Несмотря на теплую погоду, «чайка» премьер-министра Украины была плотно закрыта, все окна зашторены. Только справа боковое стекло было чуть приопущено, сантиметров на пять. Указательным пальцем я тихо постучался в это стекло.
Шторка еле заметно дрогнула. Внимательный глаз выглянул из щели и быстро спрятался обратно. Кто-то с раздражением произнес:
— Сюды заборонэно. Це территория незалэжной державы.
А кто-то другой мрачно добавил следом, уже на чистом русском:
— Шел бы ты отсюдова, друг. Что, не видишь — дипломатическая машина? Двигай, а то ментов позовем.
Недолго думая, я просунул в щель свою визитную карточку. Всего через мгновение шторка резко поползла вбок, и сам премьер-министр Республики Украина Василь Козицкий придирчиво осмотрел меня через стекло.
— Глава администрации Президента России? Болеслав Янович? — с сомнением произнес он вполголоса. — Вы — здесь?
— Да, Василий Павлович, — так же тихо ответил ему я, наклонясь к шторке. — Я здесь и один. Нам необходимо срочно переговорить. И вы прекрасно знаете, о чем...
Пять минут спустя мы с украинским премьером уже стояли на площадке между вторым и третьим этажами, рядом с мусоропроводом. Свита Козицкого действовала довольно грамотно, не хуже моих собственных секьюрити. Шофер был оставлен внизу, у входа в подъезд жилого дома; один вооруженный охранник пристроился на третьем, второй — этажом ниже, а переводчик, похожий на молотобойца, со скучающим видом встал у стены на другом краю площадки.
— Шановный пан премьер, — понизив голос, начал я, когда охрана Козицкого заняла свои места. — Только чрезвычайные обстоятельства, о которых вы осведомлены, вынуждают меня прибегнуть к непротокольной встрече с вами. Да еще в обстановке, мало располагающей к ведению переговоров. Тысяча извинений.
На лестничной площадке было полутемно. Сквозь грязноватое окно с трудом пробивались несколько лучиков солнца, плотно забитых серой пылью. Лестницу в подъезде не подметали, по-моему, лет пять. От мусоропровода попахивало тухлятиной.
— Тем не менее я рад вас видеть, господин Глава администрации, — церемонно ответил Козицкий. — Обстановка вполне терпимая. Слушаю вас.
Приятно иметь дело с профессиональным дипломатом. Эта публика учтива, приучена держать слово и никогда не путает идеалы с интересами. Я почти не сомневался, что премьер Украины примет мое взаимовыгодное предложение. Вопрос лишь в цене.
— Администрация Президента России была бы весьма признательна руководителю кабинета министров Республики Украина, если бы он согласился... — В витиеватых мидовских выражениях я изложил свою простую просьбу.
Выслушав меня, премьер Козицкий отрицательно покачал головой.
— Очень сожалею, — мягко проговорил он, — но мне придется отказать вам. Я как должностное лицо обязан информировать президента Украины обо всех обстоятельствах моей встречи с Президентом России, включая и прискорбные. Вы же, по сути, просите меня пренебречь своими профессиональными обязанностями в интересах другого государства. Другими словами, приглашаете меня к измене Родине...
Торг начался, причем Козицкий сразу завысил начальные ставки.
— Я бы сформулировал это по-иному, — тихо возразил я. — Я прошу вас лишь повременить два дня с исполнением малой части ваших профессиональных обязанностей и сделать это в интересах вашего же государства.
— Будьте любезны, конкретизируйте, — с вежливым удивлением проговорил украинский премьер. — Я не вполне понимаю ход ваших рассуждений...
Ставки, предложенные мной, Козицкий счел слишком низкими. Ладно.
— Предположим, — сказал я, — вы сейчас едете в посольство и по телефону информируете президента Украины обо всех подробностях вашего визита в Кремль. Можете ли вы гарантировать конфиденциальность сообщения?
Пан премьер изобразил на лице некое подобие обиды. Но промолчал. С сохранностью секретов в Украине было еще хуже, чем в России.
Кроме того, никто не мог дать гарантию, что информацию не украдут еще по пути из Москвы в Киев. Официально ни ФСБ, ни ГРУ уже не баловались перехватом международных разговоров, но вся аппаратура у них была, и проконтролировать каждое из подразделений секретных служб еще никому не удавалось. Вдобавок, и украинская Безпека тоже могла где угодно наставить свои микрофончики.
— Итак, информация будет разглашена, — сделал я печальный вывод. — Что дальше? Давайте спокойно проанализируем всю цепочку возможных последствий. Первое звено: сведения о болезни Президента России просачиваются в прессу. Следующее звено: во время послезавтрашних выборов...
На третьем этаже внезапно с шумом открылась дверь квартиры, и кто-то зашлепал прямо над нашими головами.
— ... Подожди, Дымок, — раздался надтреснутый старушечий голос. — Ведро вот помойное вынесу и дам тебе пожрать.
Однако верхний охранник премьера был уже начеку.
— Швыдко зачинитэ двери, — тотчас скомандовал он. — Тут йдуть таемни розмовы. Швыдче, стара, геть! Назад вернись, бабуля, кому говорю!
— Чегой-то, мусор нельзя вынести? — рассердилась бабуля наверху. — Да где это видано...
— Ни! Нельзя! — Охранник премьера, похоже, занервничал. Послышалось металлическое клацанье затвора. — Геть! Вы нэ повынни видчиняты двери!
— Дожили! — запричитала невидимая нам старушка. — Чеченская мафия была, армяны с чурками были, теперь хохлы со своими порядками... Кончилось мое терпеньице. Все, звоню в райотдел!
Переводчик Козицкого стремительно отлепился от стены, взлетел вверх по лестнице и что-то невнятно забубнил. Дверь наверху разом захлопнулась. Переводчик, похожий на молотобойца, вернулся на свой пост и скромно обронил:
— Все в порядке. Продолжайте. Я уговорил ее никуда не звонить.
— Так быстро, Сердюк? — недоверчиво спросил украинский премьер.
Все то время, пока длилась пауза в нашей с ним беседе, он мученически кривил губы. Я его отлично понимал. Конечно, подъезд в Большом Афанасьевском переулке — необычное место для сепаратных переговоров о судьбах двух европейских держав.
— Быстро и надежно, — с гордостью ответил переводчик Сердюк. — Она думает, мы мафия. Вот я и объяснил ей, что если она скажет кому-то хоть слово, наша мафия взорвет весь этот дом.
26. СОРАТНИК ГЕНЕРАЛА ПАНИН
Консультант Гриша Белов обошелся мне дешево, почти даром. В институте, где он изучал каких-то древних французских королей, уже год никому не платили зарплату, даже их директору-академику. Институтские специалисты, кто поэнергичней, давно разбрелись по частным фирмам и торговым палаткам, а этот, без коммерческой жилки, прибился к нам. И со временем пригодился. Когда Генерал выступал перед интеллигентами, то в его речи, кроме дежурных афоризмов, всегда имелась парочка умных фраз, написанных рукою Гриши. Историю, политологию, всякую геральдику-херальдику этот лейтенант запаса знал назубок, ничего не скажешь. Единственным и главным его недостатком был ужасающе гражданский вид. Все мои попытки заняться его выправкой успеха не имели: легче было научить зайца играть на трубе.
— Я составил примерный маршрут, — объявил Гриша. За четверть часа он успел натащить из своего драного портфельчика кучу бумаги и захламить всю нашу секретную комнату.
«Секретной» я называл комнату по старой армейской привычке. Дверь украшал кодовый замок, но на самом деле никаких тайн в этом чулане не водилось. Здесь висели только карты, на которых были отмечены предвыборные поездки нашего кандидата по стране и миру. Не будь этих карт, он мог бы запросто посетить дважды один и тот же населенный пункт. С географией у Генерала были довольно сложные отношения: любовь без взаимности.
— Примерный? — переспросил я нашего консультанта, стараясь не обращать пока внимания на его прическу, подворотничок мышиного цвета и болтающийся шнурок на грязном ботинке.
— Ну да, — хлопая глазами, ответил Гриша. — На случай победы, как вы и заказывали. Потому что если он проиграет, то и ездить никуда не...
— От-ста-вить! — железным тоном оборвал его я. — Что за гнилые разговорчики? Предвыборная кампания суть кампания военная. А в военное время за пораженческие настроения положен трибунал. Забыли, лейтенант запаса Белов?
Слова «проигрыш» и «проиграть» считались в нашей команде запретными, как «ретирада» для суворовских гвардейцев. Усомнившегося я объявлял трусом и строго наказывал. Сомнения и колебания, шатания и неуверенность — вся эта цивильная ржа угробила в России не одно полезное дело. Тысячи славных начинаний были сведены на нет паникерами в гражданских костюмах. Стоит одному пойти не в ногу, и весь строй рано или поздно рассыпается к такой-то матери. Один идиотский вопрос «зачем?» в сто раз опасней ковровой бомбардировки. Поэтому — никаких вопросов и сомнений вслух. Мы выиграем выборы, и точка.
