— Ну вот скажи, как тебе вообще наша Группа? — начал Геля свой разговор о важном, при этом неторопливо, основательно, с уважением размещая в мягком глубоком кресле собственное грузное тело.
— Вообще — здорово, — честно признался Давид. — Я и не ожидал, что так приятно будет работать. (На самом деле ожидал, ну да ладно, фраза все равно искренняя получилась.)
Геля, довольный, улыбался.
— Лично я всегда мечтал создать коллектив единомышленников, которым приятно работать друг с другом, и чтобы одновременно была возможность всем хорошие деньги платить.
— Тебе это удалось, Геля. Правда. (Вообще разговор совершенно кретинический, но вот диво — он их обоих устраивает!)
— Ну скажи, ведь действительно получилась организация нового типа. Да?
— Ну конечно, Геля. Мне кажется, по этому поводу стоит… Извини, я чуть не забыл.
Давид метнулся к своей сумке, выудил красивую длинную бутыль.
— А давай без этого, — со странным выражением попросил Геля.
— Почему? — простодушно поинтересовался Давид. И Геля стал разливаться:
— Ну, понимаешь, ещё рано. У нас ведь сейчас самая работа. Обедаем ночью, спать некогда. Я читать перестал, пишу одни договора, сметы, калькуляции. Отдохнуть мечтаю, но нельзя. Сейчас — нельзя. Бешеный ритм. А алкоголь расслабляет. Вы-'бивает из ритма сразу. Понимаешь? Вот закончим важный этап работы (я даже сейчас объясню, какой), и тогда — конечно, тогда — обязательно. Устроим праздник. А сейчас — не. Ладно? Сейчас не надо.
— Господи! — выдохнул Давид. — Да разумеется. Это я так. Конечно, ты прав. Работа есть работа. Я тоже когда пишу, ни грамма, ни капли. Конечно, ты прав, — повторял он уже из прихожей, убирая пузырь обратно.
«Идиот! — подумалось вдруг. — Кто ж так делает? Надо было на столе оставить».
Но извлекать бутылку второй раз было бы уже слишком, и, чтобы замять возникшую неловкость, Давид очень кстати вспомнил про толстый журнал со своей самой главной статьей, который принес сегодня, чтобы подписать Вергилию на память. В ответ Геля оставил ему автограф на своей книжке. Оказывается, это Наст под псевдонимом В. Сугробов писал увлекательные футурологические фантазии. Давиду они пару раз попадались — по транспорту, по связи, а эта, новая, называлась «Архитектура двадцать первого века».
Давид написал: «Вергилию Насту от автора — с надеждой в самом ближайшем будущем тоже подарить свою книгу». Этакий тонкий намек, мол, помоги издаться. Геля выдал формулировку более обтекаемую: «Давиду — дружески и с обоюдными надеждами». Слово «надежда» трогательно совпало в обеих надписях, в общем, это была идиллическая сцена, оставалось только прослезиться. И чтобы сменить тему, Давид спросил:
— А ты Игоря Бергмана знаешь?
— Лично — нет, а так — разумеется. Очень уважаю этого человека. Говорят, он собрался уезжать.
— Да, — подтвердил Давид. — Но самое удивительное, что он тоже Посвященный.
Геля как будто вздрогнул (а может, показалось), во всяком случае, смотрел он на Давида странно.
— Нет, правда, — словно начал оправдываться Давид. — Ведь я — то с ним хорошо знаком.
Но желание подробно рассказывать о Владыке уже пропало, слишком странная реакция была у Вергилия. Черт их разберет, этих Посвященных. Конечно, Геля должен знать, что Бергман — Владыка. Может, между ними какие-то старые счеты?
— Мне просто казалось, — Давид окончательно смешался, — ну, показалось… что это очень важно, что все мы Посвященные…
— Видишь ли, Дейв, — Геля уже вернулся в свое нормальное состояние, снова был улыбчивым и вальяжным. — У нас ведь не все Посвященные. Надеюсь, ты уже понял это. И лично мне думается, что это не главное. Как ты считаешь?
— Конечно, конечно, — снова поспешил согласиться Давид. — Игорь Альфредович о том же самом мне говорил. Когда делаешь большое и чистое дело, главное — окружить себя порядочными людьми, а Посвященные… ведь там Закон Случайных Чисел.
— Ну разумеется, вот ты и понял меня, пойдем покурим, а ведь мы, Дейв, очень большое дело затеяли…
На балконе почти не видели лиц друг друга, но разговор пошел как-то особенно хорошо.
— На самом деле невероятно трудно искать людей в свою команду, — объяснял Геля. — Бывает и умный, и талантливый, и знающий, а копнешь поглубже — он так называемый патриот, первым делом выясняет, сколько процентов еврейской крови у твоей жены или у тебя самого.
— Во мне четверть, — зачем-то сообщил Давид, хотя это было и не совсем так.
— Я-то по нулям, — улыбнулся Вергилий, — в роду одни хохлы, насколько хватает глаз, но Верка — чистокровная, хоть и из Ташкента. Слышал, кстати, что там делается?
— Что, и там тоже?
— Ну конечно, буквально расстрелы мирных демонстраций. Верка к сестре ездила…
Давид поймал себя на том, что про Ташкент уже не слушает. Это была какая-то лишняя информация. Перегруз. «Еврейский вопрос» занимал его сейчас намного сильнее. Вдруг подумалось — и было это как откровение, — что из десятка людей, создавших ГСМ и составляющих костяк группы, семь или восемь — евреи. Да что там! У них даже водитель еврей. Но если подумать, кому ещё можно доверять сегодня? Прав Бергман: идеи сионизма слишком тесно переплелись у нас с борьбой за свободу, и это особенно остро чувствуешь сейчас, в девяностом, когда ещё свежи воспоминания и о гнусном письме семидесяти четырех в «Литературной России», и о страшных антисемитских выкриках этого несчастного идиота Осташвили в Большом зале ЦДЛ, сейчас, когда борьба с пресловутой «Памятью», почти открыто поддержанной коммунистической властью, ещё в самом разгаре. Вот ведь сволочи, патриоты гребаные! Заставили-таки и нас, как при Гитлере, рассуждать о чистоте крови в процентах и набирать людей на работу по национальному признаку. Заставили, сволочи.
— …и между прочим, нужна ещё одна девочка, — услышал вдруг Давид, — с образованием, конечно, но молодая, бойкая, вроде Илоны и Лиды. А главное, она должна быть из своих. Я сейчас всех своих и спрашиваю.
— Есть такая девочка! — выпалил Давид, и получилось торжественно, как у Ильича. (До чего ж замусорены мозги этими цитатами!) — Геля даже рассмеялся.
А он, естественно, подумал о Климовой. Дура, конечно, зато Посвященная и уж, вне всяких сомнений, — своя. Даже национальность почти подходит. (Бородатый анекдот: «Берегите евреев», — словно в бреду говорит умирающий старый армянин. Все в недоумении, а он повторяет: «Берегите евреев. Их перебьют — за нас возьмутся».) Вот черт! О чем же он думает, в самом деле?
Рассказал Вергилию об Алке. Тот велел приводить и знакомить. И наконец Геля поведал об идее учреждения Международного Фонда ГСМ и о существенном расширении структуры организации в связи с этим. Создание Международного Фонда планировалось как первый шаг, а дальше — постоянное представительство ГСМ где-нибудь в Швейцарии или Австрии, наконец, целая сеть филиалов по всему миру, и вот уже мы — граждане Вселенной.
— Это важно, — объяснял Вергилий, — дело, которое мы задумали, представляет ценность для всего человечества, и мы не можем позволить себе быть зависимыми от причуд и произвола властей в одной отдельно взятой стране, даже такой, как Советский Союз. Наша работа по выживанию не должна останавливаться. И потом — давай будем честными перед собой, — если здесь действительно начнется что-то страшное, пусть у нас хотя бы будет куда уехать. Подумаем о конкретных людях, подумаем о детях в конце концов.
У Давида не было детей, но перспектива переселения в Швейцарию выглядела заманчиво, да и оправдание для эмиграции Геля придумал красивое. Оправдание, достойное таких людей, как они.
Ну а пока требовалось делать все последовательно: умножение капитала, разветвление структуры, учреждение Фонда.
Вот почему люди так остро понадобились.
— Документы по Фонду к концу недели Гроссберг должен подготовить, — заканчивал Геля эту тему, — тогда и почитаешь, а сейчас вот что…
Они уже попили чаю и снова вышли на балкон. Сделалось совсем темно, окна в домах горели через два на третье, и только инфернально красноватый шпиль телебашни все так же упрямо пронзал низкие облака.
— Мы тут с Гастоном посоветовались. Нам нравится, как ты взялся за работу. Решили поставить тебя директором Финансовой компании ГСМ с правом первой подписи в банке. Помнишь, непосредственно ты и регистрировал финкомпанию как самостоятельную юридическую единицу. Вот и принимай дела.
Давид обалдел.
— Геля! Ты что? Ну я, конечно, экономист, да… но ведь в финансах ни уха ни рыла.
— А кто в них ухо? Кто в них рыло? — улыбнулся Геля. — Думаешь, товарищ Геращенко что-нибудь смыслит в современной финансовой системе? Да в этой стране её все равно надо создавать с нуля. Вот смотри.
Геля решительно вернулся в комнату, взял чистый лист, ручку и за десять минут изобразил с минимальными комментариями очень простую и точную схему организации нормального коммерческого банка и принципов его взаимодействия с Минфином и Центробанком страны.
