может этого доказать, но ему кажется, что по номерам, не указанным в справочниках, по ошибке звонят куда чаще, чем по тем, что имеются в списках. Мэр спросила, не может ли она предложить ему и его заместителю что-нибудь выпить, может быть, пива.
— Ни капли, Б.Д., но благодарю вас.
— А я бы выпил пиво, — сказал Сид Форк, поднимаясь с дивана. — Но я сам его принесу.
— Уж если ты найдешь его, Сид, я бы не отказался, — попросил Коутс.
Форк глянул на заместителя Квирта.
— Генри?
— Нет, спасибо.
Когда Форк направился на кухню, шериф Коутс извинился, что ввалился так поздно.
Мэр глянула на часы.
— Только десять сорок восемь.
— Но мне так и так надо было быть в Дюранго… просто ужасно, что произошло с Айви Сеттлсом. Поверить не могу. Как его жена приняла известие?
— Тяжело.
— Если я хоть что-то могу сделать… — Коутс оставил висеть в воздухе свое предложение, по мнению Хаскинс, совершенно бессмысленное.
— Очень любезно с вашей стороны.
— Но подлинная причина, по которой я так поздно заглянул к вам, Б.Д. — настоятельная необходимость немного поговорить о политике.
— С кем?
— Ну как же… конечно, с вами.
Хаскинс сохраняла на лице вежливое выражение, а голос бесстрастным.
— Сид, скорее всего, тоже захочет принять участие.
— Чему я не удивлюсь.
Они сидели, пока Форк не вернулся с двумя вскрытыми банками пива, одну из которых протянул Коутсу.
— Стакан нужен, Чарли?
— Чего ради?
Хаскинс подождала, пока Форк снова не занял место на диване и не сделал несколько глотков, лишь после чего сказала:
— Чарли хочет немного поговорить о политике.
Форк, повернувшись, уставился на шерифа, словно видел его в первый раз. Он изучил его блестящие сапожки, плотные брюки светло-коричневого сукна, зеленую рубашку от «Вийелы», подчеркивающую плоский живот, выпуклую грудь шерифа и плечи, которые выглядели в ярд размером.
Медленный изучающий взгляд шефа полиции добрался до лица шерифа с упрямым подбородком, мрачной складкой губ, самодовольным носом, на который никогда не ложился загар, и, наконец, до глубоких глаз, настойчиво требующих ответа. Венчала эту конструкцию шапка темно-каштановых тронутых сединой волос, которые каждые семь дней подравнивались по фасону, принятому в корпусе морской пехоты.
— О политике? — в завершение осмотра переспросил Форк. — Господи, Чарли, да в этом году у тебя не будет ни одного соперника.
Чарли кивнул, уставившись в пол, чтобы подчеркнуть серьезность того, что он собирается сказать, и, подняв глаза, быстро глянул сначала на Форка, а потом на Хаскинс.
— И то, что я скажу, не должно выйти за пределы этих стен.
— Слова не вымолвлю, — сказал Форк, — если только это пойдет мне на пользу.
Лицо Коутса до последней морщинки, кроме рта, расплылось в улыбке.
— Никак, ты и в сорок лет остаешься весельчаком, Сид, точно?
— Мне тридцать девять. И прежде, чем ты вваливаешься в чей-то дом, тебе стоило бы выяснить, можно ли тут доверять кому-то или нет.
— Б.Д. знает ответ на это, не так ли, Б.Д.?
— К делу, Чарли, — попросила мэр.
Коутс еще сполз с края кушетки, склонился к Хаскинс еще на дюйм и заговорил приглушенным тоном.
— Старик Слуп собирается в девяностом году отказаться от поста главы округа.
— Зачем?
— Чтобы соблюсти чьи-то другие интересы.
Мэр покачала головой.
— На следующей неделе Билли Слуп отпразднует — или по крайней мере, отметит — свой шестьдесят восьмой день рождения. Эти функции он осуществлял четырнадцать лет, и ничьих иных интересов соблюдать не собирается. Так что вы имеете к нему, Чарли?
— Достаточно.
— И почему вы сообщаете мне об этом?
— Потому что я собираюсь претендовать на его пост и хочу, чтобы вы знали об этом.
— Когда вы собираетесь сообщить об этом?
— Через два дня после выборов — десятого ноября.
— Почему именно в этот день?
— Потому что Билли пообещал мне, что десятого ноября он объявит о своем отказе переизбираться в девяностом году и таким образом я получу преимущество перед всеми прочими.
— И вы хотите моей поддержки?
— Конечно, хочу, Б.Д.
— Вы же знаете, что я не поддерживаю никого вне пределов города.
— Думаю, что вы можете сделать и исключение.
Мэр вздохнула.
— Кончайте нести ахинею, Чарли. Что вам на самом деле нужно?
— Я хотел бы помочь вам очистить Дюранго.
— Он не грязен, — сказал Форк.
Шериф повернулся к шефу полиции.
— А четыре убийства за два дня? А серийный убийца на свободе? Если тут убьют еще кого-нибудь, нас станут называть калифорнийским Бейрутом. Я могу бросить сюда свои силы особого назначения, и они прищучат этого подонка максимум за десять дней, Сид, а может даже и семь.
— Не очень быстро, — усмехнулась мэр.
— Не улавливаю вашу мысль, Б.Д.
— Все очень просто. Дюранго обладает независимым муниципалитетом, в распоряжении которого находятся собственные силы охраны порядка.
