Милли и Учитель шли сквозь ночь. Лица их были укрыты сосновыми ветками, вдетыми в одежду. Одеты они были как убийцы — собственно, убийцами они и были. Медленное продвижение — три шага вперёд, один назад, пауза, чтобы прислушаться… снова три вперёд. Британский компас вёл их сквозь скалы и заросли кустов и деревьев — по курсу на место, откуда открывалась панорама Яремче (если такое место вообще существовало). Крестьянина с ними не было — он остался возле пещеры, охраняя… собственно, ничего не охраняя со Стэном в руках. Идея заключалась в том, что если он заслышит выстрелы, то побежит туда и вмешается, открыв огонь из пистолета-пулемёта и побросав пару гранат Миллса, тем самым попытавшись спасти убегающих убийц — коли до этого дойдёт. Скорее всего, ничего подобного не случится — планы никогда не сбываются настолько точно.
Тем временем земля была неумолима в своём стремлении навредить Милли и Учителю. Их колени и локти были изодраны падениями. Как минимум дважды в ночи им казалось, что они слышали немцев неподалёку, отчего замирали в неподвижности, но никто не выдавал себя. Наконец, они добрались до места — полпути вниз по склону холма в тысяче ярдов к юго-востоку от моста.
Им посчастливилось найти нечто вроде каменного выступа на высоте той же тысячи ярдов над деревней, которая отсюда была частично видна. Через V-образный прогал между двумя холмами с этой позиции были также видны река, водопад и мост. До выжженного склона, на котором немцы ожидали её, была также тысяча ярдов.
— Сработает? — шёпотом спросил Учитель.
— Полагаю, да. В темноте я не вижу небольших веток, которые могут помешать. Даже лист может сбить пулю с траектории, да и позиция тут не из лучших с точки зрения снайперов. При свете дня я найду место получше.
— Мне не нравится передвигаться при свете дня.
— Если нам придётся настроиться, то переместимся утром.
— Ладно. Тогда давай спать.
Спать! И верно — за линией германского фронта, в обнимку с винтовкой, с бухающим сердцем и в крови от ссадин и ран — ничего не оставалось, кроме как спать. Тем не менее, она заснула. И когда свет резанул ей глаза, она на мгновение потерялась — всё смешалось, прошлое и настоящее: кто был жив, кто нет и что её ждало впереди. Она проморгалась и автоматически зафиксировала стену леса и солнце, стоящее на востоке. Жук, прогудевший над ухом, окончательно вернул её к миру. С последним открытием век она вернула контроль над конечностями и глазами.
— Проснулась? — напомнил о себе учитель.
— Да.
— Нормальное место?
Не совсем. Позиция лёжа откровенно не подходила вследствие мешавших зарослей. Прислонившись к дереву, она нашла прогал в ветвях сосны, обеспечивавший хорошую видимость моста, но ствол сосны был голым, и ей некуда было уложить винтовку, а для выстрела с рук было слишком далеко.
Ей нужно было упереться в ствол и найти ветку, на которой можно было бы расположить винтовку. Можно было расположиться глубже в кроне дерева, но тогда придётся обрубить ветки и иголки, могущие помещать пролёту пули.
— Отдохни здесь. Я найду место, — сказал Учитель и ускользнул.
Спустя некоторое время он вернулся:
— Тридцать метров вниз. Если я не ошибаюсь, там старая тропа, которая быстро приведёт нас к нашему пути. Ты готова?
— Да. Пора уже скормить ублюдку девять граммов и убраться отсюда.
* * *
Салид сверился с часами третий раз за три минуты.
8-55. Пять минут до прибытия оберштурмбанфюрера Грёдля. Ну, не пять, конечно — они же не по берлинским улицам едут. Поездка на полевом «Хорхе» по просёлочным дорогам в сопровождении панцервагенов Двенадцатой панцергренадёрской дивизии может задержать их на часы.
— Аков?
— Да, капитан.
— Сверься ещё раз.
— Сэр, мы минуту назад сверялись.
— Верно…
Проверка дала всё то же, что он и ожидал. Все на месте, бойцы прятались в зарослях, а слегка дальше притаились команды с собаками. Венгерские выжлы учуют запах немедленно, и через минуту поймают стрелка. Кроме того, присутствовал толковый капрал с телефоном для координации всех размещённых бойцов и свистком. Его собственные бойцы «Скимитара» в панцервагенах прятались в тени церкви, готовые рвануться к месту действия — дойди дело до этого. Наконец, чёртовы десантники в Наташином Нутре — в пяти километрах ниже по дороге на Яремче, предупреждённые и стоявшие наготове в ожидании беглецов.
Ровно в 9-00 показался первый панцерваген Двенадцатой дивизии. Спустя секунду явился «Хорх» с откинутым верхом — необычный транспорт, используемый как пассажирский автомобиль, но сконструированный, как грузовик. За ним следовал второй панцерваген.
Даже не задав вопроса, Аков нажал кнопку на телефонном аппарате, связавшись с людьми на линии и передал трубку Салиду.
— Внимание, внимание! — отозвался Салид. — все части Цеппелин, это Лидер Цеппелин. Всем на ноги! Наш оберштурмбанфюрер здесь. Вам следует немедленно отреагировать и быстро сблизиться с целями, когда они появятся.
Небольшой конвой достиг командной хаты и остановился. Первые эсэсовцы выпрыгнули из панцервагенов, сформировав оборонительный периметр. Пулемётчик каждого из панцервагенов развернул свой МГ-42 в сторону выжженной зоны, нацелившись чуть выше границы с живым лесом.
За ними показался сержант, чётко отсалютовавший Салиду и обменявшийся протокольными приветствиями. Салид ответил тем же, затем вместе с Аковым прошёл к машине, где и сидел оберштурмбанфюрер Грёдль, куривший сигару. Как обычно, он выбрал гражданскую одежду — скорее профессор, чем генерал в своём сером костюме, гетрах (гетры! Истинная смелость мужчины!), очках в проволочной оправе, тугом галстуке и шляпе-хомбурге. Он терпеливо ждал приближения Салида.
— Доброе утро, герр оберштурмбанфюрер! Добро пожаловать в Яремче.
— Доброе утро, капитан. Я слышал, что у вас тут красивый водопад.
— С удовольствием покажу его вам.
— Я знаю, что об этом мне спрашивать не следует — поскольку все ваши люди и без того чётко расставлены по позициям, грамотно проинструктированы и хорошо управляются. Как только раздастся выстрел — они отреагируют.
— Я обо всём позаботился, сэр.
— Отлично. Так что — начнём наш маленький тур?
— Да, сэр. Могу я задать вопрос — одели ли вы какой-нибудь бронежилет под пальто, как я рекомендовал? Взводный механик с лёгкостью изготовит…
— В этом нет необходимости, как я и сказал ранее. Снова — данные. Те данные, что у нас есть, говорят, что с её оружием она не сможет выстрелить дальше, чем с пятисот ярдов. Физически невозможно.
— Да, сэр, я знаю. Но всё же мера предосторожности.
— Я не хочу, чтобы потом говорили: этот жирный Грёдль не так смел, как любой их пехотинцев, которые идут в бой незащищёнными. Так что, пойдём?
С этими словами он вышел из машины.
Сопровождаемый Салидом, Грёдль двинулся в фальшивый осмотр Яремче, полного свиней и крестьян, которым было велено стоять там, где их застанут и которые были сто раз обысканы эсэсовцами прошлой ночью. Даже свиньи подчинились. Кто бы посмел навлечь на себя гнев СС? Все надели лучшие воскресные одежды, кланялись, улыбались и снимали шапки. Маленькая девочка в яркой кукольной украинской одежде вручила им букет из дюжины роз (почему-то незадолго до их приезда она выдернула из букета и отложила в сторону тринадцатую розу), в ответ на что Грёдль нагнулся и поцеловал её, а также её мать. Затем девчонку и мать отвели в сторону, а процессия продолжила свой путь вниз по дороге к мосту через реку Прут.
Вся безопасность была театром, смысл которого заключался в демонстрации профессора экономики и массового убийцы на мосту, где он будет лучше всего виден. Там он и остановится — до того времени, как раздастся выстрел либо ноги его не подогнутся и его не унесут оттуда. Но все полагали, что Ведьма всё-таки выстрелит. Ей следовало выстрелить. Если она не выстрелит, её казнят свои же люди: Сталин, в конце концов, расстрелял около двухсот своих генералов за неудачи — некоторые из них даже были настоящими. От уничтожения снайпера-неудачника он уж точно не отказался бы, равно как и от истребления всех членов его семьи, до которых дотянулся бы.
Примитивные здания не представляли никакого интереса для любого немца и уж тем более для Грёдля. Однако, он делал вид, что очарован различными достопримечательностями, на которые указывал Салид — а точнее, Салид притворялся, что в этой глуши может быть нечто, что привлекало бы внимание германского интеллектуала.
— По правде говоря, всю эту срань нужно спалить, — мягко сказал Грёдль. — Вместе со всеми людьми. Эти мрачные унтерменши и их обезьяноподобные дети недостойны того, чтобы занимать столь прекрасную и богатую природными ресурсами землю. Она наша по праву эволюции. Меньшие народы должны быть истреблены. Они — неандертальцы, их время ушло. Нужна серьёзная коррекция, а мы — и есть та самая коррекция. Мы здесь для того, чтобы восстановить природный порядок, подчиняющийся данным, данным и ещё раз данным.
