– Макс, ходу! – прошептал Филиков. Мы снялись с места и неторопливо поехали по Петровке навстречу Лере. Очень-очень неторопливо.
– Хорош, – скомандовал Дядя Саша. Говорить он стал очень быстро и очень четко. – Ты оставайся в машине, – приказал он Полковникову. – Ты ее сейчас возьмешь, – сказал он уже мне. – Только подожди полминуты, чтобы я оприходовал эту парочку за ней.
– Сумеешь? – усомнился я.
– Чепуха, молодняк, – пренебрежительно проговорил Филиков и, хлопнув дверцей, исчез. Я поглядел на секундную стрелку и ровно через полминуты выключил мотор и вылез следом, оставив дверь в салон открытой. Ни Дяди Саши, ни Лериного хвоста на горизонте уже не было видно. Старуха аристократка с ридикюлем была, однако, прямо в двух шагах от меня. Когда она поравнялась с нашим лимузином, я вежливо сказал ей «пардон» и сильно толкнул. В кино обычно процедуру захвата изображают со всевозможными зверскими подробностями. На самом деле человека достаточно легонько толкнуть, и он сам окажется в машине. Причем еще пару секунд ему будет казаться, что толкнули его случайно.
Сегодня меня уже не раз толкали, но и я толкал. Правый толчковый бок заболел от очередного потрясения, зато старушка Лера мигом очутилась на сиденье. Я запрыгнул следом, хлопнул дверцей и скоренько приковал одну Лерину руку к рулевому колесу. В комплекте милиционера, как известно, всегда находились простенькие наручники. Вся операция заняла секунд десять.
– Госпожа Старосельская, – сказал я. – Мы вынуждены вас задержать.
Надо отдать Лере должное. Она сразу все поняла и выглядела очень спокойно. У нее был такой вид, что мои слова ее не испугали, а просто заинтересовали. Как ученого интересуют результаты опытов.
– Неплохо, – деловито сказала Старосельская. – Вы из контрразведки? И где был прокол?
Чувствовалось, что она уже осваивается в роли арестантки.
– Извините, – поспешил уточнить с заднего сиденья Аркадий. – Я, собственно, не из контрразведки…
Лера мельком глянула назад и сказала с удивлением:
– Вы же Полковников. С телевидения. Как вы-то здесь оказались?…
Полковников засмущался.
– Понимаете, – начал он. – Я вообще-то…
Хлопнула дверца, и в машину влез веселый Дядя Саша.
– Порядок, – сказал он удовлетворенно. – Птенчики отдыхают в подъезде. Когда они очухаются, пусть попробуют позвать на помощь. Штаны их я забросил в мусоропровод… А вам должно быть стыдно, – обратился он уже к Лере. – Взрослая женщина, можно сказать, пожилая, а такой элементарный хвост не обнаружила…
– Совсем не пожилая, – обиженно произнесла Лера и потянулась к ридикюлю, который свалился на пол. Я взял ее сумочку сам, открыл и выудил из-под пистолета мятый платок. Лера кивнула, поплевала на платок и начала стирать старушечий грим. Обработав половину лица, она вдруг остановилась. Арестовывали ее не один раз, к этому она, видимо, привыкла. Но сейчас все было довольно странно.
– Ничего не понимаю, – произнесла она. – Да кто вы, черт возьми?
Вместо ответа я вытащил из Лериного пистолета обойму и показал Старосельской.
– Я сам все понял не сразу, – медленно проговорил я, надеясь, что она меня внимательно выслушает. – Даже сейчас я не могу свести все концы с концами… Вчера утром я знал только, что кто-то собирается убить Президента. Вчера вечером я уже представлял себе, КТО будет пытаться это сделать. А сегодня я стал догадываться, КОМУ все это надо…
– Конечно, международному империализму, – с насмешкой прервала Старосельская. – У Лубянки одни и те же песни. Еще Крючков, помню, называл меня агентом…
Я не стал тратить время на спор и продолжил:
– То, что здесь торчат уши Управления Охраны, я сообразил. Не очень было, правда, понятно, зачем Охране убирать Президента, если Управление и так при нем идет в гору. Сегодня утром мне на пальцах объяснили простейшую вещь. Тогда я решил, что ваше так называемое покушение состряпано Охраной как раз для того, чтобы героически выслужиться и с ходу подмять под себя остальные две секретные службы – ФСК и СБ. Идея древняя, но всегда срабатывала хорошо. Да, это была неплохая версия… Правда, потом, когда я узнал еще и про желтенькие пропуска в Кремль…
Лера сердито замахала рукой с платком. На лице ее осталась часть старушечьего грима. Вид у нее был довольно потешный.
– Что за ерунда! – тревожно сказала она. – Причем тут Охрана, какие пропуска? И почему покушение так называемое?
Я ожидал этого последнего вопроса и специально для Леры подготовил небольшой фокус, которому меня утром научил Некрасов. Я выщелкнул из обоймы один патрон, потом достал из кармана перочинный ножик. Лера смотрела на меня, как удав на непослушного кролика.
– Ловкость рук, – произнес я, – и никакого мошенства. Глядите все! – Я подложил планшет, чтобы было удобнее, взял патрон, изготовился… и стал резать пулю, как колбасу. Лера ахнула. Пуля, казавшаяся свинцовой, под ножом вела себя не хуже, чем колбаса: на маленькие аккуратные ломтики разрезать ее было легче легкого.
– Отличная работа, – поцокал языком Дядя Саша. – Такой пулей не убьешь даже таракана. Но выглядит оч-чень солидно…
– Вас подставили, Лера, – грустно сказал я.
Впервые Валерия Брониславовна Старосельская потеряла всю свою самоуверенность. На нее жалко было смотреть. Как будто она восстановила обратно весь свой грим и снова превратилась в старушку.
– Так, значит… – пробормотала она. – Получается, что Андрей… Да нет, быть не может…
– Кстати, – небрежно спросил я. – А какую роль вы отводили Николашину в этом деле?
– Дубль, – машинально сказала Лера, не отрывая взгляда от ломтиков пули. – План номер два. Если бы со мной что-нибудь случилось, он должен был меня заменить… Перед началом спектакля, возле лестницы в партер…
– А вот и Президент! – прервал наш разговор Филиков. Действительно, кортеж мотоциклистов и машин промчался мимо и остановился буквально в пятистах метрах от нашего лимузина. Открылась дверца Главного Автомобиля, и Президент в окружении соколов стремительно нырнул в дверь служебного входа театра. Все мы проводили его глазами.
– Интересно… – подал голос Аркадий Полковников. – А охранцами тоже предусмотрен план номер два?
Педрила-журналист не соврал: ждали в театре Президента, ждали моего закадычного врага! По этому случаю собрался весь бомонд – целая куча гиен пера и кое-кто с телевидения. Я прошелся по фойе в своих потрясающих армейских ботиночках, и меня узнали. Я почувствовал, как рыльце телекамеры потянулось за мной, как встрепенулись в толпе журналюг. Теперь нужно было подсекать. Я притиснулся к старушке, торгующей программками и разноцветными буклетами или каким-то дерьмом наподобие, и спросил: «Мамаша, где здесь будет сортир?!» Спросил я вроде бы ей в ухо, а получилось, что на все фойе. Сортир мне был, конечно, не нужен. Я успел отлить еще дома, да и знал я, где тут заведение Два Нуля. Важным был сам вопрос. В детстве я прочитал, будто бы с такого вопроса какой-то древний поэт – то ли Державин, то ли Пушкин – начинал свои визиты в присутственные места. Эта шуточка мне дико понравилась. И правильно: лучше спросить заранее, чтобы потом не бегать по коридорам и не искать, где бы, черт возьми, поблевать? К тому же фраза про сортир выглядела прикольной. Публика балдела: ка-а-кой крутой!
У старушки с программками когда-то был неплохой зад. Но давно. Лет двести назад. По-моему, она им даже пользоваться разучилась. Забыла, кошелка старая, что такое стульчак. И уж слово сортир восприняла как личное оскорбление.
– Что такое? Что такое? – закудахтала она, отпрыгивая от меня и чуть не теряя свои буклетики. – Что вы от меня хотите?
Да уж не то, на что ты надеешься, подумал я. Все вокруг уже смотрели на меня. На меня, на мои штанцы, мою сумочку и мою кепочку с одноименным «Фердинандом». Мимоходом оглядев фойе, я заметил, как недружелюбно посматривают на меня мальчики в штатском – этого добра сегодня было не меньше, чем журналюг. Придется осадить назад, мудро рассудил я. Если они меня выкинут до прихода Президента, то главного трюка с раздачей книжек мне не исполнить.
Я сказал добродушно:
– Программку хочу купить. И буклеты, вот этот и вон тот…
Старая кошелка с бывшей задницей опасливо вернулась на исходную позицию. Я вытащил пять баксов, отмахнулся от сдачи и сгреб в охапку разноцветное барахло, мысленно ища уже ближайшую урну. Вся эта дрянь отпечатана была на толстой роскошной бумаге, которую я ненавидел и в Париже. Богачи чертовы! Всю задницу обдерешь, разминай или не разминай.
Об этом я и сообщил на прощание бабке. Но уже тихо, не для фойе. Лицо кошелки перекосилось. Видно было, что книжку «Гей-славяне», сочинение писателя Изюмова, в детстве прочесть под одеялом запрещала ей кошелкина мамаша. Хотя какой там Изюмов! В пору ее детства единственной крутой вещью была поэма «Лука Мудищев». Ее, может, она и прочла под одеялом. Но уже забыла на старости лет. И написал поэму, кажется, не я.
