Валерий Казаков - Тень гоблина

— Спасибо, Эдик, за поддержку, — положив руку ему на колено, произнесла будущая супруга. Прав ты во всем. Пока наш ставленник собственным политическим мясом обрастет, пройдет не один конституционный срок, а время и не такие изъяны в нашей истории лечило. Будем считать, что вопрос решен, да?

Мужчины в знак согласия дружно встали.

— Нет, дорогие друзья, я прошу вас однозначно ответить: одобряете ли вы наш общий выбор? Не надо на меня так таращиться, — не то в шутку, не то всерьез произнесла женщина, — как-никак я отцовская любимица, и обкомовские замашки из меня никакими перестройками не вышибить, так что голосуем персонально. Кто за кандидатуру Пужина, прошу определиться! — и первая высоко подняла руку.

Остальные последовали ее примеру.

— Вот и чудненько! О следующей встрече договоримся по телефону. И просьба — Пужину ни слова, — при этом, она нарочито пристально посмотрела на Амроцкого.

— Наталья Николаевна! Я же могила…

— Знаю я вашу могилу, еще папин охранник о вашей чрезмерной болтливости не раз говорил…

— Клевета, чистейшей воды клевета…

Расходились быстро и молча, как воры с места только что совершенного преступления. Каждый уходил со своими, одному ему ведомыми мыслями и задумками.

Вот так незатейливо и почти буднично было принято решение о совершении очередного дворцового переворота. Что за паскудная в России власть, ну никак она не может без переворотов, что встарь, что ныне, и деться от этого некуда.

Амроцкий торопился. Опасаясь слежки, он прибегнул к самой проверенной тактике: заехав к одной из своих многочисленных подружек, громко попрощался с водителем, демонстративно выгреб из салона увесистый букет цветов, коробку со снедью и, в сопровождении охраны отправился, якобы, на сладкую ночевку. Часа через полтора, так и не прикоснувшись ни к ужину, ни к подружке, он вызвал такси и уехал к еще одной зазнобе. Проговорив с опешившей от неожиданного визита девицей битый час, он с ее мобильного телефона вызвал машину жены и, какое-то время покружив по городу, отпустил ее в районе центра. Пробежав, для страховки еще пару проходных дворов, Михаил очутился в уютном московском дворике, на удивление не тронутым урбанизацией. Казалось, что время замерло у его ограды и, залюбовавшись патриархальностью архитектуры эпохи Растрелли, так и не посмело переступить некую незримую черту. Хотя это могло показаться только на первый взгляд и весьма неискушенному человеку. Старинный особняк со всех сторон был защищен небольшим старым парком, вернее, его остатками, и окружен глухими стенами более поздних построек. Через один из дворов сюда вела широкая сводчатая арка с ажурными воротами и маленькой калиткой, перед которой, переводя дыхание, и остановился Михаил Львович. Раздался негромкий металлический щелчок, кованая створка отошла в сторону, не оглядываясь, Амроцкий быстро пробежал по неширокой дорожке и скрылся в предусмотрительно распахнутом кем-то парадном.

В просторной двухсветной зале, с огромным, почти рыцарским столом посередине, в ожидании маялось человек двенадцать. Даже непосвященного взгляда было достаточно, чтобы смекнуть — народ здесь собрался непростой, всей стране известный и друг для друга не всегда приятный, однако, прочно повязанный одной незримой цепью, имя которой отечественный капитал. Где-то там, вне стен этого хитрого домика, все нынешние ожидальцы слыли непримиримейшими врагами и оголтелыми конкурентами. Они денно и нощно вели друг против друга настоящие войны на полное финансовое, а иногда и физическое, истребление друг друга, но здесь, в этих заповедных стенах, как по мановению волшебной палочки, они превращались в обычных, может быть, излишне серьезных и излишне располневших обывателей из старого и милого их сердцу местечка. Почему все произошло именно так, а не иначе, и именно им достались все ключевые позиции в отечественной экономике и финансах — вопрос весьма серьезный и настолько запутанный, что ответить на него с наскоку нелегко. Уж как-то так издревле повелось, что Россией, в общем-то, русские никогда и не управляли, и при великих князьях, и при царях, и при коммунистах, да и сегодня эта традиции не нарушена, и, возможно, правы те философы, которые считают «русскость» категорией наднациональной и к вопросам рода и крови никакого касательства не имеющей.

Амроцкий буквально ввалился в парадную залу, ни с кем не здороваясь, осушил пару бокалов шампанского, расторопно поднесенного на подносе лакеем в ливрее Александровских времен, и плюхнулся в первое попавшееся кресло.

— Все, господа, Рубикон пройден! — громко возвестил он.

Присутствующие в зале, до этого времени мирно беседовавшие, моментально повскакали со своих мест и окружили того, которого так долго дожидались. Всем не терпелось узнать из первых уст новость, о которой уже давно поговаривали в московской правящей макушке. Итак все сгрудились вокруг Михаила Львовича в трепетном ожидании.

Амроцкий, явно набивая себе цену, сидел, как каменный истукан, с полузакрытыми глазами, только едва уловимая улыбка загадочно блуждала по его толстым губам. Это был очередной пик его славы, его всесилия и значительности.

— К порядку, господа! — ударив небольшим молотком о бронзовый гонг, возвестил преклонных лет господин в старомодном сюртуке и сатиновых нарукавниках. — К порядку, господа! Прошу всех к столу. Начнем наше неформальное общение.

Все, включая виновника собрания, безропотно потянулись к столу, за которым у каждого было свое строго определенное место. Странный человек с молотком так и остался стоять у небольшого, расположенного чуть в стороне от основного стола изящного бюро с резными золочеными ножками. Публика рассаживалась по местам и, казалось, не обращала на него никакого внимания. Восстановилась тишина, и взоры всех с нескрываемым нетерпением устремились к Амроцкому.

— Пужин! — как самую сокровенную тайну, торжественно возвестил Михаил Львович.

Звенящая тишина длилась долгие две—три секунды, показавшиеся всем вечностью. И тут вдруг грянула буря! Заговорили все сразу, вернее, не заговорили, а закричали в полный голос. Народ снова повскакал с мест, замахал руками, не то ропот разбитой надежды, не то стон проклятий, не то рык возмущения метался по древнему залу и, отражаясь от высоких потолков и мраморных колонн, переплетаясь в нечто причудливое, нечеловеческое, превращался в почти живое существо, живущее своей, мистической жизнью.

— Да вы там все с ума посходили! — вопил один из ведущих банкиров.

— Все! Это полный конец! Это конец! Бежать, бежать отсюда надо и как можно скорее! — обреченно махал рукой нефтяник с ярко выраженным татарским лицом.

— Да с чего такой шухер? Можно подумать, хрен редьки слаще! Выживем и при этом! Чего галдим, единомышленники? Это еще далеко не погром! — пытался угомонить собравшихся смешной лысый человек, по совместительству, на пару с женой, работающий мэром одного из самых крупных городов в стране.

— Только нам октябрят не хватало! Они, конечно, ребята хорошие, но если какую ерунду замутят, так все лет тридцать кровавым поносам срать будут. Михаил Львович, надо что-то делать! Что вы молчите? — распалялся сосед напротив и медиамагнат по совместительству.

Кричали все, наверное, где-то с полчаса. Постепенно первые эмоции выдохлись, повисла тишина, и вдруг в нее ворвался громкий раскатистый хохот. Смеялся высокий молодой человек, в очках-велосипедиках, из бывших комсомольцев, умудрившийся прихватить в собственность огромный кусок нефтегазовой отрасли.

— Миша, ну и чего ты ржешь? — стараясь перекричать всех, обратился к нему кто-то из собравшихся.

— А что же мне, по-вашему, плакать, что ли? Вот придурки, возомнили себя солью этой земли! Надо было столько денег убухать в переизбрание этого пьяницы и параноика, чтобы заменить его на верного внучка железного Феликса! Вы как знаете, а я больше в разводках моего тезки участвовать не собираюсь и вас к тому же призываю! — бывший комсомоленок прекратил смеяться и, зло уставившись на Амроцкого, прошипел: — Что, Гапон, сияешь, как медная лампа? Думаешь, еще раз удастся нас законоводить и сбить влегкую приличный куш? Вот тебе хрен! — и он лихо закрутил кукиш.

— К порядку, господа! — дзынкнул молоток, и хрипловато прозвучал голос старика. — К порядку, господа!

— Действительно, — взвился мэр-миллионщик, привыкший всегда и всюду председательствовать, — одумайтесь друзья, так, чего доброго, мы друг другу в космы вцепимся…

— Ну, вам, допустим, с вашей лысиной это не грозит…

— Причем здесь моя лысина, на карту поставлено будущее страны, наше с вами будущее! Здесь не орать, не юродствовать, не вспоминать прошлые долги и обиды надо, здесь серьезный разговор требуется. По правилам нашего клуба каждый имеет право высказать свое мнение, и каждый волен его обсуждать, так давайте не будем нарушать вековых традиций. А вам, Михаил Самуилович, следует помириться с господином Амроцким…