— Я плохо говорю по-английски, — пожала плечами немка. — Я выросла в Швейцарии, а там говорили только на немецком, французском и итальянском. Вы знаете французский или итальянский?
— Немного знаю итальянский. — Отступать было невозможно: она могла помнить, как он разговаривал с итальянцами.
— В таком случае будем говорить по-итальянски, — предложила она. — Сеньор не хочет меня пустить в свой номер?
На ней были темные легкие брюки и светлая майка, под которой больше ничего не было.
— Извините меня, сеньора, — сказал Дронго, немного посторонившись.
«В этом отеле не такие большие номера, чтобы могли поместиться двое, — подумал он. — Во всяком случае, ей придется сесть либо на кровать, либо на стул».
Она быстро оценила обстановку и, выбрав кровать, уселась на нее.
— Наши женщины говорят, что вы самый элегантный мужчина в «Экспрессе», — сказала она, улыбнувшись.
— Это преувеличение. Просто большинство писателей носят бороду и усы, а я люблю быть всегда чисто выбритым. Вот и вся моя элегантность.
— Вы хорошо говорите по-итальянски, — заметила она. — Наша итальянская коллега сегодня вполне оценила ваши достоинства.
Дронго почувствовал, что краснеет. Он, много раз проходивший сквозь нелегкие испытания, каждый раз терялся от подобной лобовой атаки, не зная, как реагировать.
— Я не бываю на нудистских пляжах, — пробормотал он, — поэтому такая обстановка была для меня несколько необычной.
— И вы не ходите в сауну? Или в вашей стране нет общих саун? — засмеялась она.
— В моей стране действительно нет ничего подобного, — кивнул Дронго.
Он почувствовал себя неловко от того, что стоял близко к ней, и, пройдя к столу, опустился на стул.
— Поэтому вы чувствуете себя таким скованным, — засмеялась она. — Не волнуйтесь, я вас не съем, честное слово.
«Надеюсь», — подумал он, изображая улыбку.
— У вас есть что-нибудь выпить? — спросила она.
— Только в мини-баре.
Он поднялся и достал из мини-бара небольшую бутылку шампанского. Быстро открыл ее, радуясь, что может хоть чем-то себя занять, отвлекая гостью от двусмысленного разговора. Принес два бокала, налил шампанского.
— Ваше здоровье, — он улыбнулся и пригубил кислый напиток.
«Почему шампанским называют такую гадость? — подумал Дронго. — Честное слово, „Советское шампанское“ было намного лучше. И это совсем не ностальгия по хорошему напитку, просто мы привыкли к другим вкусовым ощущениям».
— Хорошее шампанское, — улыбнулась немка, облизнув губы.
Она посмотрела на него долгим томным взглядом. «В такой ситуации нужно быть либо идиотом, либо импотентом, — подумал он. — Пожалуй, идиотом быть лучше». Ему не нравились подобные атаки и эта подвыпившая женщина, которая пришла к нему с весьма определенной целью.
— Очень хорошее.
Он не знал, как отделаться от назойливой особы. Но просто так выпроводить немку было невозможно.
— Вы всегда такой нерешительный? — спросила она. По-итальянски это прозвучало как оскорбление, примерно так: «Вы всегда такой цыпленок?»
— У меня был тяжелый день, — начал Дронго, — и я должен еще написать статью для газеты. Утром надо ее сдать, поэтому сейчас я ее обдумываю.
— Вы можете написать ее позднее, — возразила она, чуть приподнимаясь.
— Конечно, — согласился Дронго, — но завтра утром мы все уезжаем на выставку «Экспо» и вернемся поздно вечером. А в газете ждать не будут. Я им должен сдать материал завтра утром.
На женщину из Восточной Европы такой аргумент не подействовал бы абсолютно. Но на немку, которая выросла в Швейцарии и живет в Западной Германии, это произвело впечатление. Работа прежде всего. Самое главное в жизни — это твоя работа, которую ты должен выполнять вовремя и качественно Дронго вспомнил, что Яцек Пацоха говорил о немцах. Для них подъем в семь утра — настоящий праздник, так как обычно они встают в пять. Немка закивала в знак понимания. Она подумала, что можно будет встретиться и потом, а работа должна быть сделана именно этой ночью.
— Вы будете сейчас писать статью? — спросила она.
— Да, — вздохнул Дронго, — у меня уже есть некоторые заготовки.
— Тогда не буду вам мешать.
Она попыталась подняться и чуть качнулась. Затем со смехом все-таки поднялась с кровати. Дронго сразу встал со стула. Она шагнула к нему и обхватила обеими руками. Ее рот был влажным и требовательным. А у него было ощущение жертвы, которая подвергается насилию. Она целовала его довольно долго и, только когда он невольно сжал ее руки, отпустила.
— Жаль, — сказала она, — такой породистый экземпляр пропадает.
«Еще немного — и она меня изнасилует», — подумал Дронго, пытаясь отстраниться.
— Вы будете работать? — еще раз спросила она.
— Конечно, — он готов был сказать что угодно, лишь бы она убралась из его номера.
Груди у нее были большие, и набухшие соски прикасались к его груди.
— Очень жаль, — сказала она по-итальянски, — очень жаль, — повторила она по-немецки и затем по-английски.
— Мне тоже жаль, — сказал Дронго, делая виноватое лицо.
— До свидания.
Она наконец отпустила его. Уже открыв дверь, она снова обернулась, и ему пришлось выдержать еще один поцелуй.
Когда она наконец подошла к лифту, Дронго закрыл дверь, испытав невероятное облегчение. Он успел заметить, как она обернулась и посмотрела на него. Ему было неловко. Закрыв дверь, он подошел к окну и раскрыл его настежь.
«Почему я каждый раз попадаю в дурацкое положение? — думал Дронго. — Я вел себя, как настоящий идиот. И, кажется, напрасно я так нервничал в сауне. А с другой стороны, я, наверно, обманываю себя. Ведь на самом деле моралист из меня никудышный. Мне было неприятно, что эта женщина видела во мне только самца-производителя и после принятия дозы спиртного решила зайти именно ко мне. Мне было неприятно? Или, может быть, я все-таки обманываю себя? Я просто не хотел встречаться с этой полупьяной журналисткой, с который мне было бы неинтересно и противно. Может, если на ее месте оказалась бы Мулайма Сингх или Катя Вотанова, я повел бы себя по-другому? Даже если бы пришла Мэрриет Меестер, так похожая на Николь Кидман. Или Драгана Павич. Возможно, я повел бы себя иначе. Хотя нет. Я бы все равно повел себя так же. Я неисправимый романтик, мне нужна душа женщины. Или я себя обманываю? Почему тогда у меня были контакты с другими женщинами, где душа явно не была задействована? А случай в американском кинотеатре, который произошел много лет назад? Или тогда я был моложе? Наверно, нет. Скорее, та незнакомка понравилась мне до такой степени, что при одной мысли, что она может отдаться этому мотоциклисту, у меня все перевернулось внутри. Похоже, что наша мораль зависит от конкретного желания. Как часто мы врем сами себе».
Дронго разделся, чтобы принять душ перед сном. Он прошел в ванную и долго чистил зубы. «Мой отец был прав, — подумал он с неожиданной грустью, — неважно, кто именно любит тебя, самое главное в жизни — любить самому. Это чувство облагораживает человека, делает его чище, лучше, возвышеннее. Объектом страсти может быть какая-нибудь зарубежная актриса, с которой ты наверняка никогда больше не увидишься. Но чувство влюбленности само по себе — прекрасное чувство. И когда тебе нравится человек, ты забываешь обо всем на свете. В том числе и о его недостатках. Я обманываю себя, — продолжал размышлять Дронго, вставая под душ. — Если бы она мне хоть немного нравилась, я бы, конечно, ей не отказал. Но в том-то все и дело, что она мне абсолютно не нравится».
Много лет назад, кажется, семнадцать или шестнадцать, у него уже была похожая история. Тогда в него влюбилась знакомая его близкого друга. А он в свою очередь испытывал симпатию к ее подруге. И образовавшийся четырехугольник не принес счастья никому из них. А их переплетенные чувства закончились разрывом всех отношений.
Он вспомнил лицо журналистки, ее требовательный, горячий поцелуй. Уходя, она, кажется, обернулась. Он не заметил выражения ее глаз. Она не была так сильно пьяна, как ему поначалу казалось. Очевидно, она выпила для храбрости. Возможно, что она волновалась не меньше его, а ему казалось, что она сильно пьяна. Ему только показалось…
«Нужно извиниться за свое поведение. — подумал Дронго. — Кажется, я вел себя, как настоящий хам. Она не была настолько пьяна, чтобы не понимать истинных причин моего отказа. Стыдно и глупо».
Он поспешил из ванной комнаты, вытираясь на ходу. Довольно быстро оделся и спустился в бар. Он рассчитал правильно. Она сидела одна и медленно цедила рюмку водки, держа ее двумя руками. Увидев Дронго, она грустно усмехнулась.
— Вы не пишете свою статью?
— Я пришел извиниться, — твердо сказал он. — Я не буду писать ее сегодня. Кажется, я могу отложить ее на завтрашний вечер.
Женщина покачала головой. Он был прав: она была не настолько пьяна, как хотела выглядеть, чтобы казаться более развязной. Очевидно, это была своеобразная форма защиты. Дронго невесело усмехнулся — аналитик его класса обязан был понять ее состояние. А он помнил только сегодняшний эпизод в сауне.
