Инспектор уголовной полиции Ян Бублански с подозрением разглядывал мускулистую женщину по другую сторону столика. Они сидели в уличном кафе на Северной набережной озера Меларен и пили кофе. Дело происходило 20 мая, и воздух казался по-летнему теплым. Она поймала его в пять часов, когда он уже собирался уходить домой, представилась, предъявив удостоверение на имя Моники Фигуэрола из ГПУ/Без, и предложила побеседовать за чашечкой кофе.
Поначалу Бублански держался замкнуто и неприветливо. Через несколько минут она, посмотрев ему в глаза, сказала, что не имеет официального задания его соблазнить и что если он не хочет, то у него, естественно, есть полное право ничего ей не говорить. Он спросил, какое у нее дело, и она чистосердечно рассказала, что начальник поручил ей неофициально составить представление о том, где правда, а где фальсификация в так называемой истории Залаченко, которую иногда также именуют историей Саландер. Заодно пояснила, что, возможно, даже не вправе задавать ему вопросы, и отвечать на них или нет — решать ему.
— Что вы хотите узнать? — спросил в конце концов Бублански.
— Расскажите, что вам известно о Лисбет Саландер, Микаэле Блумквисте, Гуннаре Бьёрке и Александре Залаченко. Как они взаимосвязаны?
Они проговорили более двух часов.
*
Торстен Эдклинт долго и обстоятельно размышлял над тем, что делать дальше. После пяти дней расследования Моника Фигуэрола предъявила ему ряд несомненных доказательств того, что в ГПУ/Без творится что-то невероятное. Он понимал, что, пока не соберет достаточное количество материала, действовать надо осторожно. В сложившейся ситуации у него самого руки оказались в определенном смысле связаны конституцией, поскольку он не имел полномочий проводить оперативные действия, особенно в отношении собственных сотрудников.
Следовательно, ему требовалось найти некую формулу, делавшую принимаемые им меры законными. В кризисной ситуации он всегда мог сослаться на свое полицейское удостоверение — ведь расследование преступлений являлось долгом полицейского, — но данное преступление было столь деликатного свойства и столь тесно связано с конституционными правами граждан, что один неверный шаг — и его, скорее всего, выгонят с работы.
Всю пятницу он провел в размышлениях, запершись у себя в кабинете, и в результате пришел к выводу, что Драган Арманский прав, каким бы неправдоподобным это ни казалось. Внутри ГПУ/Без существовал заговор группы лиц, действовавших за рамками обычной работы или параллельно с ней. Поскольку их деятельность продолжалась много лет — по меньшей мере с 1976 года, когда в Швецию прибыл Залаченко, — она явно была хорошо организована и имела надежное прикрытие сверху. Насколько высоко тянулись связи заговорщиков, Эдклинт представления не имел.
Он вывел в блокноте три имени.
Моника Фигуэрола сделала вывод, что Мортенссона перевели из личной охраны якобы в контрразведку, где он на самом деле не появился, как минимум с ведома начальника канцелярии. И занимается Мортенссон слежкой за журналистом Микаэлем Блумквистом, что не имеет никакого отношения к контрразведке.
К списку следовало добавить еще два имени, не из ГПУ/ Без.
Телеборьяна несколько раз приглашали в ГПУ/Без в качестве консультанта по вопросам психиатрии, в конце 80-х и в начале 90-х годов. Строго говоря, приглашали его трижды, и Эдклинт ознакомился в архиве с соответствующими отчетами. Первый случай был экстраординарным: контрразведка вычислила в шведской телеиндустрии русского информатора, и его биография внушала опасения, что в случае разоблачения он может решиться на самоубийство. Телеборьян провел исключительно хороший анализ, показавший, что информатора можно превратить в двойного агента. В остальных двух случаях Телеборьяна привлекали по куда менее важным поводам: в связи с алкогольными проблемами одного сотрудника ГПУ/Без и со странным сексуальным поведением дипломата из одной африканской страны.
Однако ни Телеборьян, ни Фаульссон — в особенности Фаульссон — не занимали в ГПУ/Без никаких должностей. Тем не менее их деятельность имеет отношение к… к чему?
Заговор самым непосредственным образом связан со скончавшимся Александром Залаченко — перебежавшим агентом русского ГРУ, который, согласно данным, прибыл в Швецию в день выборов 1976 года. И о котором никто никогда не слышал. Как такое возможно?
Эдклинт попытался представить себе, как могли бы развиваться события, будь он сам каким-нибудь начальником в ГПУ/Без в 1976 году, когда перебежал Залаченко. Как бы он поступил? Полная секретность, без этого никак. О перебежчике должен знать только самый узкий круг, иначе информация могла бы просочиться обратно к русским и… Насколько узкий круг?
Оперативный отдел?
Неизвестный оперативный отдел?
Будь все по правилам, Залаченко должен был оказаться в ведении контрразведки. А еще лучше — военной разведки, но там не имели ни ресурсов, ни компетенции для ведения такого рода оперативной деятельности. Значит, СЭПО.
Но в отдел контрразведки он так и не попал. Ключевой фигурой является Бьёрк — он явно был одним из тех, кто занимался Залаченко. Но к контрразведке он никогда отношения не имел. Бьёрк — это загадка. Формально он с 70-х годов числился в отделе по работе с иностранцами, но на самом деле там почти не показывался до 90-х годов, когда внезапно стал заместителем начальника.
К тому же Бьёрк — главный источник информации Блумквиста. Как Блумквисту удалось заставить Бьёрка раскрыть такую взрывоопасную тайну, да еще и журналисту?
Все из-за шлюх. Бьёрк бегал по малолетним проституткам, и «Миллениум» собирался его разоблачить. Вероятно, Блумквист шантажировал Бьёрка.
Потом к делу примешивается Лисбет Саландер.
Покойный адвокат Нильс Бьюрман трудился в отделе по работе с иностранцами одновременно с Бьёрком, к ним и обратился Залаченко. Но как они поступили?
Требовалось чье-то решение. В отношении перебежчика такого масштаба распоряжение должно было прийти с самого верха.
Из правительства. Без поддержки им было не обойтись. Иначе просто немыслимо.
Или?
Эдклинт почувствовал, как по коже побежали мурашки. Формально все понятно. В отношении перебежчика масштаба Залаченко необходимо поддерживать режим максимальной секретности. Он бы так решил и сам. Вероятно, так решило и правительство Фельдина. Это совершенно правильно.
Однако произошедшее в 1991 году ни под какие правила не подпадало. Бьёрк прибег к помощи Петера Телеборьяна, чтобы запереть Лисбет Саландер в детской психиатрической больнице под предлогом того, что она психически больна. Это уже преступление, причем настолько тяжкое, что у Эдклинта вновь побежали мурашки.
Кто-то ведь должен был принимать решения. На этот раз речь о правительстве идти просто не могла… Премьер-министром тогда был Ингвар Карлссон, а за ним Карл Бильдт. Ни один политик не осмелился бы даже подумать о шаге, идущем вразрез со всеми законами и справедливостью и грозящем, в случае выхода наружу, вылиться в грандиозный скандал.
Если тут замешано правительство, то Швеция ничуть не лучше любой диктатуры мира. Этого быть не может.
А дальше — события в Сальгренской больнице 12 апреля. Залаченко так кстати убивает психически больной борец за справедливость в тот самый миг, когда вскрывают квартиру Микаэля Блумквиста и нападают на Аннику Джаннини. В обоих случаях похищают странный отчет Гуннара.
Бьёрка от 1991 года. Эту информацию абсолютно off the record[44] сообщил Драган Арманский. Заявления в полицию не подавались.
И одновременно с этим берет и вешается Гуннар Бьёрк — человек, которого Эдклинту больше всех хотелось бы вызвать для серьезного разговора.
В такую длинную цепь совпадений Торстен Эдклинт не верил. Инспектор уголовной полиции Ян Бублански тоже не верит, что это случайность. Не верит и Микаэль Блумквист. Эдклинт снова схватился за фломастер.
Черт побери, кто же такой Эверт Гульберг?
Он уже собрался позвонить руководителю ГПУ/Без, но передумал по той простой причине, что не знал, как высоко внутри организации распространяется заговор. Короче говоря, он не знал, на кого может полагаться.
Отвергнув возможность обращения к кому-нибудь внутри ГПУ/Без, он стал думать, не обратиться ли ему к обычной полиции. Ян Бублански руководит расследованием дела Рональда Нидермана и, конечно, был бы заинтересован в любой сопутствующей информации. Но это невозможно по чисто политическим соображениям.
Он ощущал, что на его плечи навалилась огромная тяжесть.
Под конец остался только один вариант, который казался конституционным и, возможно, защитил бы его, попади он в дальнейшем в немилость. Ему надо обратиться к начальнику и заручиться политической поддержкой своих действий.
