– Вот нам такое оборудование и нужно, Леонид Ильич, – сказал он. – Чтобы можно было глубокие штольни бурить с подводной лодки и запихивать туда эти «решетки».
– Да? – хитровато посмотрел на него Брежнев. – Ну, тогда и назовите этот проект «Глубокая глотка», а то пользуетесь какими-то еврейскими именами. Ладно, на «Глубокую глотку» денег не пожалеем. Не мужики мы, что ли? А бороду ты сбрей! Не хера тут трудовой энтузиазм изображать. Сам вижу, что идет дело.
– А усы можно оставить, Леонид Ильич? – улыбнулся Ставинский.
– Это ты с женой договаривайся… – ответил Брежнев и повернулся к Устинову и другим членам Военно-промышленной комиссии: – Завтра их обоих – в самолет, и пусть за неделю облетят десяток заводов и выберут себе какой-нибудь. Новый строить некогда. Старый пусть какой-нибудь приспособят. Это раз. Второе: разведке поручить пошуровать в Америке и в Израиле насчет бурильной техники…
– У них нет такого оборудования, Леонид Ильич, – сказал Гайказянц.
– Точно знаешь? – спросил Брежнев.
– Мы всю их техническую литературу получаем.
– Значит, КБ еще вам надо – конструкторское бюро? Ну, изверги, до штанов раздевают. Нет чтобы придумать что-нибудь пооригинальней и подешевле. Ладно, ради «Глубокой глотки» придется дать вам и КБ… В каком году американцы взорвали атомную бомбу в Хиросиме? – спросил он вдруг с прищуром.
– В сорок пятом, Леонид Ильич…
– Ну а теперь мы им свою Хиросиму устроим, в Швеции! Давно пора сквитаться…
…Когда Брежнев уехал, Ставинский принимал поздравления.
– Слушай? Где была раньше твоя ретроградная амнезия? – хохотал и хлопал его по плечу академик Бенжер, разбивая о стенд с «энергетической решеткой» бутылку розового шампанского. – Теперь сипеть тебе и сипеть, пока проект не закончим!…
Через час в Генеральном штабе, куда привез из Морского института своего зятя маршал Опарков, Ставинский получил у дежурного по секретной части ключи от «своего» кабинета, ключи от юрышевского сейфа в этом кабинете и сданную Юрышевым перед отпуском секретную документацию. Несмотря на воскресенье, в Генштабе было многолюдно и нервозно. Открыв сейф Юрышева, чтобы сложить туда секретные документы, Ставинский обнаружил там белый конверт с надписью «Маршалу Опаркову, лично». Повертев в руках этот конверт, Ставинский вскрыл его. Два листа и короткая, рукой Юрышева записка:
«Уважаемый Николай Петрович! То, что вы прочтете здесь, написано Вашей дочерью в твердом уме и здравой памяти. И все мои дальнейшие поступки – только следствие. Прощайте. Юрышев».
Ставинский запер кабинет и стал читать показания Галины Юрышевой.
«Я, нижеподписавшаяся Галина Юрышева-Опаркова, признаюсь в том, что на протяжении последних шести лет супружеской жизни я систематически изменяла мужу. Сегодня, 28 июня 1981 года, мой сын Виктор застал меня с любовником во время полового акта, когда мы…»
Дальше шло подробное, даже чрезмерно подробное, садистски подробное описание этого полового акта и его предыстория – Галина писала, что привезла своего молодого любовника – студента Библиотечного института – в свою квартиру в 10 часов утра, сразу после того, как Юрышев ушел на работу. По дерганому почерку, по размазанным слезами строкам Ставинский понял, чего стоили Галине Юрышевой эти подробные описания ее любовных утех в тот день.
«Я признаю, что смерть сына была вызвана душевным потрясением, которое он испытал, когда застал меня с любовником. Я признаю, что мальчик покончил жизнь самоубийством из-за этого».
Подпись: «Галина Юрышева», дата: «28 июня 1981 г.».
И на втором листе из школьной тетради только одна строка:
«Папа, не верь ей, она шлюха. Я видел это своими глазами. Я не могу так…»
Ставинский долго сидел над этими листами. Сжечь? Уничтожить? Или…
Он решительно загасил спичку, которую уже поднес было к белому, надписанному рукой Юрышева конверту.
Новенькая белая «Волга» катила по Садовому кольцу. Свежая, с еще неизъезженными фабричными заусенцами резина покрышек принимала белый снег. Оранжевое закатное солнце играло в боковом зеркальце заднего обзора. Радиостанция «Маяк» передавала обзор сегодняшних газет:
« …Главари «Солидарности», ненавидящие друг друга, но одинаково мечтающие о капиталистической Польше, много лет стремились подточить весь социалистический строй. Используя ошибки, допущенные прежним руководством страны, смакуя каждую из них, растравляя души людей и провозглашая лжедемократические лозунги, главари «Солидарности» сумели создать хаос в стране и парализовать ее экономику. Опорой и решающей силой этого хаоса являются фашиствующие элементы из молодежи. Но основная масса польских трудящихся остается верной идеям социализма и своему строю. Новое руководство страны во главе с генералом Войцехом Ярузельским заявило, что период призывов к благоразумию, уговоров и предостережений не может продолжаться бесконечно. Чаша терпения переполнена. Лимит поблажек, всепрощения преступных действий политических авантюристов и врагов народной Польши исчерпан. Пусть знают это те, кто подрыв экономики сделал орудием борьбы за свержение строя…»
Галина выключила радио. И так на душе кошки скребут от своих личных дел, а тут еще эта Польша! Может быть, из-за этой Польши отец допоздна торчит в Генштабе и приезжает домой в два часа ночи с красными, усталыми глазами? «Голос Америки» и французское радио, которые по вечерам слушала от безделья Галина, постоянно передают, что Советский Союз подтягивает к польской границе все новые и новые дивизии. Конечно, этим руководит отец – кто же еще? Но когда она спросила у него как-то: «Ну что, папа? Пора снова брать Варшаву? Тебе-то не впервой…» – он грубо оборвал ее: «Это не твое дело!» Что-то не ладится там у них наверху, чего-то явно выжидают или просто боятся, как бы не повторился в Польше Афганистан. Но может быть, этот Войцех Ярузельский сам наведет там порядок? Галина видела его несколько лет назад на вечере в Академии Генерального штаба. Неприятное, как у молодой лягушки, лицо, мокрые губы и потная рука, которую он протянул ей при знакомстве. Даже сейчас ее передернуло от отвращения. Она не любила мужчин с мокрыми губами. Но ну ее к черту, эту Польшу! Плохо им там жилось, что ли, этим полякам? У нас вон мясо по карточкам, молоко только для детей, да и то разведенное, за витаминами очереди в аптеках – и никто не бастует. Нет, ну их к черту, думать о них!
На площади Восстания Галя сделала правый поворот, наслаждаясь, как мягко и послушно мощный «волговский» мотор берет вторую скорость, потом третью.
Возле Театра киноактера садился в свою «Ладу» известный молодой актер Боярский, похожий на д'Артаньяна. На мгновение его большие карие глаза остановились на Галине, а потом его взгляд проводил ее, и она усмехнулась – нет, она еще в порядке! Она еще оч-чень в порядке! Красивая, стройная брюнетка в норковой шубке за рулем белой новенькой «Волги», жена генерала Юрышева! Бонжур, мадам Жизнь! Правда, парикмахерша Роза отговаривала Галю перекрашиваться в брюнетку, но она настояла – чем меньше она будет похожа на себя прежнюю, тем больше шансов, что Юрышев не вспомнит о ее изменах…
И все-таки, приближаясь к Арбатской площади, к массивному – вон, за площадью – зданию Генерального штаба, Галя чувствовала, как все тревожней становится на душе. Она взглянула на часы: без трех минут пять, 12 декабря.
Через минуту, обогнув Арбатскую площадь, она выехала на улицу Фрунзе и подкатила к парадному входу Генерального штаба. Здесь возле каменных, расчищенных от снега ступеней стояло с десяток черных служебных машин. Наверху, у массивных дверей штаба, дежурила усиленная воинская охрана – автоматчики в армейских бушлатах. А на мостовой стояли два милицейских майора-регулировщика с мегафонами в руках и грубо, нетерпеливо приказывали катившим мимо гражданским автомобилям: «Не останавливаться! Быстрей проезжай! Не останавливаться!»
Но Галине нужно было остановиться именно здесь. Она притормозила у бровки тротуара, и в тот же миг один из регулировщиков подскочил к ней, стукнул деревянным жезлом по крыше машины:
– Проезжай! Кому сказано?!
Галина опустила стекло дверцы машины, хотела что-то сказать регулировщику, но тот опередил ее:
– Я тебе счас фары повыбиваю! Проезжай, сволочь! Кому говорю?! – И снова ударил жезлом по крыше машины.
– Ты сам сволочь! – взбесилась Галина. – Ты у меня за эти слова…
– Что?! – грозно наклонился к ней регулировщик.
– Я дочка маршала Опаркова. Я приехала встретить отца и мужа. – Галина посмотрела ему в глаза и с мстительным удовольствием увидела, как майор тут же побледнел и обмяк.
