Стриплинг. — А какие-нибудь антикоммунистические фильмы вы видели?
Менжу. — Нет, сэр. А я очень хочу посмотреть такие фильмы. Я думаю, что для тех продюсеров, которые ранее делали антифашистские фильмы, настало время переключиться на производство антикоммунистических картин… Думаю, они добьются невероятного успеха с такими лентами…»
Не прошло и двух лет после победы, подумал Роумэн, как нам — в сенатской комиссии — предлагают оставить в покое фашизм и начать атаку против коммунистов. Слишком быстро меняют лошадей, некрасиво, форма провокации, русские не преминут ответить.
«Стриплинг. — Вы знаете мистера Джона Кромвэлла?
Менжу. — Да, сэр.
Стриплинг. — Вам известно, что он коммунист?
Менжу. — Я никогда не видал его членской карточки, сэр.
Стриплинг. — Но он похож на коммуниста?
Менжу. — Да, сэр… Он самолично сказал мне — в своем огромном доме на берегу океана, — что эре капитализма приходит конец и что я буду свидетелем этого. Достаточно странное заявление для человека, зарабатывающего двести сорок тысяч долларов в год и владеющего рядом предприятий в Лос-Анджелесе и Голливуде. Он зарабатывает на капиталистической системе и в то же время заявляет, что ей приходит конец…
Стриплинг. — Мистер Менжу, каковы ваши наблюдения о коммунистической активности в Голливуде? Особенно после тридцать шестого года, когда подрывные элементы стали проявлять себя совершенно открыто?
Менжу. — Я заинтересовался социализмом еще во время первой мировой войны. Тогда я прочитал «Капитал». Это была довольно трудная работа для меня, не скрою… В начале тридцатых годов здесь создались группы, которые говорили правду о восточной тирании мистера Сталина. В ответ на это был создан Независимый комитет искусств, науки и профессий. Ясно, это был коммунистический комитет. Я понял это, когда попал на заседание директоров и они отказались принять антикоммунистическую резолюцию… Это было, мне кажется, в тридцать третьем году… Одним из заправил, кстати, там был сын Рузвельта — Джеймс… Но он вышел из этого комитета накануне президентских выборов… Потом была создана Американская ассоциация за демократические действия, ее возглавляла миссис Элеонора Рузвельт, жена президента… Это тоже была коммунистическая организация, поскольку они не принимали антикоммунистических резолюций…
Стриплинг. — Какой период вы считаете наиболее опасным — с точки зрения коммунистической инфильтрации в Голливуд?
Менжу. — Сразу после Перл-Харбора, в декабре сорок первого, когда мы вступили в войну против японцев и Гитлера. Это было как раз то время, когда Сталин и Гитлер были союзниками, заключив договор о ненападении[22]… Именно коммунисты организовали тогда забастовку в Голливуде… А возглавлял ее Герберт Сорелл, явный коммунист, выполнявший приказы Коминтерна…
Стриплинг. — Какой путь борьбы с коммунизмом в Голливуде вам видится наиболее целесообразным, мистер Менжу?
Менжу. — Ну, вообще-то я считаю, что борьба уже начата. То, что здесь работает Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности, пробудило людей ото сна и апатии. Все поняли, какая угроза нависла над нашей страной. Показания о коммунистическом шпионаже никого не оставят равнодушными. Даже те актеры, которые раньше были против комиссии, сейчас начали понимать, как важна ее работа. Теперь все поняли, что Коминтерн никогда не был распущен и что Коминформ, заседающий у Тито в Белграде, есть подпольный штаб мирового коммунизма… Все члены коммунистической партии Америки являются агентами Коминтерна.
Стриплинг. — Считаете ли вы, что члены американской коммунистической партии являются изменниками?
Менжу. — Конечно.
Стриплинг. — Во время работы нашей комиссии поступило несколько предложений запретить коммунистическую партию Соединенных Штатов. Как вы к этому относитесь?
Менжу. — Она должна быть запрещена решением конгресса. Это не политическая партия, а группа подпольщиков, ставящая своей целью свергнуть наше правительство путем вооруженной борьбы и поставить во главе страны правящее политбюро из четырнадцати членов.
Стриплинг. — Мистер Менжу, о нашей комиссии кое-кто пишет, что, мол, мы хотим установить в стране «жесткий контроль», стать законодателями всех тем для книг и фильмов. Так ли это?
Менжу. — Меня самого называют «охотником на коммунистов». Что ж, я этим горжусь! Я действительно охочусь за ними… Мне стыдно, что американское командование выдало красным генералов и офицеров, которые сражались в русских соединениях[23]… К счастью, один из таких генералов сбежал в Буэнос-Айрес. Я считаю, что Соединенные Штаты не должны никого выдавать русским!»
А как же быть с теми русскими, которые воевали в частях Гиммлера, подумал Роумэн. Как быть с теми русскими гестаповцами, кто возглавлял зондеркоманды и расстреливал женщин? Как быть с теми, кто по приказу генерала Власова воевал против наших ребят во Франции?!
«Сенатор Вайл. — Мистер Менжу, в газетах появляются письма видных голливудских актеров, которые публично называют работу нашей комиссии «охотой за ведьмами». Как вы относитесь к такого рода заявлениям?
Менжу. — Это пишут некомпетентные люди. Они не смогут назвать даже четырех имен членов политбюро! Они ничего не читают, они необразованны! Они изменят свою позицию!
Сенатор Никсон. — Можете ли вы назвать человека или людей, которые бы действовали как активные коммунисты?
Менжу. — Конечно. Все те концерты, на которых выступает Поль Робсон со своими коммунистическими песнями» позорят Америку. Сталин мечтает, чтобы наступил крах капитализма, он четыре раза спрашивал Гарольда Стассена, когда наступит новая «черная пятница», он ее ждет, но она не наступит!
Никсон. — Что должен сделать кинопродюсер, если ему станет известно, что сценарист является членом коммунистической партии? Должен ли он уволить его?
Менжу. — Вообще-то среди коммунистов все же есть талантливые писатели… Просто им нельзя позволять писать по-коммунистически… Надо постоянно следить за ними, за каждым их шагом…
Никсон. — Иными словами, голливудской киноиндустрии надо запретить показ хотя бы какой-либо демократии у русских?
Менжу. — Да. И еще я считаю, что мы должны открыто сказать народу про то, как безобразно ведут себя русские с американцами. Я считаю необходимым прищучить русских с визами. Мне говорили, что сейчас в Штатах живут три тысячи красных, а в России всего двести американцев. Так вот, надо вышвырнуть отсюда две тысячи восемьсот русских! И еще… У нас слишком много границ… И весьма мало пограничников… Поэтому коммунисты массами проникают в Америку, особенно через мексиканскую границу. И китайцы тоже лезут сюда. Я считаю, что нам пора вооружиться до зубов. Необходимо военное обучение всей молодежи! Всеобщее военное обучение приведет народ к дисциплине и патриотизму!
(Аплодисменты присутствующих в зале.)»
Роумэн отложил газету, лег, положив под голову высокую подушку, забросил руки за голову; ведь это по-настоящему страшно, подумал он, замени слово «коммунист» на «еврей» или «славянин», и вполне можно было печатать в прессе Германии начала тридцатых годов. Неужели Штирлиц прав? Как это страшно — оказаться страной свободы, обнесенной колючей проволокой…
«Следователь Стриплинг. — Мистер Лоусон, вы писатель и кинодраматург. Являетесь ли вы при этом коммунистом?
Лоусон. — Перед началом допроса я прошу разрешения зачитать заявление.
Председатель. — Дайте мне его. (Читает.) Нет, я не разрешу вам читать это заявление! С меня было достаточно прочитать первые две строчки.
Лоусон. — Вы потратили неделю, чтобы публично позорить мое имя в глазах американской общественности, и лишаете права прочесть заявление?!
Председатель. — Мы — комиссия, созданная по закону этой страны! Приступайте к допросу, следователь Стриплинг.
Лоусон. — Я протестую! В этой комнате вы разрешили прочитать заявления директорам кинокомпаний — Майеру, Уорнеру и другим, отчего вы лишаете меня этого же права?
Стриплинг. — Ваше имя?
Лоусон. — Джон Хоуард Лоусон, и я требую дать мне право, гарантированное первой и пятой поправками к Конституции!
Председатель. — Отвечайте на вопросы следователя Стриплинга!
Лоусон. — Я не в тюремной камере, председатель! Я в суде! Здесь проходит суд над вашей комиссией перед лицом американского народа!
Следователь. — Какую должность вы занимали в Гильдии американских сценаристов?
