Алексей злился, но ничего не мог поделать.
– К Павлу! – жестко сказал он Сергею. – С ним и перекусим!
Темный, по-южному насыщенный терпкими запахами вечер неторопливо обволакивал припограничный город Пархар. На узких, вымощенных булыжником улицах, под кронами пирамидальных тополей и чинар зажигались редкие фонари. У низких глиняных домов сидели, прислонившись к дувалам, высохшие белобородые старики в тюбетейках, розовых халатах, с кальянами и янтарными четками в руках. Несмотря на жару, их ноги были обуты в высокие, толстой вязки цветные носки – «джурабы». Рядом бегали собаки, неторопливо прохаживались кошки, пахло пряностями, яблоневыми садами, теплой пылью, паленой травой и гашишем. Двенадцатилетняя девочка шла от арыка, несла на плечах коромысло с двумя ведрами, полными воды. Где-то вдали резким высоким тенором кричал осел.
– Вот черти мусульмане! – весело говорил Сергей, ведя запыленную машину. – Религия запрещает им водку пить, так они травку смалят! Тихо и культурно. А нам, русским, только водку подавай! Ведрами желательно…
Через некоторое время они остановились у двухэтажного деревянного дома с резными ставнями и высоким крыльцом. Дом этот резко отличался от окружающих его низких глиняных домов. Пожалуй, и в самой России трудно было найти такое гротескно-лубочное сооружение бледно-синего цвета с ярко красными деревянными накладками в виде петухов, жар-птиц и прочих сказочных зверей.
– Вот здесь Павлуша и живет! – Сергей вышел из машины. – Прошу ничему не удивляться! Вкусы, как говорится, у всех разные!
Из-за угла дома выскочила большая бурая овчарка и, громыхая цепью, хрипло залаяла. Муслим в испуге бросился к Алексею.
– Не бойтесь, она привязана. Но вообще-то злющий пес! Смесь овчарки с волком. Даже на Павлушу несколько раз бросался. – Сергей поднял с земли камень и бросил его в дверь дома.
Собака рвалась с цепи, злобно лаяла, оскалив крупные, с капающей слюной зубы. Дверь в доме, наконец, открылась, и на пороге показалась щуплая фигура в длинных темных трусах и все с той же, как у Алексея, Николая и Сергея, татуировкой на левом плече.
– Что надо? – закричал он.
– Павел! Это я! Забери зверя!
– А кто с тобой? – Павел неподвижно стоял на крыльце.
– Подойди, сам увидишь! И заткни эту тварь! – раздраженно крикнул Сергей.
– Павлуша, это я, Леха Одалевский! – Алексей сделал шаг вперед.
– Леха? – недоверчиво переспросил Павел и двинулся к ним. По мере того, как он подходил, его полнощекое и все еще почти мальчишеское, как на армейских фотографиях, лицо прояснилось, и последние несколько шагов он пробежал, обнял Алексея и радостно запричитал: – Леха! Какими судьбами? Нет, таки Леха! Ты смотри, таки Леха! Давайте в дом! Все пойдемте! А это – жена? Ох, е-мое, Леха! Сейчас я этого теленка успокою и вы пройдете! – Павел схватил собаку за ошейник и потащил в глубь двора. Пес рвался из его рук, рычал и хрипел, кося на гостей налившиеся кровью глаза.
Они вошли в дом. После небольшой темной прихожей была светлая, тесно заставленная мебелью комната, в которой на всю громкость работал телевизор. Определенностью вкуса хозяин явно не обладал: рядом с высоким старым резным буфетом стоял современный, обитый темно-вишневым вельветом низкий диван и синие плюшевые кресла. У деревянных, тоже старинной работы, тумб высились разнокалиберные абажуры трех торшеров. Вдоль стены тянулся полированный книжный шкаф, заставленный хрустальными вазами, пологими чашами, дешевыми фарфоровыми статуэтками и армейскими фотографиями – каждая под стеклом, в тонкой металлической рамке. Теперь на этих фотографиях Джуди знала всех, кроме курносого скуластого Шалыгина. В углу стоял деревянный, явно самодельный бар.
– Садитесь, садитесь! – весело предложил Сергей. – И ничему не удивляйтесь. Павлуша у нас парень со странностями! Телевизор я, пожалуй, выключу…
– С какими странностями? Чего ты, Сухарь, треплешься?! – сказал улыбающийся Павел. – Открой лучше буфет, достань выпить! А я пока штаны надену…
Он скрылся в соседней комнате. Сергей подошел к бару, заглянул внутрь.
– Буфет! – насмешливо передразнил он Павла. – Что может держать советский человек в баре, который он называет буфетом? Конечно, водку! И вино! Нет, вы посмотрите на него – денег хоть задницей ешь, а он дешевое вино пьет! Как можно такую пакость в рот брать? – Сергей повернулся к Джуди и Алексею с большой темной бутылью в руке. – Я тебе, Джуди, советую попробовать! Никогда не забудешь замечательный вкус плодово-ягодных чернил под названием «Солнцедар»! Если, конечно, выживешь! – он поставил бутыль на стол.
– Леха, Леха! Дружок ты мой закадычный! – из комнаты, напевая, вышел Павел. На нем были узкие джинсы и белая майка с улыбающейся физиономией Мики Мауса. Увидев ее, Джуди засмеялась, словно тоже встретила старого знакомого.
– Что? – удивился Павел и повернулся к Сергею. – Опять ты про меня чего-нибудь наплел?!
– Нет! Он здесь ни при чем! – продолжала смеяться Джуди. – Просто… Мики Маус … и здесь! Это, приятно!
– Мики кто? – растерялся Павел и посмотрел на Алексея: – Чего это она по-японски?
– Да не по-японски! Ну, рисунок у вас! Вы что, не знаете, что это Мики Маус?! Я увидела, и мне стало смешно!
Павел посмотрел себе на майку, затем на Джуди, перевел глаза на Алексея и, так и не поняв, о чем она говорит, решил больше не спрашивать. Широко улыбнулся другу и подсел к нему на диван.
– Леха, гад, что же ты не предупредил, что приедешь?! Я б тебе такую встречу устроил! А сейчас… Даже выпить толком не могу! С утра в рейс. Эх, жизнь! – он удрученно покачал вихрастой головой.
У Павла было круглое лицо с пухлыми, как у девушки, щеками. Небольшие, близко поставленные глаза его сверкали добротой и радостью. Полные, слегка потрескавшиеся губы не расставались с улыбкой, и было видно, что он действительно рад приезду Алексея. Муслим сразу, как щенок, почувствовал в Павле добряка и тут же взобрался к нему на колени, с любопытством разглядывая Мики Мауса.
Джуди села напротив них в кресло.
– Надолго уходишь? – словно бы мельком спросил Алексей.
– На неделю, как минимум! А ты на сколько приехал? Да что это мы трепемся всухую?! Серега, достань рюмки, выпьем! Я тоже с вами кирну малость! Такая встреча, такая встреча! Вы, может, жрать хотите? Я гляну, что там у меня есть! – Павел снял с колен Муслима и суетливо побежал на кухню.
Все молча переглянулись.
– Ну, как ты его находишь? – тихо спросил Сергей.
– Пока ничего не замечаю. А что? – так же негромко ответил Алексей.
– Я ничего не хочу говорить. Сам поймешь! И про дело свое сам с ним разговаривай. Он на меня и так скалится, а за что – не понимаю. – Сергей поставил на стол рюмки, расслабленно опустился в кресло.
Оставленный на миг без внимания Муслим с силой потянул за длинный шнур торшера. Торшер с грохотом упал на пол, его керамическая подставка разбилась. Алексей схватил заплакавшего от испуга мальчика на руки. Из кухни выскочил Павел.
– Что случилось? Ах, это… – он увидел разбитый торшер, легко махнул рукой: – Ерунда! Не плачь, парень, я таких еще сто штук могу купить! Ставить только негде!
Он быстро подобрал осколки, вышвырнул их вместе с торшером в другую комнату.
– У меня, ребята, со жратвой не густо. Мне ведь завтра в рейс, так я все подчистил! Только банки с тушенкой остались да картошку можно быстро поджарить! – Павел повернулся к Джуди. – Можешь помочь? Как тебя, кстати, зовут?
– Джуди, – улыбнулась она.
– Ка-ак?! – удивленно переспросил он. – Отродясь такого имени не слыхал!
– Она, Павлуша, американка! – усмехнулся Сергей. – Ты, небось, никогда в жизни живых американцев не видел?!
– А ты с ними всю жизнь из одной тарелки хлебаешь? – огрызнулся Павел. – Ну ладно, американка так американка, а картошку жарить умеешь?
– Может быть… – Джуди с готовностью пошла с ним на кухню.
Через пару часов от неподвижного сидения за столом и большой порции картошки с жирной тушенкой глаза Джуди стали откровенно слипаться. Несколько раз Алексей пытался завести с Павлом разговор о переходе границы, но тот был так возбужден, что почти не слышал, о чем говорили другие. Выпил Павел три полных стакана крепленого вина, почти ничего не ел и только много и громко вспоминал прошлую службу. Увлеченному этими воспоминаниями, ему уже и самому казалось, что он-то и есть самый близкий кореш Алексея, без которого ему теперь и жизнь не в жизнь.
– Я, старик, к себе в село вернулся – тоска смертная! Пожил несколько месяцев и решил драпать! Не могу я там их тишину переносить! Заболел прямо! Так мне и снились ребята наши, как мы в бой идем, вертолеты над нами гудят, все вокруг полыхает, а мы идем и идем, газуем на «бээрдэмчиках»! Веришь, чуть было не повесился там от тишины! Нет, думаю, надо назад возвращаться! Это моей жизнью стало! Не могу без этого!
