– Спасибо, – Шерман не торопясь сложил газету.
– Личный помощник мистера Гамильтона встретит вас у лифта, на последнем этаже.
Он кивнул и направился к лифту, подхватив свой видавший виды портфель, который он нежно любил со свойственной снобам изощренностью. Этот саквояж спутает ей все карты, не без ехидства подумал он и чуть было не расхохотался.
Женщина, ожидавшая его у лифта, выглядела именно так, как он и думал: седые, безукоризненно причесанные волосы, строгое платье, спокойные решительные манеры. Улыбка мелькнула – и погасла. Ей наверняка не по вкусу пришлось перезванивать ему тогда в гостиницу после того, как она столь небрежно обошлась с его просьбой об интервью.
– Я очень рада, мистер Шерман, что вы смогли так сразу откликнуться на наше приглашение, – сказала она. – Хотя, надеюсь, вы понимаете: мистер Гамильтон только что вернулся из-за границы и потому сможет уделить вам всего несколько минут.
– Конечно, я все понимаю, – сказал Шерман. Ему был хорошо знаком подобный тип секретарш: насмерть стоят на страже интересов своих хозяев, к которым относятся, как к своей собственности; такая, хоть пытай ее, не выдаст даже списка подарков, который ее босс составил к рождеству.
Пока она вела его по устланному толстым ковром коридору, он отметил, как тут непривычно тихо. Ни стука пишущих машинок, ни телефонных звонков, ни сотрудников, спешащих без пиджака, с закатанными рукавами по коридору, – ничего, что указывало бы на динамичную деловую обстановку. Но тут он вспомнил, что это своего рода командный пункт, который находится обычно в стороне от оперативных служебных помещений. Как бы бункер. К тому же достаточно уютный.
Приемная, залитая светом, поражала своими размерами; как и положено, тут было множество растений в горшках, противоестественно разросшихся и могучих. Двойные двери в противоположной стене вели в кабинет Гамильтона; секретарша направилась прямо к ним и распахнула одну из створок.
– Мистер Шерман, – объявила она и отступила в сторону, пропуская его.
Большая комната напоминала современную гостиную: полукруглые диваны, обитые рыжеватой замшей; две статуи работы примитивистов, подсвеченные удачно спрятанными источниками света, – все это создавало атмосферу особой доверительности. Шерман понял, что Алекс Гамильтон явно выше таких трюков, как усаживать гостя в низкое кресло, а самому, попыхивая сигарой, восседать за огромным письменным столом. Только скопище телефонов на столике указывало, что это – служебный кабинет.
– Рад, что вы смогли прийти, – приветствовал его Алекс Гамильтон, протягивая руку. Первоначальное впечатление, сложившееся у Шермана еще в церкви, сейчас только укрепилось: прилизанные волосы, костюм в еле заметную полоску, яркий, итальянского рисунка галстук, завязанный двойным узлом. Наверняка выбирала его секретарша, подумал Шерман. – Присаживайтесь, – и Гамильтон жестом указал на мягкий диван.
– Благодарю вас, – сказал Шерман, подумав, уж не узнал ли его возле церкви Бэйрд.
– Итак, поскольку мы с вами люди деловые, давайте начинать!
Шермана покоробил этот покровительственный тон, невзирая на попытку поставить между ними знак равенства. Так их, видно, учили в бойскаутах, напомнил он себе и широко, добродушно улыбнулся.
– Пожалуй, проще всего, если вы сообщите мне в общих чертах, о чем вы собираетесь писать? – добавил Гамильтон, как только они сели.
Шерман ждал подобного вопроса.
– Конечно, – сказал он, по привычке слегка растягивая слова. – Должен признаться, я не гонюсь за сенсацией, – улыбнулся он. – Я бы определил свою задачу, как сбор материала о влиянии нового стиля во внешней политике на деятельность мультинациональных корпораций.
Алекс Гамильтон понимающе кивнул, но в глазах его таилось беспокойство.
– То есть вы готовите проблемную статью?
– Совершенно верно.
– Но тогда почему вас так заинтересовала деятельность моих предприятий? Мне думается, вашим читателям интереснее было бы узнать, что происходит в этой области в корпорациях со штаб-квартирой в США.
– Этой темой они отболели несколько лет назад, – возразил Шерман. – Ситуация изменилась. Теперь их куда больше занимает и интересует деятельность иностранных мультинациональных корпораций, которые скупают предприятия в Штатах. Разоблачениями отечественных «Локхидов» они сыты по горло. – Сказал и тут же пожалел об этом. В такой игре следует видеть на несколько ходов вперед.
– Надеюсь, вы не сочтете меня излишне мнительным, мистер Шерман, – сухо заметил Гамильтон, – если я выскажу одно предположение: ваша статья, по-видимому, будет нацелена на то, чтобы показать, что европейский капитал действует столь же… неэтично.
Шерман почувствовал, что попался.
– Если позволите, – попытался он улыбнуться, – то вы в самом деле излишне мнительны, мистер Гамильтон, просто я привел неудачные примеры. Меня интересуют не подробности деловых взаимоотношений, а затруднительные ситуации, в которых время от времени оказываются компании типа вашей. Под этими ситуациями я имею в виду случаи, когда правительства вмешиваются в международную торговлю.
– Уж если ваша газета занялась такими проблемами, – иронически хмыкнул Гамильтон, – значит, времена действительно изменились. – По глазам, однако, было видно, что объяснения Шермана не убедили его.
– Не думаю, чтобы они так уж изменились, – чуть улыбнулся Шерман.
– Ладно, – сказал Гамильтон, как бы незаметно бросив взгляд на часы. – Итак, что конкретно вас интересует?
Шерман передвинулся на диване. Была не была, решил он.
– Ваши горнорудные предприятия в Латинской Америке.
Алекс Гамильтон слегка повернулся, поправляя какие-то бумаги, разложенные на соседнем столике, но Шерман успел заметить, как тень беспокойства промелькнула на его лице. Один – ноль, мысленно поздравил себя Шерман.
– И чем же они вас привлекают? – небрежно спросил Гамильтон, снова поворачиваясь лицом к собеседнику.
– Мне показалось, это как раз одна из тех затруднительных ситуаций, о которых я упоминал. С одной стороны, правительство генерала Иньесты не признано Западом, а с другой – кровная заинтересованность в ресурсах его страны.
– Я бизнесмен, – спокойно произнес Гамильтон, – а не политик. И не имею возможности влиять на заявления своего правительства или какого-либо другого.
Шермана передернуло от такого бессовестного вранья. Он прекрасно знал, что и в Лондоне, и в Вашингтоне Гамильтон имел своих толкачей в правительстве.
– Возможно, это прозвучит излишне пессимистично, – добавил после небольшой паузы Гамильтон, – но мне кажется, что расхождения между реальной политикой и идеологией в сфере международных отношений всегда приводили к глобальным войнам. Взять, к примеру, хотя бы тридцатые годы.
– А годы «холодной войны»?
– Ну, антикоммунистическая кампания, затеянная Соединенными Штатами, была делом сугубо прагматическим.
– Вы хотите сказать, – перебил его Шерман, слегка улыбнувшись, – что это было осуществлением деловых и внешнеполитических интересов иными средствами.
– Более или менее. Идеалы – ведь это всего лишь эмоциональное оправдание региональных интересов.
Поначалу Шермана удивил такой ответ, но, немного подумав, он пришел к выводу, что сила Алекса Гамильтона как раз и кроется в откровенной демонстрации отсутствия всяких сантиментов.
– Запад слаб, потому что не хочет признать этого, – продолжал Гамильтон таким тоном, что было ясно: он считает это самоочевидным. – Впрочем, демократия – это форма правления, пропитанная чувством собственной вины.
Шерман смущенно откашлялся. Разговор все больше отклонялся в сторону от интересовавшей его темы.
– Примем во внимание ваши замечания, – сказал он, – и вернемся, если не возражаете, к Латинской Америке, в частности к администрации генерала Иньесты.
– С удовольствием. – Гамильтон уперся взглядом в Шермана, ожидая его вопроса.
– Не кажется ли вам, что ваши деловые операции в этой стране способствуют укреплению незаконного режима?
– Я уже говорил вам, что я не из тех, кто занимается политикой. Нам нужна его руда, и я готов торговать с ним, как и с любым коммунистическим правительством. – Он помедлил секунду, глядя на каменное изваяние в глубине комнаты. – Однако вы, кажется, сделали ударение на слове «незаконного». Хотя вам-то, я уверен, прекрасно известно, что законность в политике обычно определяет fait accompli[11], а не чье-то признание. – И он удивленно приподнял брови, видя, что Шерман записывает что-то в блокноте. – Какое из моих высказываний привлекло ваше внимание, могу я спросить?
– Конечно, – ответил Шерман, глядя ему в глаза. – Замечание о том, что вы готовы торговать с ним, будь он даже коммунистом. – Он заметил, как сжались губы его собеседника. – Но если вы не хотите, чтобы это интервью появилось в печати…
