Придерживая черную тросточку, все так же висящую на левой руке, Винс быстро подошел к Эдеру и остановился рядом с ним. Придав тросточке прежнее положение, он снова оперся на нее обеими руками и с вежливым интересом уставился на Лума.
— В чем именно оказать содействие?
— Уточнив, каким образом мы можем связаться с судьей. Постарайтесь понять нас. В силу того, что он… словом, поддерживал кое-какие неформальные отношения с Благим Нельсоном, и шериф, и ФБР, скорее всего, захотят поговорить с ним… или, в крайнем случае, с его адвокатом.
— Я больше не являюсь его адвокатом.
— Знаю. Но вы можете дать мне знать, каким образом я мог бы связаться с вами или с ним, если…
— Я не знаю, где мы будем, — и Винс одарил собеседника веселой мальчишеской улыбкой, полной очарования, которая, как знал Джек Эдер, обманула не одного. — Еще в начале этого месяца я обитал в Ла-Джолле, но теперь у меня нет определенного адреса и, соответственно, телефона.
Лум нахмурился, словно отсутствие у Винса определенного адреса автоматически вызывало подозрение к нему.
— А как насчет вашей жены или ближайших родственников? Может быть, ваш юрист или бухгалтер? Просто любой, кто мог бы связаться с вами.
Винс с сожалением покачал головой.
— Мои финансы в таком состоянии, что я не нуждаюсь в бухгалтере. И если бы даже мне были нужны услуги юриста, я бы не мог их себе позволить. Моя жена находится в частной психиатрической клинике и старается не иметь дело с реальным миром, не говоря уж обо мне. Родители мои скончались. У меня нет ни детей, ни ближайших родственников.
— А друга?
Винс кивнул в сторону Эдера.
— Он перед вами.
С очередной ухмылкой Лум повернулся к Эдеру.
— Значит, вы не имеете представления, где остановитесь, так?
— Предполагаю, что сегодня вечером в мотеле. А потом… ну, что тут можно сказать?
— Родители? Жена? Дети? Старые друзья — кроме него? — Лум небрежно кивнул в сторону Винса.
— Все данные имеются в моем личном деле, — сказал Эдер. — Но чтобы сэкономить вам время, сообщу, что мои родители скончались. Мой сын, как вы знаете, умер в Мексике четырнадцать месяцев назад, когда я был здесь. Самоубийство. С женой мы развелись в семьдесят втором, и она давно вышла замуж. Моя дочь содержится в частной психиатрической больнице.
Взгляд Лума упал на Винса.
— В той самой, что и ваша жена?
— Его дочь и есть моя жена.
Проехав четыре мили к югу по уже знакомой трассе, Винс остановил «Мерседес» на обочине дороги, рядом с участком ярко-пурпурных цветов. Джек Эдер восхищенно уставился на них, медленно вращая ручку черной тросточки вправо, а не влево.
— Что это такое? — спросил он, когда ручка отделилась от тросточки.
— Исландские маки.
По-прежнему не сводя глаз с алого поля, Эдер положил изогнутую ручку себе на колени, снял серебряный колпачок, извлек из тросточки стеклянную фляжку и сделал глоток. Почувствовав вкус виски, он закрыл глаза и блаженно вздохнул. Через несколько секунд он открыл глаза и улыбнулся, словно испытывая несказанное облегчение от лицезрения неизменных маков и от того, что смог припомнить вкус виски.
— После того, как Лум и иже с ними остались за спиной, и, наконец, стало ясно, что я на самом деле простился с заточением, можешь ли ты представить, что я обоняю?
— Все запахи мира. Благие намерения.
— Нет. Господи, запах японской хурмы. А я не чувствовал его лет пятнадцать, а то и двадцать.
— Я слышал, что благие намерения могут пахнуть как угодно. Даже японской хурмой.
Эдер передал Винсу стеклянный сосуд. От алкоголя, что туда залил Винс, осталось не больше глотка.
— Так расскажи мне о нем. Об этом месте, забытом Богом, — попросил Эдер.
— Дюранго, — сказал Винс, возвращая сосуд. — Примерно девять тысяч душ, плюс-минус пару сотен, которые борются за жизнь, ибо там нет никакой промышленности, достойной упоминания, а только отличная погода, которую, тем не менее, нельзя есть или с ее помощью платить по счетам.
— Как насчет туристов?
— Из-за недосмотра отца Серры — и, соответственно, Господа Бога — там не была заложена испанская миссия. Соответственно, отсутствуют и туристы.
— Он уже канонизирован?
— Отец Серра? Рим как-то занимался им, но ходят слухи, что дело отложено в долгий ящик.
— Если там в самом деле столь великолепная погода и место расположено на берегу океана, почему же там нет туристов?
— Потому что там нет пляжа, — объяснил Винс. — При прокладке Южнотихоокеанской дороги на подсыпку насыпи была срыта почти вся прибрежная полоса, а остатки пляжей сгрызли шторма.
Эдер понимающе кивнул… сделав еще один глоток из фляжки, спросил:
— Как тебе удалось отделаться от слежки?
Винс включил двигатель, и прежде, чем вырулить на дорогу, посмотрел в стекло заднего вида.
— Это мне подсказал Вояка Слоан.
— Боже милостивый, — вытаращив глаза, едва ли не с благоговением произнес Эдер. — Сколько ему — семьдесят, семьдесят один?
— Семьдесят один.
— Все сшибает пташек в роли полковника?
— Произвел себя в бригадиры.
— Что должно производить впечатление на вдовушек.
— В его годы, сказал Вояка, быть всего лишь отставным полковником как-то не солидно. Так что на этот раз он вывел себя в отставку из канадских военно-воздушных сил в звании бригадира и обзавелся легким акцентом, который чертовски очаровывает вдовушек от Ла-Косты до Палм-Спрингса и особенно в Ла-Джолле, где я с ним и встретился.
— Во сколько он нам обошелся?
— В пять тысяч.
— Как это выглядело?
— Придерживаясь исключительно точных инструкций Вояки, я ровно в 10.00 свернул с федеральной дороги № 101 на дорогу штата с твердым покрытием; единственную, по которой можно добраться до Дюранго и уехать оттуда.
— Когда? Прошлым вечером?
— Прошлым вечером. Через восемь минут, точно, как Вояка и предсказывал, я заметил вышедшую из строя машину. У нее был поднят капот, и Дикси смотрела в двигатель с таким видом, словно видела его впервые.
— Дикси, как я полагаю, достаточно симпатична.
— Дикси блондинка, и более чем симпатична. Машина марки «Астон-Мартин».
Эдер допил остатки виски из фляжки и цокнул языком от удовольствия.
— Избавь меня от подробностей, Келли. Тем более, от таких непристойных.
Келли Винс вылез из «Мерседеса» и неторопливо пошел к женщине, на которую падал свет обеих машин. Оторвавшись от изучения двигателя «Астон-Мартина», она без особой тревоги посмотрела на него.
— Если вы хотите трахнуть меня по голове и забрать деньги, у меня только шесть долларов с мелочью.
— Я не уличный грабитель.
— Вы механик?
— Увы, и не он.
— Тогда вы должны быть добрым самаритянином, который разбирается в этих чертовых машинах.
— Свою я еще вожу. Хотя с остальными никогда не имел дела.
— Да это проще простого, — заверила она. — Хватит пары секунд, чтобы разобраться — пока вы, конечно, не захотите сдать назад.
— Что случилось?
— Она кашлянула, пару раз чихнула и заглохла. И, честное слово, горючего у меня хватает.
— Вы хотели бы оставить ее здесь?
Она пожала плечами.
— Если бы вы подбросили меня до города.
— До какого города?
— Дюранго.
— Хорошо.
— Меня зовут Дикси, — сказала она, протягивая руку.
— Келли Винс, — представился он, пожимая ее сухую прохладную и на удивление сильную руку.
Этим вечером единственными посетителями в баре и коктейль-холле «Холлидей-инн» — если не считать Винса и блондинки Дикси — были двое мрачных выпивох, один белый, а другой черный; обеим явно за сорок, и они сидели за стойкой бара на почтительном отдалении друг от друга. В качестве молчаливого подтверждения их кредитоспособности, перед каждым из них лежала кучка мокрой мелочи и мятых банкнот, откуда они безмолвно расплачивались за каждую новую порцию напитка.
Винс устроился у стойки, поставив перед собой порцию безвкусного бурбона с содовой, дожидаясь, пока блондинка Дикси созвонится с конторой автомобильной ассоциации в Санта-Барбаре, откуда, как она предполагала, могут выслать грузовик с краном для пострадавшего «Астон-Мартина».
Пока Винс ждал, белый мужчина за стойкой собрал свои деньги, оставив кучку мелочи для сероглазого мексиканца-бармена. После чего осторожно слез с высокого стула. Надежно утвердившись на полу, он осмотрел помещение и ясным приятным голосом произнес: «Да имел я эту Калифорнию.»
Когда он достаточно твердым шагом оставил бар, вернулась Дикси и опустилась на банкетку рядом с Винсом. Наблюдая, как она шла через бар, Винс убедился, что она старше, чем сначала показалась. На первый взгляд ей без труда можно дать лет двадцать пять. Но Винс прикинул, что она куда старше — лет на десять, а, судя по осанке, может, и больше. Она из числа тех суховатых подтянутых женщин, которые, когда им подступает под сорок, могут путешествовать по самым глухим местам и разбитым дорогам, не теряя лоска, поскольку избегают носиться, сломя голову. По размышлении, он прикинул, что ей 32–33; интересно, что у нее за прошлое.
