Закончив ужин, поданный хозяйкой дома, они принялись за бурбон, и Николай начал расспросы об Америке.
— Какую роль в Соединенных Штатах играет религия?
Моррис, изучивший Талмуд, Библию и Коран, солгал и сказал, что не обращает на религию особого внимания. Но он читал исследования, показывавшие, что большинство американцев ходят в церковь, а еще больше верят в Бога. Потом Моррис спросил, какую роль религия играет в Советском Союзе.
— Это — как сорняки в саду, — сказал Николай. — Их можно вытоптать в одном месте, а они продолжают прорастать в другом.
Партия контролировала иерархию в Русской православной церкви, точнее, того, что от нее осталось, но не могла контролировать чувства людей. Многие члены партии втайне хотели, чтобы их дочери венчались в церкви, а их самих похоронили бы по православному обряду. К тому же существовали еще и секты; самыми вредными были баптисты, потому что они жили так, как проповедовали. Эти разумные и прилежные люди вовремя приходили на работу, честно делали свое дело, а потом возвращались домой, к своей религии. Многие руководители старались заполучить их на свои предприятия и терпели, даже молча поощряли их проповедническую деятельность на рабочем месте — чем больше хороших рабочих, тем лучше.
— Возможно, когда-нибудь мы станем Союзом Советских Баптистских и Мусульманских Республик.
Моррис подумал: «Я скажу Джиму, что баптисты в Советском Союзе доставляют не меньше неудобств, чем в Америке». И еще: «Да благословенны будут узы, что связали…»
На встрече Брежнева и Никсона в мае 1972 года был устно оговорен визит Брежнева в Соединенные Штаты в июне 1973 года. Предстоящее путешествие немало волновало Брежнева, и Советы вызвали Морриса и Холла в Москву, чтобы помочь ему подготовиться. Холл, в свою очередь, попросил Морриса подготовить его к разговорам в Кремле. Моррис посоветовал объяснить Брежневу, что нараставший уотергейтский скандал может закончиться импичментом Никсона или заставит того уйти в отставку.
Холл объяснил это в Кремле, но Брежнев не понял, о чем идет речь, и переспросил:
— Что еще за Уотергейт?
Пономарев ответил, что это небольшой инцидент, который политические противники Никсона пытаются раздуть до немыслимых размеров; но все это несущественно.
В присутствии Холла Моррис обычно передавал инициативу в его руки и ничего не говорил, пока ему не задавали прямых вопросов. Но сейчас он высказал свою точку зрения:
— Борис, именно так я думал несколько недель назад. Полагаю, и Гэс такого же мнения. Никого нельзя винить в том, что он не понимает значимости Уотергейта. Большинство американцев тоже не понимают и не беспокоятся. Но ситуация стремительно меняется, верно, Гэс?
Холл мог быть преступником, ему недоставало культуры и его одолевала алчность, но он был весьма неглуп. Взяв инициативу в свои руки, он продолжил речь, которую они с Моррисом отрепетировали заранее. Политические противники Никсона пытались использовать тривиальный инцидент, чтобы аннулировать результаты выборов 1972 года. Они с товарищем Моррисом полагают, что те могут в этом преуспеть.
— Есть реальные шансы, что Никсона заставят уйти со своего поста, и нельзя точно предсказать, что будет дальше.
Потом Брежнев спросил мнение членов Политбюро и Центрального Комитета:
— Это верно?
Суслов ответил:
— Если Моррис (не Холл) говорит, вероятно, так оно и есть.
Брежнев кивнул Моррису, но заговорил с Холлом:
— Вот пример истинной солидарности между братскими партиями. Вот пример того, почему мы так уважаем вас, товарищ Моррис, и вашу партию. Мы обратим внимание на это странное уотергейтское дело.
Затем они заговорили о поездке Брежнева в Соединенные Штаты, и, как говорил потом Моррис Бойлу, Брежнев «вел себя как мальчишка перед своей первой поездкой в летний лагерь». Он верил Никсону и Киссинджеру; но что может случиться в стране, наводненной гангстерами, наркоманами и безумцами, ежедневно убивающими даже видных общественных деятелей? Холл, получив соответствующий инструктаж от Морриса, — то есть от Бойла, — убедил Брежнева, что ему будет оказан подобающий прием. Секретная служба Соединенных Штатов будет охранять его так же, как Никсона, но он может привезти с собой телохранителей из КГБ; и секретная служба будет с ними сотрудничать. Неплохо было бы кого-нибудь из них отправить в Вашингтон прямо сейчас, чтобы уладить некоторые вопросы с ФБР и с секретной службой.
Конечно, ненормальных и в Америке хватает, и возможны антисоветские демонстрации, устроенные кучками сумасшедших с глупыми плакатами. Но американская полиция постарается держать их подальше.
— И наша партия достаточно влиятельна, чтобы убедить прессу, что все эти демонстранты — просто ненормальные.
Моррис подумал: «Гэс, ты не сможешь убедить ни одного американского журналиста даже в том, что яблочный пирог — это вкусно».
Пономарев пригласил Морриса на ланч в свой офис, и там Моррис понял, почему Пономарев, недавно выписавшийся из больницы, был так оживлен и счастлив. Моррис всегда скрывал от русских свое знание русского языка и за исключением случаев, когда он общался с людьми из Международного отдела или из КГБ, владевшими английским, пользовался услугами переводчика. Переводчики были неизменно превосходны, но всегда это были мужчины. На этот раз у Пономарева появилась новая переводчица, Наталья, мечта любого мужчины. Золотистые волосы, голубые глаза, черное платье, купленное не иначе как в Чикаго, в «Маршалл Филдс», подчеркивало все достоинства ее фигуры. Было ей лет двадцать пять и говорила она как американские подростки.
Моррис подумал, что она, видимо, дочь советского дипломата или офицера КГБ и получила высшее образование в Соединенных Штатах. Ему стало интересно, какую сделку заключил Пономарев с ее отцом. Переводчики-мужчины были квалифицированно подготовлены и умели подавлять свои эмоции. Они старались создать видимость, будто их не существует и разговор течет сам собой, без их помощи. У Натальи было чувство стыда и чувство юмора, и она краснела или смеялась, когда что-нибудь ее смущало или забавляло. Пономарев был к ней снисходителен, и без труда можно было догадаться почему.
Наталья и краснела, и хихикала, когда переводила «щекотливые» вопросы. У товарища Брежнева была хорошенькая молодая племянница, которую он особенно любил. Она работала в Аэрофлоте стюардессой и была очень квалифицированной медсестрой, поэтому осматривала Брежнева перед сном. Она очень хотела увидеть Америку. Может ли Брежнев взять ее с собой и сможет ли она осматривать его перед сном?
Моррис ответил, что американская секретная служба раньше, вероятно, не сталкивалась с такими проблемами и что КГБ следует честно обсудить с секретной службой этот вопрос. Все можно будет уладить по-джентльменски.
Моррис, как любой мужчина, восхищался внешней привлекательностью Натальи. Она завладела его сердцем легким смехом, дававшим понять, что девушка прекрасно понимала абсурдность переводимых вопросов.
— Что товарищу Брежневу следует носить в Америке?
Человеку, который сосредоточил в руках власть над жизнью и смертью населения шестой части всего земного шара, нужен совет маленького семидесятилетнего еврея из Чикаго, как ему одеваться!
«Уолт, тебе надо думать так же, как они». Вместо того чтобы дать простой ответ, какой дал бы любой юный клерк от «Дж. К. Пенни», Моррис начал рассуждать об одежде. Капиталисты обманывают американских рабочих, заставляя их думать, что любой из них может стать капиталистом. Одежда в Америке является символом. Большинство американцев смеются над глупым нарядом товарища Фиделя; они хотят носить такие вещи, какие носят английский премьер-министр или топ-модели. Советским портным следует снять с Брежнева мерки, а «наши товарищи» должны заказать для него темные костюмы в Лондоне, Милане или Нью-Йорке.
Пономарев потерял терпение и чуть не довел Наталью до слез:
— Он говорит, что страшно устал слушать о том, что на Западе все лучше, и даже употребил грубое слово.
Моррис, впервые в Москве, вышел из себя:
— Тогда скажите ему, чтобы он спросил своих собственных (непристойность) портных, что надеть на жирную задницу Брежнева.
— Сэр, я не могу это перевести.
— Переводите, как считаете нужным.
Пономарев встал, поднял Морриса с кресла и обнял его. Испуганная красавица Наталья перевела:
— Он говорит: «Мы оба устали и слишком много работали. Разве мы больше не друзья?»
Моррис ответил, что друзья.
На обратном пути из Москвы Моррис с Евой были единственными пассажирами в салоне первого класса. Они отказались от шампанского, но взяли газету «Интернейшнл геральд трибюн». Когда самолет оторвался от земли, люди в заднем салоне начали хлопать в ладоши, кричать и петь «Марсельезу». Моррис спросил стюардессу, почему пассажиры кричат и поют.
