И вот… Если бы еще вчера кто-то мне сказал, что я, как кисейная барышня, разрыдаюсь в компании гэбистов, меня бы это позабавило. Потому что еще вчера это казалось мне чистой крезой. Плачущая Лера Старосельская – это все равно что сухая вода и горький сахар.
И вот… Я сидела в машине на переднем сиденье и грязным платком утирала свой распухший нос. Два фискала и один Полковников сгрудились вокруг обманутой Леры и, кажется, искренне ей сочувствовали. Полковников пожертвовал даже чистый платок из своих личных запасов, но вскоре и эта тряпочка быстро промокла. Кстати, платок был женский. На нем была вышита буква Н. Я поняла, что еще не разучилась соображать и наблюдать, но подлые слезы так и капали. Шарлотта Кордэ, думала я, размазывая слезы мокрой тряпочкой. Из тебя такая же Шарлотта, как из дерьма пуля. Вышла резать Марата по сценарию самого Марата. Вышла пожертвовать собой, не зная, что кто-то хихикает из-за кулис. Славный спектакль с набитой дурой Валерией Старосельской в главной роли. Никакая ты не бабушка русской демократии, мстительно сказала я самом себе. Ты толстая глупая корова, пешка в игре Охраны, если не кого-то похуже. Ты Ван дер Люббе, безмозглый человек для провокаций. Этот болван, наверное, тоже надеялся, поджигая рейхстаг, совершить благородный поступок. Сам пропал и всех погубил. Болван? Кто болван? Да я, я! Кто трепался на всех митингах, что убьешь тирана? Политический капитал себе зарабатывала. Вся митинговая шиза уже давно была в курсе: вот Лера-которая-убьет-тирана. Будущий завоеватель Гонконга пришел к власти? Пришел. Тиран? Ну-у-у, пробу негде ставить. Вот, Лера, и флаг тебе в руки. Вот тебе, Жанночка, и меч из фанеры. Вот тебе, Шарлотта, и ножик из картона. Вот тебе, Фанни, и пистолет с кривым дулом. Кто там любит меня? Кто – за мной? Мальчик Андрюша идет за мной. Все Управление Охраны идет за мной и аплодирует. Сам господин Президент… Ах какая мразь! Лучше бы я ничего не знала. Лучше бы эти фискалы и примкнувший к ним репортер не стали меня спасать. Выстрелила бы с надеждой, что попала в цель. Я бы тогда не увидела фото мертвого Андрона, который погиб из-за меня. Это ведь МЕНЯ прятала Охрана, чтобы, упаси Боже, до дня икс кто-нибудь меня бы не потревожил…
На душе стало до того мерзко, что малодушная мысль застрелиться немедленно вдруг возникла в моей идиотской голове. Возникла – и сразу же погасла. Во-первых, не из чего. И, в-главных – не дождетесь! Такого удовольствия я вам не доставлю. ИХ затея, возможно, на сегодня и сорвана, зато Я свое обещание так и не выполнила.
Все, Лера. Все.
Я последний раз по инерции всхлипнула, утерлась и сказала решительно фискалу Лаптеву:
– Снимите наручники. Слово даю, никуда не убегу.
Капитан Лаптев, не задумываясь, отстегнул браслеты, после чего мы с ним элегантно поменялись местами: он сел за руль, а я поместилась рядом с ним.
Я почувствовала, что отчаяние прячется в какой-то дальний уголок моего сознания, а на смену ему приходит моя прежняя решимость. Правильно, Лера. Игра еще не проиграна. Была чужая игра, станет – моя.
– И что теперь будем делать? – спросила я у своих спасителей-тюремщиков.
Бородатый Филиков распушил, потом кое-как пригладил свою ужасную бороду и сказал:
– Курить.
Полковников, вытащив из сумки крошку видеокамеру, бархоткой протер линзы, прицелился из окна и так же коротко произнес:
– Наблюдать.
Капитан Лаптев, который, как видно, в этой группе был за старшего, пожал плечами и честно признался:
– Черт его знает… Ждать, наверное. Вас мы выкрали, и без главного виновника им сейчас придется туго…
Буквально через две-три минуты все мы поняли, что были оптимистами. Глупыми, наивными оптимистами. Незаменимых у Охраны определенно не было. Дверь служебного выхода внезапно распахнулась, из нее высыпалась толпа разъяренных соколов с Этим Господином в центре. Президентский кортеж резко взял старт, мотоциклы взревели, и через секунду объект покушения пропал из глаз.
– Липа, все чистая липа, – брюзгливо произнес Дядя Саша.
– Хоть бы для порядка пошерстили вокруг театра, хоть бы машины вокруг для приличия проверили… Нет! Получили установку, сыграли в игру, – и отвалили. У нас бы в конторе таких дилетантов завтра бы, да без выходного пособия…
– Не заводись, Дядя Саша, – начал было Лаптев, но осекся. Спектакль, оказывается, еще не был сыгран. Из той же двери штатские вытащили каких-то двух людей, с криками кинули в свою машину – и тоже умчались, только в противоположном направлении.
– Вот и заговорщиков нашли, – не отрываясь от видоискателя возбужденно воскликнул Полковников. – Вы их узнали, да?
– Одного узнал, – зло ответил Лаптев и начал, наплевав на все правила движения, разворачивать нашу машину. – Тут ошибиться трудно. Этот нос картошкой ни с чем не спутаешь… Какие же они скоты!
– По-ли-ти-ка, – сквозь зубы просвистел озабоченный Полковников, прилипший к своей видеокамере. Слово это прозвучало как ругательство. – Вот кто им был нужен! Пистолет ему в руку они вложить не смогли, да и зачем? И так сойдет… До чего нагло все устроили!
Наша машина мчалась, сильно отставая от той, на которой повезли нашего Бывшего. Бывшую надежду нашей бывшей демократии. Теперь ему поспешно кроили образ заговорщика. Но ведь я устраивала заговор, одна я! Почему же я сижу в приятной компании, а ЕГО везут в Лефортово? Вопрос был излишним. Лера должна была быть гарниром, приправой к по-настоящему острому блюду. К какому – понятно. В нашей истории был уже один деятель, любитель острых кушаний… Я закусила губу от злости.
– Э-э, – неуверенно сказал Филиков. – А кто был тот второй… ну, разноцветный, в кепочке? Случайно не Евтушенко?
– Черт его знает, – равнодушно бросил Лаптев, стараясь любым способом сократить расстояние между машинами. – Прихватили кого-то для компании…
– Я узнала, – произнесла я. – Если кому интересно, это писатель Фердинанд Изюмов. Редкий сукин сын.
Дядя Саша сплюнул в открытое окно.
– А этот-то зачем? – озадаченно спросил он. – Он же вроде того… порнографию пишет, да еще про педерастов… Какие-то мужики в какой-то пустыне… В общем, муть голубая.
Капитан Лаптев резко сказал:
– Догоним – спросим. Это ведь охранцы. Значит, повезут не в Лефортово, а к себе на Садовую. Тут через два квартала будет тихая улочка…
– Ну и что? – скептически поинтересовался Дядя Саша. – Отбивать их будем? Тут без стрельбы не обойдешься, а мне бы не хотелось… Противное дело. Все равно что курить польский «Салем».
– Не говори под руку! – раздраженно произнес Лаптев. – Я за рулем. Сегодня по твоей милости мы уже раз чуть не попали в аварию…
– Почему это по моей? – удивился бородатый Филиков. – Кто вел машину, ты или я? Я просто сказал тогда… Я и сейчас только говорю. Без стрельбы, говорю, здесь не обойдешься… Вот и все, что я сказал.
К счастью, обошлось без стрельбы. Даже без намеков на нее. Видимо, есть Бог, в которого я честно не верю. Он хоть и начисто испортил погоду в Москве этим вечером, сжалился над бедной Лерой и ее друзьями-гэбистами. Или не Бог, а рок. Или случай. Какая-то сила без названия, но со своеобразным чувством юмора.
Машина, за которой мы так безуспешно гнались, свернула на тихую улочку и вдруг резко затормозила. Дверцы распахнулись, и оттуда начали прыгать охранцы вперемежку со своими пленниками. Из салона выползло рыжее облачко дыма. Мы были от них еще на приличном расстоянии, однако слабая волна удушливой вони стала докатываться и до нас.
Лаптев проехал еще сотню метров и затормозил.
– Что за дрянь? – возмутился Полковников, брезгливо кашляя.
– Гениально! – прокашлял в ответ Филиков. – То, что надо! Кто-то взорвал в салоне химическую гранатку. Вот козлы.
– Протухшую, – добавил Максим Лаптев и, зажимая нос, кинулся из машины прямо в облако вонючего дыма.
– Камикадзе, – простонал сердито Филиков и бросился следом. На секунду он остановился и бросил нам с Полковниковым: – Сидите на месте, справимся без вас…
– Да мы и не собирались, – чихая, ответил Полковников, машинально отмахиваясь от вони своей камерой. Запах был еще тот.
Я вспомнила древние уроки по гражданской обороне и старалась дышать через мокрый платок – благо слезы на моем еще не высохли. Я уже поняла, что дело, в которое мы впутались, воняет. Но я не догадывалась, что до ТАКОЙ степени!
Taken: , 1
Какая-то сволочь из штатских разбила мне губу, пока меня волокли из театра в эту машину. Было больно, противно, обидно. Больше всего – обидно. Год назад газетчики называли меня непредсказуемым политиком. Как бы не так! За все мои шесть лет я, наверное, наделал полным-полно глупостей. Собственных и подсказанных мудрилами из референтов. В ком-то ошибся, кто-то ошибся во мне. Понял раз и навсегда, что чистыми руками большую политику не сделаешь. Абсолютно чистыми руками. Руки мои были довольно чисты – насколько это было возможно. Приходилось делать разное, и не очень хорошее. Но ведь у меня была мера! Была ведь граница, перед которой я мог остановиться, была…
