стула и подойти к кровати, где она взбивала подушки. Ему казалось, что и сейчас еще не поздно встать, пойти на кухню или в гостиную— словом, туда, где она находилась,— обнять ее и…
Но ничего подобного не случилось и не случится. Она поправила плед, а он встал со стула, подошел к кровати, около которой она все еще стояла, и, ни о чем не думая, не сознавая ясно, что он делает или что собирается сделать, взял ее руки в свои.
Они долго стояли молча, не глядя друг на друга и крепко держась за руки. Поль вспомнил, что посмотрел на подушку, и наконец поднял глаза. Хоуп ответила на его нежный вопросительный взгляд… но в ее глазах была такая печаль, такая невыразимая грусть. Даже отчаяние. Они опустили руки.
— Вам необходимо уснуть,— сказала она.
—Да.
И тогда, прежде чем повернуться, погасить свет и закрыть за собой дверь, оставив его в возбужденном состоянии, она встала на цыпочки и нежно коснулась его губами. Ее поцелуй выразил все, что таилось в этом моменте, которым они могли воспользоваться, но пока что не захотели.
Но Поль не был расстроен. Ведь будет ради чего возвращаться. Эта мысль оказалась настолько приятной, что отвлекла от тяжести в желудке, от назойливой головной боли, не покидавшей его уже два дня, и даже от опасностей предстоящего путешествия. Отвлекла от всего, и он задремал.
Во всяком случае, Полю показалось, что уже через минуту вернулась Хоуп и склонилась над ним, держа в руке большую кружку с горячим кофе. Поль посмотрел на часы. Десять часов пятнадцать минут. Он приподнялся на локте, взял кофе и стал отпивать понемногу.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она.
— Прекрасно. Немного тяжелая голова, но это не так страшно. Чем вы занимались? — спросил он.
— Сидела у телевизора. Смотрела программу «Во вторник вечером у киноэкрана». Показывали фильм «Доктор Но». Когда я впервые смотрела этот фильм несколько лет назад, он показался мне ужасно смешным. А сегодня было не смешно.
— Не беспокойтесь. В горах не будет ни мартини, ни блондинок, которые могли бы меня соблазнить. У меня нет ни сценария, ни малейшего представления, чем все это кончится. Нет даже каскадера для выполнения опасных трюков.
Зашнуровав ботинки, Поль поправил сзади рубашку. Он взял свитер и надел его, на сей раз на рубашку. Затем пошел вслед за Хоуп на кухню и ваял там куртку и остальное снаряжение. Транзистор он положил в один из больших карманов куртки, а револьвер заткнул за пояс.
— Вот и все. Кажется, я готов.
— Это… безумие,— сказала она.— Люди — то есть нормальные люди —таких вещей не делают. Так только в кино бывает.
— Я знаю,— сказал он,—конечно, это безумие. Но сумасшедшие не мы, а они.
— На этот раз пойдете черным ходом? — спросила она.
— Да.
Хоуп проводила его к двери. Они посмотрели друг на друга.
— Желаю успеха,— сказала она и попыталась улыбнуться.
— Вам тоже,— сказал он,— берегите себя.
Поль направился было к выходу, но вдруг остановился, повернулся к ней, протянул руки и крепко обнял. Он поцеловал ее, и она ответила на поцелуй, прижавшись к нему всем телом. Наконец он выпустил ее, молча повернулся, открыл дверь — и шагнул в темноту безлунной ночи.
Поль пересек задний двор. Слабый свет, лившийся из окон дома, помогал ему ориентироваться в темноте. За летней кухней, которая стояла в самом конце дворика, начиналась высокая трава и редкий низкий кустарник. Поль остановился у одного из кустов и подождал несколько минут, пока глаза привыкнут к темноте. Луны не было, но от звезд исходил слабый мерцающий свет, и через некоторое время он мог уже различать очертания предметов. Тогда он пошел, не оглядываясь, так как не хотел, чтобы его расширившиеся зрачки снова сузились. Он повернул направо, в густой кустарник. Продвигался он очень медленно, да и не считал нужным спешить. Главное — двигаться вперед, не производя ни малейшего шума. Каждый шаг был выверен — Поль осторожно выдвигал ногу вперед, затем прощупывал ею почву, делал передышку и только после этого переносил на нее тяжесть тела. Это был своего рода ритуал. Он не хотел допустить оплошности, опасался малейшего шума, который мог бы привлечь внимание часового или нескольких часовых, находившихся на дежурстве. О фонаре, конечно, не могло быть и речи.
Двигаясь, как призрак, он упорно поднимался по ущелью за домами, стоявшими напротив магазина Смита. Было очень тихо. Но даже на таком расстоянии до его слуха доносились обрывки разговоров, которые витали в ночи, растворяясь в горном воздухе. Поль посмотрел на часы, светящийся циферблат показывал, что он в пути уже двадцать минут. Днем по дороге к центру города он прошел бы такое расстояние за три минуты. Однако это его не огорчало. Наоборот, он был уверен в себе и даже радовался своей ловкости.
Так он и шел, целиком сосредоточившись на процессе переставления ног. Он благополучно миновал магазин Смита и стал обходить скопление автомобильных прицепов на цементных подпорках — темное и безлюдное —за магазином Смита, где дорога начинала сужаться. Через каких-нибудь сто ярдов она перейдет в тропинку. Теперь он шел чуть-чуть быстрее, по-прежнему соблюдая осторожность и шагая, как раньше. Но стал не так внимателен, уже меньше боялся оступиться. И, конечно, оступился…
Шум был не таким сильным, как ему показалось. Он замер, затаив дыхание, прислушиваясь к громкому биению сердца и стараясь успокоиться. Заяц или любой маленький зверек могли произвести такой же шум. Подобные звуки — часть нормальной ночной жизни леса. Но для Поля это был почти удар грома. Он замер и четыре-пять минут стоял, едва дыша.
С каждой минутой он все больше успокаивался. Ни ответных звуков, ни окрика часовых, ни шагов, ни выстрелов не последовало. Он опять начал медленно двигаться вперед, даже медленней, чем сначала, решив не расслабляться до тех пор, пока не окажется далеко от города, в горах — там, где можно будет чувствовать себя в полной безопасности.
Он придумал для себя проверку, останавливаться после каждого пятого шага, чтобы убедиться в отсутствии новых звуков в ночи. На четвертой такой проверке он услышал шум. Сначала он подумал, что заблудился. Ручей должен был находиться по другую сторону дороги, а он ее еще не перешел. Однако звук струившейся воды был отчетливо слышен. Потом он прекратился, но тут послышались шаги.
Часовые. Во всяком случае, один из
