— Значит, мне вынесен смертный приговор?
— Да, Вэл.
— На десерт?
— Который не подсластит даже этот роскошный торт.
— И вы специально привели меня в ресторан, чтобы огласить вердикт?
— А вы поверите, если я скажу, что вся эта затея с рестораном — моя личная инициатива, которая, возможно, мне еще аукнется?
— Разве у меня есть выбор?
— Это не разговор, Вэл! — впервые за этот вечер голос Юджина прозвучал резко и властно. — Я хочу, чтобы вы осознали всю щепетильность ситуации. Лично мне никто не давал команду пе-
пропуск стр. 314, 315
Я открыла глаза и увидела, что торта нет. Как, впрочем, и хрустальной посуды, и толстой свечи, украшавшей наш стол. Мы ехали в машине по довольно мрачной улочке. Совсем слабый, какой-то призрачный отблеск фонарей только подчеркивал узость тупика, в котором оказались машина, я, моя жизнь и, похоже, мой обаятельный попутчик. С распущенной лентой бабочки и сигаретой в зубах, Юджин уставился строго в затылок водителя, словно мысленно диктовал ему маршрут следования.
— Куда ты меня везешь? — я боялась взглянуть на Юджина.
— Домой.
— В Мытищи?
— Почти.
— Ты сам приведешь приговор в исполнение?
— Нет, вызову полк морской пехоты.
— Из пистолета Дзержинского?
— Ты заслуживаешь лучшей участи.
— Я серьезно.
— Я тоже.
— Почему ты помогаешь мне? Зачем я тебе?
— Мне обещали повышение по службе и прибавку к жалованью.
— Ответь мне, это важно.
— Завтра.
— Завтра не будет. Я конченый человек, Юджин.
— Ну да, жертва коммунистической идеологии.
— Перестань паясничать!
— Ты в порядке? — Юджин оторвался наконец от шоферского затылка и повернулся ко мне: — В ресторане ты выглядела, как бумажный рубль.
— Навеки?
— До утра.
— А что будет утром?
— А утром я приду.
— А если нет?
— Я приду.
— А если твое начальство не поверит? Если они прикажут тебе собирать манатки и возвращаться домой? Если...
— Я приду, Вэл.
— Ты вселяешь в сердце девушки надежду. Знаешь ли ты, дитя американской демократии, что нет для мужчины страшнее преступления, чем вселять несбыточные надежды в сердце девушки?
— Да, я где-то читал об этом.
— Ты не боишься, что я подведу тебя?
— То есть?
— Ну, если цена, за которую я получу от твоих боссов право жить дальше, работать и даже когда-нибудь родить ребенка, может оказаться непомерной даже для такой жизнелюбки, как я.
— Вэл, я не понимаю тебя, и мне это не нравится.
— Господи, до чего ж ты туп, Юджин! Пойми, я никого не предавала. Я только сделала то, что делают миллионы людей, — позволила себе слабость. Но вытащила при этом самый черный билет и расплачиваюсь по самому крупному счету. А ведь слабость — это не предательство, верно?
— Игра слов, Вэл. Как правило, в основе предательства всегда лежит какая-то слабость.
— Ты не понимаешь меня. Я представляю, как будет выглядеть соглашение между мной и твоими начальниками. У тебя ведь нет другой возможности спасти меня, кроме как представить твоему любимому ЦРУ план моей перевербовки. Ты не пугайся, Юджин, я не профессиональный агент КГБ. Просто меня успели хорошо подготовить, там, в горах Чили. Значит, я буду двойным агентом, да? Я прикинусь, что выполнила задание одних мерзавцев и работаю против других...
— Ты знаешь выражение «шаг за шагом»?
— Да.
— Сперва тебе надо уцелеть. Выжить. Это главное. Все остальное решим позже.
— Господи, Юджин, ты совсем не похож на дурака! Откуда же в тебе эта детская беспечность?
Ты не понимаешь, что я навсегда останусь марионеткой в чьих-то руках? Безусловно, после всех мытарств я эволюционировала настолько, что мне уже глубоко наплевать, какая именно разведка намерена использовать меня. Но это слабое утешение, если учесть, что я вообще не хочу, чтобы меня использовали. Я не хочу быть агентом ЦРУ,
КГБ, сигуранцы, Моссада, Савака, Штази!.. Я хочу, чтобы меня положили иа операционный стол и вскрыли череп, а потом взяли огромный ластик и стерли из моей памяти все события последних двух недель. Все, что связано с грязыо, смертью, цинизмом этих недоносков, упакованных в смокинги и распоряжающихся людьми, как фишками за карточным столом. Ты можешь это понять?
— Еще как.
— Ты можешь устроить мне такую трепанацию черепа?
— Боюсь, что только с летальным исходом.
— Ничего хорошего я от тебя не ждала.
— И на том спасибо, мэм.
— Так что будем делать?
— За неимением лучшего варианта — в точности выполнять мои указания.
— Послушай, Юджин, в рамках твоих указаний я могу принять не две, а шестнадцать, двадцать, сто таблеток снотворного. Может быть, это лучший вариант, а? Ответь мне честно, будь другом.
Тем более что из всех видов смерти я всегда отдавала предпочтение уходу во сне. Спокойно и безболезненно. И в некрологе никто не напишет эту ужасную фразу: «На ее рабочем столе осталась недописанная гранка очередной статьи...». Если нет ничего лучшего, скажи мне, это будет по-мужски, я способна оценить такой жест.
— Увы, зато я на такой жест не способен.
— Боишься взять грех на душу?
— Тут есть две причины.
— Какие?
— Во-первых, ты недооцениваешь Вирджила: пока не поступит приказ снять с тебя голову, он будет охранять ее, как код своего секретного счета в швейцарском банке. Так что даже если ты вывернешься наизнанку, все равно получишь от него не больше двух таблеток секонала...
— А во-вторых?
— Вторая причина значительно банальнее: я не хочу терять тебя, Вэл...
пропуск стр. 321
тить красавицу. Ни спящую, ни бодрствующую. Ибо чтобы стать ею, женщине необходимо хотя бы минут на двести заскочить в ванную. Увиденное тобой — лишь часть того, что, в принципе, может стать красавицей. Ты и увидел часть. А результат налицо — дуракам полработы не показывают.
— А шефам?
— Каким шефам? — я наконец исхитрилась отпить глоток из чашки, не продемонстрировав при этом Юджину особенности своей грудной клетки. Кофе был совершенно потрясающий, если только Вирджил чего-нибудь туда не капнул. — Ты решил устроить бесплатное коллективное посещение моей спальни?
— А разве есть сумасшедшие, которые согласятся за это платить? — Юджин критически обозрел мои патлы.
— Твое счастье, что кофе слишком хорош, а то бы я...
— У тебя нет двухсот минут, Вэл. Только десять. На кофе, туалет и переодевание, - он поискал глазами пепельницу и, не найдя ее, швырнул окурок в вазу с цветами. Раздалось короткое обиженное шипение. Сделай милость, превратись в красавицу за десять минут. Потому что мой шеф, который согласился пообщаться с гобой, в известном смысле дурак. То есть он не всегда понимает, показывают ли ему всю работу или только половину...
Как всякий разведчик, Юджин чего-то недоговаривал или принципиально говорил не то, чего я ждала от него. Было ясно: он сдержал слово и ему удалось чего-то добиться, иначе я не катила бы сейчас в длинной черной машине с затемненными стеклами в очередную безвестность. Конечно, мне хотелось знать больше, хотя самой себе я могла признаться, что о многом уже научилась догадываться. Передо мной прошла целая галерея людей этой профессии — элегантный Витяня, вальяжный Гескин, гориллообразный Андрей, суховатый Рей Бердсли, отшельник Габен, а теперь этот вот красавчик из Висконсина, — и я начала привыкать к ним, к их сдержанной, слегка ироничной, а чаще властной и суровой манере общения... Стиль посвященных. Они ведь не разговаривали, а входили в контакт, не думали, а прокручивали, не слушали, а фиксировали. Наверное, даже обнимая женщину, они рефлекторно нащупывали на ее теле не застежку лифчика, а кобуру пистолета...
И все же я очень хотела убедить себя в том, что мой долговязый спутник стоит особняком в этой когорте пакостников и убийц. Я вспоминала наставления Габена: «Не верь никогда и никому.
Просто не верь, поскольку в нашем деле не говорят правду ни при каких обстоятельствах. Это было бы нарушением правил. Тебе понравится твой следователь или горничная, которая будет гладить твои вещи. В окне появится таинственный странник с лицом Алена Делона, обуреваемый желанием спасти тебя. Логика и иитуиция будут подсказывать, что с тобой честны и порядочны, ситуация будет складываться так, что иначе просто быть не может. А ты не верь. Думай только о задании. Помни, что ты им нужна в любом случае. И они будут драться за тебя до тех пор, пока не поймут, что ты говоришь правду. Но их сверхзадача — доказать обратное. Они хитрые ребята, их натаскивали лучшие психологи. Они тебя обманут сто тысяч раз, они посвящены в такие глубины подсознания, о которых твои кортасары, кафки и сартры никогда даже не догадывались. Потому что тех умников, напиши они неудачную повесть или роман, просто отвергли бы издатели.
