Жена его занялась обычными домашними делами. Убрав на кухне стол, она приступила к разборке корреспонденции, с досадой отметив, как резко возрос за последние годы ее объем. Прошли те времена, когда можно было ответить на каждое письмо; теперь ответы на них составлялись устройствами для электронной обработки текста, так называемыми электронными редакторами, содержащими тщательно подобранные стандартные наборы ответов. Любопытно, подумалось ей, заметил ли кто-нибудь, да и было ли это кому-либо интересно, что большинство писем мужа его избирателям написаны компьютером и подписаны маленькой машинкой, которую он недавно привез из поездки в Штаты. Большинство писем было от лоббистских групп, профессиональных критиков или явных политических противников, которых нисколько не интересовало содержание ответа. Однако, вздохнула она, всем им нужно отвечать. Она принялась разбирать пухлую пачку конвертов — нельзя позволить, чтобы муж лишился хотя бы одного голоса.
Толстый коричневый пакет она отложила в сторону, решив заняться им в последнюю очередь. По всему было видно, что доставлен он с курьером. Конверт был прошит степлером, и, чтобы его открыть, придется повозиться с этими противными металлическими скрепками.
Работа спорилась, скоро дошла очередь и до коричневого конверта. Когда была вытащена последняя скрепка, ей в руку вывалилась кассета с пленной. Внутри ничего не оказалось — ни письма, ни дарственной записки, да и на самой кассете не было указано, от кого она.
— Дурачье. А подумали они о том, как, собственно, на это отвечать? — Положив кассету в сторонку, она взялась за «электронного редактора».
Целых три часа напряженной работы ушли на то, чтобы прочитать каждое письмо, подобрать для него текст ответа, способный убедить адресата в том, что к его посланию отнеслись с полным вниманием, приладить подписывающую машинку, сложить листок с ответом пополам, вложить в конверт с адресом и наконец заклеить. Пленку она оставила на столе. На губах у нее был привкус клея: пришлось лизать столько конвертов. А эта дурацкая пленка подождет, пока она выпьет чашечку кофе.
Только вечером она вспомнила о кассете. Вултон пришел домой, проведя весь день в стараниях заручиться поддержкой своих коллег по палате общин, и чувствовал себя совершенно разбитым. Друзья посоветовали ему не усердствовать в собирании голосов, а хорошенько выспаться. Он решил последовать этому совету, тем более что в конце недели предполагал выступить с тремя важными речами, для чего не помешало бы поберечь силы и энергию.
Сидя в любимом кресле, он обдумывал контуры будущей речи, когда жена вдруг вспомнила о кассете, забытой на кухонном столе.
— Между прочим, дорогой, сегодня утром кто-то тебе подбросил пленку, и никаких данных о том, от кого она. Ты не знаешь, что бы это могло быть? Может быть, там записана твоя речь на прошлой неделе или последнее интервью?
— Понятия не имею. Подлей мне еще немного и давай послушаем. — И он махнул рукой в сторону стереосистемы.
Жена послушно, как всегда, сделала то, что он сказал. Вултон размешивал свежую порцию джина с тоником, когда кассетная дека проглотила последний дюйм чистой пленки и вспыхнувший красным светом индикатор уровня звука показал, что воспроизводящие головки начали что-то читать. Послышалась серия низких шипящих звуков и поскрипываний. Видимо, подумала она, писал не профессионал, так что ничего не разберешь. И она повернула ручку, усиливая уровень звука.
В комнате раздался громкий смех девушки, за которым последовал низкий глубокий вздох. Эти звуки будто загипнотизировали Вултонов, буквально пригвоздив их к месту. В течение нескольких минут динамики выдавали серию более коротких вздохов более высокого тона. Безошибочные звуки секса сопровождались ритмическим стуком изголовья кровати об стену. Все было ясно без объяснений. Вздохи женщины становились все короче и пронзительнее. Два тела поднимались все выше, приостанавливаясь временами, чтобы глотнуть воздуха, упорно продвигаясь вперед, пока они не достигли с резким крещендо вершины страсти. Прежде чем вернуться назад, жарким шепотом они обменялись словами благодарности и удовлетворения. Снова послышался женский смех вперемешку с глубоким басовитым похохатыванием мужчины.
На какое-то мгновение стало тихо, потом микрофон уловил и магнитофон зафиксировал новые звуки.
— Патрик, это было великолепно! — смеясь, сказала женщина. — Не попробовать ли нам еще раз?
— Нет, иначе ты перебудишь весь этот чертов Борнмут! — ответил мужчина с четко выраженным ланкаширским акцентом.
И Вултон, и его жена до сих пор сидели не шевелясь и не проронив ни слова. Прослушав пленку до конца, жена встала, медленно подошла к стереосистеме и выключила ее. Когда она повернулась и посмотрела на мужа, из ее глаз покатилась по щеке слезинка. Муж не поднял головы.
— Что я могу сказать? Любимая, я очень сожалею, — прошептал он. — Я не собираюсь тебе врать, все отрицать, говорить, что это — липа. Но я очень жалею об этом. В самом деле. Я понимаю и очень сожалею, что причинил тебе боль.
Она не ответила, но обида и горе на ее лице действовали на него сильнее любых гневных слов.
— Что мне теперь делать? — тихо спросил он ее. Она вскинула на него полные возмущения глаза.
— Пэт, в последние двадцать три года я на многое закрывала глаза, и не такая уж я глупенькая домохозяйка, чтобы думать, что этот случай — единственный. Но ты мог бы все-таки проявить элементарную порядочность и держать это подальше, а не размазывать мне по лицу! Ты просто обязан был не допускать этого.
Повесив голову, он молча слушал. Она немного подождала, давая ему время прочувствовать ее слова.
— У меня есть своя гордость, — продолжала она, — и я не потерплю, чтобы этой уличной девке удалось разрушить мой домашний очаг и выставить меня перед всеми дурочкой. Вот этого я ей не позволю. Ты должен разузнать, чего именно добивается эта потаскушка, и тогда, соответственно, или откупись от нее, или, если это окажется необходимо, обратись за помощью в полицию, но отделайся от нее. А кроме всего, отделайся еще и от этого! — Она с отвращением швырнула ему пленку. — Ей не место в моем доме. Да и тебе не будет в нем места, если хотя бы еще раз мне придется услышать эту мерзость!
Когда он поднял голову, в его глазах тоже стояли слезы.
— Я разберусь с этим делом, займусь им сразу же с утра. Ты никогда больше ничего об этом не услышишь, — твердо пообещал он.
Пенни недовольно поморщилась, глядя на серое ноябрьское небо, и, выходя из многоквартирного дома, в котором она жила, осторожно ступила на тротуар. Метеорологи давно уже предупреждали о внезапном и резком похолодании, и вот оно пришло, разыгравшись с удвоенной силой. Осторожно ступая по замерзшим лужам, она пожалела, что на ней туфли на высоких каблуках, а не сапоги. Пенни медленно продвигалась по краю тротуара, когда дверца автомобиля, мимо которого она шла, внезапно открылась и преградила ей путь.
Когда она нагнулась, желая сказать водителю, чтобы он, черт побери, был поосторожнее, то увидела за рулем Вултона. Обрадовавшись, она одарила его лучезарной улыбкой, но ответного знака дружеского расположения не получила. И после того как, повинуясь его команде, она скользнула на заднее сиденье, он не повернул головы, чтобы взглянуть на нее, а смотрел прямо перед собой.
— Что тебе надо? — спросил он голосом, от которого дохнуло холодом морозного утра.
— А что ты предлагаешь? — улыбнулась она, но тут же спохватилась: никогда еще не видела его таким бездушным.
Повернув наконец к ней голову, он невольно отметил, что, несмотря ни на что, его продолжает тянуть к ней, и еще раз мысленно обругал себя за безрассудство.
— Послушай, зачем тебе понадобилось посылать эту пленку мне на дом? Мало того, что это очень жестоко, поскольку ее прослушала и моя жена, но к тому же это было и глупо, так как теперь она все знает и ты не сможешь меня шантажировать. До нее не дотронется ни одна газета или радиостанция, так как их отпугнет потенциальный риск оказаться потом обязанными выплачивать по суду компенсацию за диффамацию. Таким образом, тебе это мало что даст.
Он надеялся, что она не сообразит, какой огромный урон может нанести ему эта пленка, окажись она в руках недоброжелателей. Похоже было, что его блеф удался — в ее глазах погасли искорки, щеки побледнели.
— Ради Бога, Патрик, о чем ты говоришь?
— О той пленке, которую ты мне прислала, глупая ты девка. И не прикидывайся дурочкой!
— Я не посылала тебе никакой пленки. Не имею никакого понятия, о чем ты говоришь.
Ошеломленная неожиданным градом оскорблений и непонятных вопросов, которыми он буквально забросал её, Пенни начала рыдать и хватать ртом воздух. Он схватил с силой ее за руку, и из глаз Пенни полились уже настоящие слезы боли.
