— Кто это? — спросил Вилли, перебив его.
— Простите. Пожалуйста, не…
— Боже мой… какого чёрта здесь делается?
Вилли заметил одинокую фигуру, бездвижно сидевшую у переднего ряда скамеек. Уставившись на неё, Вилли пытался найти угол, чтобы разглядеть лучше.
— Генерал фон Бинк! Что, чёрт вас побери, вы делаете с генералом фон Бинком?
— Это не ваше дело, сержант Бобер. Я распорядился передать вам огнемёт «Фламменверфер-41», а теперь проследуйте по своим делам и оставьте меня с моими.
Сержант оттолкнул его и прорвался сквозь группу людей к дальней стене церкви — и верно, там, недвижный, сидел генерал фон Бинк. Его руки, очевидно, были связаны за спиной. На шее висел Рыцарский Крест на тугой ленте, фуражка с козырьком съехала набок, одет он был в свои обычные чёрный двубортный танковый китель, коричневой кожи ремень и чёрные, блестящие ботинки с голенищами для верховой езды на краснополосых генеральских штанах. Кобура была пуста, клапан её откинут.
— Доброе утро, сержант Бобер, — вдруг сказал он. — Рад видеть вас. Я бы встал, но знаете ли — в моих обстоятельствах это сложно.
— Сэр, я… что происходит??
— Эти джентльмены обеспечили мне доставку к моему следующему месту службы — очевидно, в пекло, — улыбнулся генерал.
— Этот офицер будет повешен на рояльной струне, — сказал Салид, подошедший к Вилли сзади. — Он был заочно осужден в Берлине. Мы исполняем приказ. Его казнь будет заснята и отправлена в Берлин. Теперь убирайтесь отсюда, сержант. Исполняйте свой долг.
Вилли обернулся к нему:
— Ты рехнулся? Совсем идиот? Да у него шесть нашивок за ранения! Он три войны прошёл, был на фронте в каждой танковой атаке с 1939 года! Он выжил под Курском и в Сталинграде, Севастополе и во всей Украине! Он награждён Рыцарским Крестом с дубовыми листьями и любыми чёртовыми ленточками и жестянками, которые только возможны. Это великий человек, герой нации, а не предатель — вы не можете так с ним обращаться!
— Сержант, вы начинаете надоедать. Не заставляйте меня приказывать моим людям воспитать вас.
— Ты сумасшедший арабский ублюдок, ты не имеешь права…
— Следите за языком, сержант. Вы уже виновны в нарушении субординации и опасно близки к предательству.
Салида внезапно окружили трое его людей — те самые мускулистые плотники и один из часовых на входе с МП-40. В этот же миг Денекер склонился над ухом Вилли и зашептал:
— Вилли, Вилли, Вилли… не теряй головы.
— Ты — е…чий предатель, араб. Если хоть волос с головы этого человека упадёт — я увижу тебя горящим в аду. Что ты за х… такой?
— Сержант, — гаркнул фон Бинк, — прекратить! Штурмбанфюрер Салид, тот человек просто вспылил, он не хотел причинить вреда. Пожалуйста, простите его.
— Ты не можешь просто повесить этого человека на струне в задрипанной украинской церкви, — продолжал Вилли. — Это святотатство. Это противоречит всему, за что бьётся германская армия. Это издевательство над самопожертвованием миллионов людей, которые отдали свои жизни здесь, на востоке!
— Рейх посчитал его предателем, и у меня чёткий приказ.
— Сержант Бобер, — вмешался генерал. — Я приказываю тебе как генерал, командующий Четырнадцатой панцергренадёрской дивизией — прекрати и исчезни. Ты не сделаешь никому ничего хорошего и вдобавок лишаешь меня последнего достоинства, которым я пока ещё обладаю. Пожалуйста, уйди отсюда и вернись на свой пост. Это прямой приказ, и я ожидаю, что ты его выполнишь.
Вилли уже задумал выхватить свой П38, пристрелить Салида, затем повернуться и выстрелить фон Бинку между глаз. Это куда лучше, нежели быть удавленным струной, которая подвесит его в шести дюймах над землёй и доставит порнографическое удовольствие извращенцам в Берлине, которые посмотрят плёнку неделей позже. Сербы пристрелят Вилли — и что? В этой войне ему всё равно не выжить, так что какая разница? Лучше умереть ради чего-то, во что он верил, чем погибать ради защиты прохода, которым будут убегать этот арабский прыщ и его банда сербов-жидобоев.
— Вилли, — снова прошептал Денекер, — подумай о последствиях. Ты втянешь Карла и остальных в дерьмо, и они все закончат в Дахау. После всей той грязи, что мы прошли — нас всех так же удавят на струне.
— Послушай своего друга, — подтвердил генерал. — Он дело говорит.
Вилли обернулся и хлопнул, привлекая внимание. Он отдал салют генералу правой рукой, вскинутой к голове — в классическом старом стиле.
— Герр генерал-лейтенант фон Бинк! Моё почтение, а также почтение Второй воздушно-десантной дивизии, Двадцать первого полка, боевой группы фон Дрелле. Вы, сэр, — герой, настоящий вдохновитель и джентльмен. Мы счастливы, что нам довелось служить под вашим командованием и мы никогда вас не забудем.
Снова обернувшись, он вышел, печатая шаг.
Карпаты Наше время
— Ты говоришь, словно бежал, — сказал Джимми, сидящий в двух тысячах миль от них на диване перед камином, потягивающий роскошный виски из графина.
— Так и есть. Ты нашёл что-нибудь?
— Да, нашёл.
— Говори, я слушаю на ходу. Прошу прощения за тяжёлое дыхание.
— У нас были отличные ребята в радиоразведке и дешифровке, — поведал Джимми со своего дивана, — и похоже, что мы знали — с 1944 года Сталин уничтожал партизанские части, которых он подозревал в недостатке просоветского энтузиазма. Он знал, что войну он уже выиграл и пытался выиграть сразу и следующую. Однако, наши люди углядели здесь возможность внести лёгкий разлад. Управление специальных операций тайно направило бомбардировщик «Галифакс» в Александрию и использовало своих гениев-взломщиков кодов, которые получили возможность связи с большим количеством партизанских групп. Мы предложили им снабжение, в котором отказывал Сталин. Бомбардировщик вылетал каждую ночь и направлялся из Александрии в подбрюшье Европы и России, сбрасывая контейнеры с оружием и снаряжением различным группировкам. Думаю, что некоторые достались русским в силу их уловок, но также я уверен, что многие попали по назначению. Контейнер содержал всё необходимое для партизанской войны, революции или переворота: одна 4(Т) для снайперских задач и убийств, пять «Стэнов», две тысячи патронов 9-мм, пятьдесят.303, двадцать пять гранат Миллса и пять револьверов Уэбли. Согласно записям, бригада Бака из Украинского народного фронта получила свои посылки — три контейнера — в феврале 1944 года. Так что если говорить об ответе на твой вопрос — именно так 4(Т) могла оказаться в руках твоего снайпера в июле 1944 года.
— Ещё последний вопрос. Есть ли сведения или понимание — как 4(Т) были пристреляны?
— Ну, тут ничего не скажу. Однако, обычные поставки в пехотные части состояли из собственно Т в сосновом ящике, инструментов, приспособлений для ухода, наставления и самой винтовки, пристрелянной на сто ярдов. Конечно же, каждый конкретный снайпер мог пристрелять на нужную ему дистанцию.
— Так если ей нужно было выстрелить на тысячу ярдов — ей понадобилась бы пристрелка?
— Абсолютно точно.
— Понял, — ответил Боб. — Ты лучший, старик.
— Так что, в октябре увидимся?
— Да, — подтвердил Суэггер, но мысли его в этот момент были далеко и витали в поисках различных возможностей.
— Хорошие новости? — спросила Рейли.
— Точно. Милли нашла винтовку.
Боб вкратце объяснил поведанное Джимми.
— Ааа… — протянула Рейли. — Это значит, что…
— Чего-то не хватает, Рейли, — ответил Суэггер, странным образом спокойный и собранный. — Не понимаешь?
— Чего не понимаю?
— Если она нашла эту винтовку — а, судя по всему — она нашла, то выстрел с холодного ствола на тысячу ярдов уже не выглядит невозможным. Найди она способ пристрелять винтовку на тысячу ярдов — и выстрел возможен.
— Так она… ты хочешь сказать…Я не понимаю.
— Я пытаюсь сказать, что именно поэтому ни американская, ни британская, ни русская армии, а также израильская разведка так и не смогли найти Грёдля после войны.
Он замолк.
— Она его убила. Убила этого сукина сына.
Карпаты. Над Яремче Июль 1944 года
— Так что вы сделали с этим английским контейнером с гранатами и оружием? — спросила она, пробираясь всё выше и выше.
Учитель поведал ей:
— Мы получили три контейнера с оружием и взрывчаткой для диверсий. Их сбрасывали по ночам с низколетящего бомбардировщика. Бак не хотел, чтобы кто-то из его людей знал, где спрятаны все три, поэтому он сам повел одну команду, я — другую, а один из лейтенантов — третью.
Они добрались до освещенного участка местности, беспрепятственно заливаемого солнечными лучами, поскольку на другой стороне тропы не было заслоняющих его сосен и отсутствовали заросли можжевельника и калины. На восходящем склоне некая сила уничтожила лесную поросль, оставив полосу пустой земли — новые деревья начали было восстанавливать лес, но были ещё слишком малы, чтобы их уже можно было назвать деревьями. Их разбавляли крупные валуны и кусты. Эта рана лесного покрова тянулась по склону горы до высоты, на которой обнажался безлесный камень — почти на тысячу ярдов, а затем поднималась ещё круче, практически вертикально — до снежной шапки.
