активист из пернатой стаи будет только лупетками брызгать, когда расцокают, что я до вас имею. Потому как в масть, в цвет и в жилу, а не фуфел тарахчу в падло, по ништяку, короче. Отвечаю рубль за сто, чичи-гага!».
Грачев посмеялся. Алексеев продолжил:
— Иногда можно вести менее «ласковый», но предметный деловой разговор. Включить у преступников разум, нивелировав эмоции. Найти в сердце и душе самое слабое место. Если позволяет время. По-всякому можно вести переговоры, главное, достигнуть положительного результата. После того как смоленские преступники прониклись ко мне определенным доверием и расположением, а может быть, даже и уважением, я обрисовал им дальнейшую перспективу в случае продолжения требований. Они разоружились и сдались.
Грачев тоже с уважением посмотрел на него, не ожидая таких «блатных способностей». Алексеев добавил:
— Я умею убеждать и договариваться с собеседниками, «перетягивать их на свою сторону», проще говоря, по-нашему, вербовать. Поэтому меня и позвали в КГБ. И я прошел многие горячие точки в обоих полушариях Земли, от Анголы до Никарагуа. А на то, чтобы расположить к себе тех смоленских уголовников, мне хватило двух часов. Тут же всего-навсего один, явно запутавшийся или доведенный до отчаяния человек.
— А причина этого?
— Думаю, в администрации колонии. Возможно, в постоянных издевательствах, насилии, пытках. Ведь он не их национальности.
— Я тоже склоняюсь к этой мысли, Олег Карлович. Вероятно, дело в том, что если Полетаев останется жив, то в процессе разбирательства могут вскрыться кое-какие нежелательные для администрации колонии факты. Поэтому и вызвали снайперов. А мертвый он безопасен.
— Мертвые не потеют, — усмехнулся полковник.
— Ну что ж, теперь я вижу, что вы хороший переговорщик, меня вы тоже убедили. Давайте, попробуем.
Полковник Грачев взял руководство операцией на себя. Киргизские правоохранительные органы подчинились, памятуя о «секретном распоряжении Директора ФСБ Крючкова». Алексеев отправился к тюремной библиотеке, где забаррикадировался Полетаев с женщиной.
Была опасность, что снайперы, по распоряжению Асанткулова, все-таки начнут стрелять. Для киргизского генерала-чекиста это было бы идеальным выходом из критического положения. Изрешетить пулями Полетаева, библиотекаршу, а заодно и полковника Алексеева по ошибке. Но что тогда делать с оставшимся Грачевым? Впрочем, что-нибудь и насчет него придумал бы.
Поэтому Грачев, в первую очередь, велел снайперам сложить на землю в одно место все винтовки и даже не прикасаться к ним, а Асанткулова, когда тот стал возражать, вообще отправил куда подальше из зоны оцепления. В эротическое путешествие на три буквы.
Переговоры Алексеева с Полетаевым длились полчаса. Поняв, что перед ним московский чекист, а не местный, он не стал выдвигать никаких требований, а просто начал жаловаться на жестокое обращение в колонии с русскими заключенными. Перечислял фамилии охранников, работников администрации, вольнонаемных. Все — киргизы, ни одного русского. Если и были, давно уволили.
Особенно, по его словам, зверствовал один прапорщик, Утанбаев. Полетаева преследовал и избивал почти каждый день, без всякого повода. Вот он сегодня не выдержал и отправил его в нокаут. Бывший боксер все-таки. А сидит здесь, потому что отказался выступать за сборную Киргизии на международных соревнованиях. Дело его сфабриковано. Подставили, подкинули наркоту. А они сами на ней все и сидят, тот же Утанбаев.
Потом Полетаев неожиданно попросил обменять заложницу-библиотекаршу на сотрудницу колонии, врача Анастасию Нестерову.
— Зачем менять одну женщину на другую? — поинтересовался Алексеев.
— Надо. А потом я добровольно сдамся.
Возвращаясь с его предложением обратно, Алексеев решил, что не иначе, как тут замешана любовь. Еще один «тюремный роман», как было в известном советском фильме. Грачев, выслушав Алексеева, позвал начальника исправительного учреждения. Тот подтвердил, что у них действительно работает такая вольнонаемная женщина. Врач. Замужем за прапорщиком колонии Утанбаевым. Характеризуется положительно.
— Вот и причина, — сказал Грачев Алексееву. И обратился к начальнику колонии, застывшему в почтительной позе перед новым «главным баем», приехавшим из самой Москвы: — Надо уважить желание Полетаева.
Сразу же все бросились искать эту Настю. Она в слезах сидела в своем врачебном кабинете.
Женщину не пришлось долго уговаривать занять место заложницы, она согласилась на это радостно и быстро.
И даже не известила об этом своего мужа-прапора. Утанбаев ходил неподалеку кругами, как разъяренный барс с Иссык-Куля. Алексеев вместе с Нестеровой вновь отправился в библиотеку. Через минуту из ее дверей вышла заложница-библиотекарша. Все с облегчением выдохнули.
Ну, а Полетаев, как и обещал, сдался через час. Грачев предупредил начальника колонии, чтобы к нему не были применены никакие избыточные репрессивные меры. Особое внушение в этом же смысле потребовалось и для генерала Асанткулова.
— Я буду контролировать судьбу Полетаева и Нестеровой даже из Москвы, — предупредил их обоих Грачев. — И если с ними что-то случится, это будет не в ваших интересах. Погоны слетят тут же, «на щелчок».
— А я что? Я ничего, пусть живут, обещаю, — ответил киргизский генерал.
— И мы будем добиваться, чтобы Полетаев был отправлен отбывать свой срок и дополнительное наказание в другую колонию, уже на территории России, — добавил Алексеев.
Какова же дальнейшая судьба Полетаева? Грачев и Алексеев следили за ней, их интересовали его дальнейшие злоключения. Тут действительно была замешана роковая любовь и ревность. Отбывал он свой срок уже в российской колонии в Мордовии. Настя Нестерова переехала туда же. Она к этому времени развелась со своим киргизским барсом-Отелло, от которого немало пострадала в своей предыдущей «киргизской жизни». Через два года Полетаев вышел по УДО на свободу и попал прямо в объятия своей любимой, которая поджидала его у ворот тюрьмы.
«Поющие в терновнике» русские Эсмеральда и Квазимодо наконец-то счастливо соединились… Эта история еще ждет своего писателя-романиста наподобие Боборыкина или Загоскина.
Кабинет Грачева. 9 февраля. 19:30
Задачей следователя было «прощупать», «просветить» Житникова со всех сторон как рентгеном. Что он сейчас собой представляет? Изверившегося, запутавшегося человека, подошедшего к последней черте, или сохранившего трезвый ум, волю, энергию действия? Почему явился на Лубянку добровольно, с повинной? И можно ли на него рассчитывать в дальнейшем? В игре с МИ-6? Ответа на эти вопросы он пока не знал.
— В начале девяностых годов, когда все катилось в пропасть, Горбачев упорно, с тем же самолюбованием и самоупоением продолжал держаться за власть, — после чаепития и в развитие откровенного и полезного разговора с Житниковым произнес Грачев. — И редко серьезно обращал внимание на нашу информацию из КГБ о негативных процессах в стране. А процессы эти были просто катастрофические. Но у него была заготовлена всегда одна и та же фраза на все наши докладные записки: «КГБ драматизирует обстановку».
В то же время у нас уже имелась масса
