Фредерик Форсайт - Псы войны

Вообще-то «отель» не совсем подходящее слово. После провозглашения независимости главная гостиница города выродилась в ночлежку. Но здесь была своя стоянка для машины, где он и оставил грузовик, тщательно заперев его, после чего послал телеграмму. Он успел как раз вовремя. Через шесть часов после этого началось черт знает что, после чего порт, аэропорт и все возможные учреждения связи были закрыты по приказу президента.

Он узнал об этом после того, как группа солдат, одетых в какие-то лохмотья, размахивая прикладами винтовок, которые они держали за стволы, ворвалась и отель и начала обыскивать номера. Спрашивать у них что им надо, было бесполезно, потому что они кричали в ответ что-то на своей тарабарщине, хотя ему показалось, что он узнал диалект Винду, на котором переговаривались его рабочие последние три месяца.

Надо было знать Малруни, который стерпел два пинка прикладом, прежде чем двинул кулаком. В результате удара ближайший к нему солдат проехал на спине половину гостиничного коридора, а остальные здорово рассвирепели.

Дело не дошло до выстрелов только по милости Божьей, хотя, впрочем, и потому, что солдаты предпочитали использовать свои винтовки как дубинки, а не тратить время на поиски таких мудреных приспособлений как курок и предохранитель.

Его отволокли в ближайший полицейский участок, где на него в очередной раз наорали, после чего заперли в подвальной камере и забыли на два дня. Он даже не знал, как ему повезло на самом деле. Швейцарский бизнесмен, один из редких иностранных гостей республики, видел, как его утащили, и испугался за его жизнь. Он связался со швейцарским посольством, одним из шести европейских и северо-американских посольств в городе, а посольство связалось с «Мэн-Коном» – название его фирмы узнали от бизнесмена, который, в свою очередь, перерыл вещи Малруни.

Через два дня с севера прибыло вызванное судно, и швейцарский консул договорился об освобождении Малруни.

Несомненно, без взятки не обошлось, и наверняка «Мэн-Кон» оплатит издержки. Тем не менее, Джек Малруни был расстроен.

После освобождения он обнаружил, что его грузовик вскрыт, а образцы разбросаны по всей стоянке. Куски породы были маркированы и могли быть отсортированы, а вот песок, гравий и сколы перемешались. К счастью, содержимое более пятидесяти мешочков, разбросанных по земле, практически не пострадало, поэтому он снова запечатал их, после чего доставил груз на корабль. Даже здесь таможенники, полиция и солдаты обыскивали все трюмы, кричали сердито на членов команды, и все это без объяснений, чего, собственно, они ищут. Перепуганный чиновник из швейцарского консульства, который отвозил Малруни из полиции в отель, сказал, что ходят слухи, будто на президента замышлялось покушение, и войска ищут какого-то офицера, подозреваемого в организации преступления.

Через четыре дня после выхода из порта Кларенс, Джек Малруни, сопровождая свои образцы породы, приземлился на зафрахтованном самолете в Лютоне, в Англии. Грузовик повез образцы на анализ в Уотфорд, а его, после осмотра врачом компании, отпустили на три недели в отпуск. Он решил отдохнуть у своей сестры в Дальвиче, но не прошло и недели, как ему стало нестерпимо скучно.

Ровно три недели спустя сэр Джеймс Мэнсон, председатель и исполнительный директор горно-добывающей компании «Мэнсон Консолидейтед Лимитед», откинулся на спинку кожаного кресла в своем кабинете на десятом этаже здания правления компании в Лондоне, еще раз взглянул на лежащий перед ним отчет и выдохнул: «Боже правый».

Он вышел из-за широкого письменного стола, пересек комнату и подошел к панорамным окнам, выходящим на южную сторону.

Посмотрел на распростертый под ним лондонский Сити, квадратную милю в центре древней столицы, сердце финансовой империи, все еще контролирующей мировую экономику, что бы там ни говорили злые языки. Для кого-то из торопливо снующих внизу жучков в мрачно-серой униформе и нахлобученных черных котелках это было всего лишь местом работы, нудной, утомительной, высасывающей из человека все соки, отнимающей юность, возмужание, зрелость, все, вплоть до окончательного ухода на пенсию. Для других, молодых и полных надежд, здесь был кладезь возможностей, где достойный и упорный труд приносил заслуженное вознаграждение и уверенность в завтрашнем дне. Для романтиков здесь, несомненно, было гнездо торгашей-авантюристов, для прагматиков – самый большой рынок в мире, для профсоюзных активистов левого крыла – место, где ленивые и бездарные представители буржуазии, унаследовав богатство и привилегии, могли беспрепятственно купаться в роскоши. Джеймс Мэнсон был циником и реалистом. Он знал, что такое Сити: это самые простые, обыкновенные джунгли, где он сам был одной из пантер.

Прирожденный хищник, он, однако, рано усвоил два принципа: первый – существуют правила, которые следует соблюдать только на словах, а на самом деле посылать к чертям, и второй – как и в политике, есть только одна заповедь, которой следует строго придерживаться, одиннадцатая: «Не светись». Благодаря первому принципу его имя появилось в новогоднем Почетном списке удостоенных рыцарского звания месяц назад. Его кандидатура была представлена консервативной партией (под предлогом большого вклада в развитие промышленности, а на самом деле за тайные вливания в партийную кассу во время предвыборной кампании) и утверждена кабинетом Вильсона благодаря его поддержке правительственной политики в Нигерии. Следуя второму принципу, он нажил состояние и, являясь владельцем двадцати пяти процентов акций собственной горно-добывающей компании и занимая самый высокий кабинет, уже давно во много раз увеличил свой когда-то миллионный счет в банке.

Это был человек шестидесяти одного года, невысокого роста, агрессивный, мощный как танк, брызжущая энергия и какая-то пиратская безжалостная решительность которого вызывали симпатию некоторых дам и нагоняли страх на конкурентов. Он был достаточно хитер, чтобы демонстрировать уважение как к учреждениям Сити, так и ко двору, к экономике и к политике, хотя прекрасно знал, что тем и другим в основном заправляют люди, лишенные каких-либо моральных принципов, если заглянуть под маску, обращенную к общественности. Он даже взял кое-кого из них в свой Совет директоров, включая двух экс-министров бывшего консервативного правительства. Никто из них не возражал против солидной ежемесячной прибавки, существенно перекрывающей само директорское жалование и поступающей на их счет в банк на Кайманских островах Багамского Архипелага. А один из них, по его сведениям, любил тайком поразвлечься, прислуживая за столом трем-четырем обнаженным девицам, в женском капоре и передничке на голом теле. Мэнсон считал их обоих полезными людьми с солидным авторитетом и самыми высокими связями, не отличающимися, к счастью, безупречной репутацией. Остальной публике они были известны, как верные слуги народа. Итак, Джеймс Мэнсон был человеком, уважаемым по законам Сити, не имеющим ничего общего с законами остального человечества.

Он был таким всегда. Поэтому любители покопаться в его прошлом постоянно натыкались на одну глухую стену за другой.

О начале его карьеры было известно очень мало, и его это вполне устраивало. Он признавал, что был сыном родезийского машиниста, вырос недалеко от медных копей Ндолы, в Северной Родезии, ныне Замбии. Он даже не опровергал то, что начал работать в управлении рудников мальчиком на посылках и впоследствии сколотил на меди свой первый капитал. Но никогда не рассказывал, как ему это удалось.

На самом деле он ушел с рудника довольно скоро: ему еще не было двадцати, когда он понял, что люди, рискующие своей жизнью под землей, среди ревущих машин, никогда не смогут заработать денег. Больших денег. Деньги находились наверху и даже не в управлении шахтами. В юности он изучал экономику, как пользоваться и манипулировать деньгами, и эти ночные занятия убедили его в том, что, занимаясь продажей акции медных компаний, можно за неделю заработать больше, чем за всю жизнь работы в шахте.

Он начал со спекуляции акциями на Рэнде, приторговывал время от времени из-под полы алмазами, распустил на бирже несколько слухов, заставивших игроков крупно раскошелиться, и продал одному недотепе несколько давно выработанных рудников. Таким образом он и заработал начальный капитал.

Сразу после второй мировой войны, в возрасте тридцати пяти лет, он оказался в Лондоне, обладая столь необходимыми связями для Британии, остро нуждающейся в меди, чтобы восстановить разрушенную войной промышленность. В 1948 году он уже основал свою собственную горно-добывающую компанию. К середине пятидесятых годов с ней стали считаться в стране, а за пятнадцать лет существования компания вышла на международный уровень. Он одним из первых уловил подувший над Африкой ветер перемен Гарольда Макмиллана, когда перед черными колониями замаячила перспектива независимости. Он не счел за труд лично познакомиться с новоиспеченными, рвущимися к власти африканскими политиками, в то время, как большинство бизнесменов в Сити продолжало упрямо осуждать деколонизацию.