Он вертел в руках трубку, в то время как второй, более серьёзный, разразился потоком французской речи. Монк отвечал без запинки. Разговор продолжался десять минут. Потом говоривший по-французски широко улыбнулся и обратился к своему коллеге:
— Хорошо, Кэри, чертовски хорошо, — и тоже ушёл.
— Итак, что вы думаете о Вьетнаме? — спросил оставшийся. Тогда он выглядел лет на сорок, а лицо с глубокими морщинами выражало любопытство. Шёл 1971 год.
— Это карточный домик, сэр, — ответил Монк. — И он разваливается. Ещё два года, и мы будем вынуждены уйти оттуда.
Кэри, казалось, соглашался с ним — он несколько раз кивнул.
— Вы правы, но не говорите этого в армии. Что вы теперь собираетесь делать?
— Я ещё не решил, сэр.
— Ну, я не могу решать за вас. Но у вас есть дар. Даже у меня такого нет. Мой друг, что вышел, такой же американец, как вы и я, но он двадцать лет жил и учился во Франции. Если он сказал, что вы говорите хорошо, то для меня этого достаточно. Так почему бы не продолжить?
— Вы имеете в виду колледж, сэр?
— Да. По закону о военнослужащих правительство большую часть платы за обучение берёт на себя. Дядя Сэм считает, что вы заслужили это. Воспользуйтесь случаем.
Во время службы в армии Монк посылал остававшиеся у него деньги матери, чтобы помочь ей растить детей.
— Даже по закону о военнослужащих требуется тысяча долларов наличными, — сказал он.
Кэри пожал плечами:
— Думаю, тысяча долларов найдётся. Если вы будете специализироваться по русскому языку.
— И если я решу…
— Тогда позвоните мне. Контора, на которую я работаю, может быть, сумеет кое-что вам предложить.
— На это может уйти четыре года, сэр.
— О, там, где я работаю, люди очень терпеливы.
— Как вы узнали обо мне, сэр?
— Наши люди, работавшие во Вьетнаме по программе «Феникс», обратили внимание на вас и вашу работу. Вы добыли ценные сведения о Вьетконге. Им это понравилось.
— Так это Лэнгли, не так ли, сэр? Вы из ЦРУ?
— О, не совсем… Так, мелкая сошка.
В действительности Кэри Джордан был далеко не «мелкой сошкой». Он дойдёт до поста заместителя директора по оперативной работе, то есть главы целой шпионской ветви ЦРУ.
Монк прислушался к совету и поступил в университет в Виргинии, снова оказавшись в Шарлотсвилле. Они с миссис Брейди опять вместе пили чай, но на этот раз только как друзья. Он изучал славянские языки, главным образом русский, и достиг в этом таких успехов, что его старший куратор, русский по происхождению, называл его «двуязычным». Он окончил университет в 1975 году, когда ему исполнилось двадцать пять лет, и сразу после своего дня рождения был принят на работу в ЦРУ. После обычной подготовки в Форте-Пэри, который называли в управлении просто «Ферма», его назначили в Лэнгли, потом перевели в Нью-Йорк, а затем опять в Лэнгли.
И прошло ещё пять лет, заполненных множеством различных спецкурсов, прежде чем он получил своё первое назначение за границу. Тогда его направили в Найроби, в Кению.
* * *
В то ясное июльское утро, шестнадцатого числа, дежурил капрал Мидоуз из королевской морской пехоты. Он прикрепил флаг к шнуру и подтянул полотнище к верхушке шеста. Развернувшийся флаг подхватил утренний ветерок, и он затрепетал, сообщая всему миру, над чьим домом установлен.
Британское правительство купило этот красивый старинный особняк ещё до революции у его тогдашнего владельца, сахарного магната, заняло его под посольство и с тех пор упорно сохраняло это здание.
Иосиф Сталин, последний диктатор, живший в правительственных апартаментах Кремля, просыпаясь по утрам, обычно отдёргивал занавеску и видел развевающийся напротив, за рекой, британский флаг. Это его чрезвычайно сердило. Сотрудники МИДа неоднократно пытались оказать давление на англичан и заставить их переехать. Британцы отказывались.
Со временем особняк стал тесен для всех отделов, необходимых для выполнения миссии в Москве, поэтому отделы посольства оказались разбросаны по всему городу. Но несмотря на предложения русских объединить все службы в одном здании, Лондон вежливо отвечал, что дипломаты предпочитают оставаться на Софийской набережной. Поскольку здание являлось суверенной британской территорией, приходилось мириться с этим фактом.
Леонид Зайцев сидел на противоположном берегу и смотрел, как в первых лучах зари, осветивших холмы на востоке, развевается флаг Великобритании. Вид этого флага пробудил далёкие воспоминания.
В восемнадцать лет Зайца призвали в Красную Армию и после обычного — как правило, короткого — обучения зачислили в танковые войска и отправили в Восточную Германию. Он служил рядовым. Инструкторы считали, что из него и ефрейтора не получится.
Это случилось в 1955 году. Во время учебного марша в окрестностях Потсдама в густом лесу он отстал от своих. Растерянный и испуганный, он брёл по лесу, пока не наткнулся на песчаную дорогу. Парализованный страхом, он остановился и застыл на месте. В десяти метрах от него стоял джип с открытым верхом. Очевидно, патруль из четырёх солдат остановился отдохнуть.
Двое сидели в машине, двое других стояли рядом, курили. В руках у каждого было по бутылке с пивом. Заяц сразу понял, что это не русские. Это действительно были иностранцы, европейцы из союзнической миссии в Потсдаме, учреждённой соглашением четырёх держав, заключённым в 1945 году. Однако об этом он ничего не знал. Он знал только то, что ему говорили: это — враги, пришедшие, чтобы уничтожить социализм и, если удастся, убить и его.
Солдаты замолчали и уставились на него. Один из них произнёс:
— Эй, что это? Никак истекающий кровью русский. Привет, Иван!
Заяц не понимал ни слова. На плече у него висел автомат, но они, похоже, совсем не боятся его. Двое были в чёрных беретах с блестящей медной кокардой, из-под которой торчал пучок красно-белых перьев. Он понятия не имел, что это эмблема полка королевских стрелков.
Один из солдат отошёл от машины и неторопливо направился к нему. Заяц подумал, что сейчас обмочится. Солдат оказался тоже молодым, рыжим, с веснушчатым лицом. Он улыбнулся Зайцеву и протянул бутылку пива.
— Давай, приятель. Выпей пива.
Леонид ощутил в руке прохладное стекло. Чужой солдат ободряюще кивнул. А вдруг пиво отравленное? Он поднёс горлышко бутылки к губам и запрокинул голову. Холодный напиток обжёг ему горло. Пиво оказалось крепким и вкусным, лучше русского, но он всё-таки поперхнулся. Рыжий рассмеялся.
— Давай, давай, пей, — сказал он.
Для Зайцева чужая речь была набором непонятных звуков. К его изумлению, рыжий солдат повернулся и не спеша пошёл к машине. Этот человек совсем его не боялся! А ведь он вооружён, он — Советская Армия, но иностранцам было всё равно, они смеялись и шутили.
Он стоял среди деревьев, пил холодное пиво и размышлял о том, что подумает капитан Николаев. Капитан командовал его ротой. Ему было около тридцати, он прошёл всю войну, дошёл до Берлина, и грудь его украшали боевые награды. Однажды капитан остановил Зайцева и спросил о семье, откуда он родом. Солдат ответил: «Из детского дома». Капитан похлопал его по спине и сказал, что теперь у него есть настоящий дом. Он боготворил капитана Николаева.
Заяц был слишком испуган, чтобы выбросить их пиво, к тому же оно оказалось вкусным, даже если и было отравлено. Поэтому он выпил все. Минут через десять солдаты, стоявшие у машины, забрались в кузов, водитель включил мотор, и они уехали. Никакой спешки, никакого страха. Тот, с рыжими волосами, обернулся и помахал ему рукой. Они были врагами, они собирались захватить Россию, но они оказались приветливыми парнями.
Когда они исчезли из виду, Зайцев забросил пустую бутылку как можно дальше и побежал через лес, пока наконец не увидел знакомую дорогу, которая привела его в лагерь. Сержант за то, что Леонид заблудился, отправил его на неделю во внеочередной наряд на кухню, но он никому и никогда не рассказал ни об иностранцах, ни об их пиве.
Ещё до того, как иностранный джип уехал, Зайцев заметил на правом его крыле что-то вроде полковой эмблемы и тонкую антенну сзади над кузовом. К антенне был прикреплён флажок, квадратик небольшого размера. Его пересекали кресты: под прямым углом и по диагонали, красно-белые. На синем фоне. Забавный флажок: красно-бело-синий.
Спустя сорок четыре года он был снова перед глазами, развевался над зданием на другом берегу реки. Теперь Заяц знал, как ему поступить. Конечно, не следовало брать папку со стола господина Акопова, но вернуть её он уже не мог. Может, никто и не заметит, что она пропала. Итак, он отдаст папку людям, у которых этот смешной флаг и которые угощали его когда-то пивом. Они, наверное, знают, что с ней делать.
Зайцев встал со скамьи и направился к Большому Каменному мосту через Москву-реку, чтобы выйти на Софийскую набережную.
Найроби, 1983
Когда мальчик стал жаловаться на головную боль и у него слегка поднялась температура, мать было подумала, что это летняя простуда. Но к ночи пятилетний ребёнок стал кричать от боли в груди. Родители не спали всю ночь. Не спали также и их соседи из-за тонких стен в доме для советских дипломатов и открытых в такую жару окон.
