Барсуков замолчал, раздумывая.
– Что делать будем, Михаил Иванович? – спросил Виктор.
– Сухари сушить! – зло отозвался директор ФСБ – Давай заканчивай, задокументируй всё и отпускай их к чёртовой матери. Утром будем разбираться.
– Ладно.
Он положил трубку на рычаг.
– Барсуков звонил, – повернулся Смеляков к Волошину.
– Как он?
– Похоже, задолбали мужика, сломали… Велел отпустить всех троих. Сколько сейчас?
Игнатьев взглянул на часы.
– Половина четвёртого. К четырём всё закончим.
– Ну и ладно…
Смеляков встал.
«Интересно, что чувствует сейчас Барсуков? Нелегко, ой как нелегко Михаилу Ивановичу. Крепкий и решительный мужик, знает, что правда на его стороне, а сломался под давлением двух истеричек…»
В ту минуту директор ФСБ в очередной раз разговаривал с премьер-министром.
– Вот, собственно, и всё, Виктор Степаныч. Я дал необходимые распоряжения.
– Ну, шо тут сказать, – миролюбиво засопел Черномырдин. – Такая у вас работа… Власть должна опираться… На вас опираться в том числе… Ладно, только вы позвоните Чубайсу.
– Я? – измученно спросил Барсуков. – Зачем? Не понимаю.
– Перезвоните ему, перезвоните. А то Анатолий Борисович угрожает какими-то демаршами. Наломает ещё… В такое время работаем, что не разгрести запросто… Позвоните ему сейчас. Так надо, Михал Иваныч. Поймите это! Так надо. Поговорите с ним. Это всем нам очень нужно…
Барсуков бросил трубку на рычаг. Сделал несколько шагов туда-сюда, не в силах заставить себя сделать этот звонок.
«Это цирк… И позор…»
Он возвратился к телефону, поднял трубку, но тут же положил её обратно. Тяжело вздохнув, ушёл по коридору, но остановился. Он чувствовал себя полностью разбитым, физически и морально. Черномырдин настаивал, не просил, а именно настаивал на том, чтобы Барсуков позвонил Чубайсу, и Барсуков недоумевал: что же творится в государстве, если директор ФСБ должен, словно провинившийся мальчишка, объясняться перед каким-то чиновником, отчитываться перед Чубайсом, не имеющим никаких властных полномочий, за проведённую спецоперацию…
Барсуков снова подошёл к телефону, медленно поднял трубку и набрал номер.
– Анатолий Борисович, это Барсуков.
– А-а-а! Проснулись! – бешено закричал Чубайс. – Давно пора! Отпустите немедленно Евстафьева! Вы меня слышите, Михаил Иванович, слышите или нет? Отпустите! Вы ведёте себя, как предатели! Скоро вам всем станет очень плохо. Уж вы поверьте! И Коржакову тоже! Вы предали президента!
– Анатолий Борисович, вы можете угомониться? Отчего вы так возбуждены? Не кричите, пожалуйста. Всё это выглядит очень глупо.
– Вы должны отпустить Евстафьева! Отпустить немедленно! Вы саботируете президентские выборы!
– Их уже отпустили.
– Давно пора!
– Сделайте одолжение, Анатолий Борисович, перестаньте нагнетать истерию…
* * *
В восемь часов утра Смеляков вошёл в кабинет Коржакова в Кремле.
– Ну что? – буднично спросил начальник СБП.
– Всю ночь не спали с ребятами.
– Случается, – сказал Коржаков. – Рассказывай по порядку.
– Александр Васильевич, дело разваливается на глазах. Такого отпора с их стороны я не ожидал. На все рычаги давят, байку про переворот сочинили. А мы ответить ничего не можем.
– Это тебе не с уличными бандитами бороться. Эти-то покруче будут. Сейчас придёт Барсуков. Нас шеф вызвал. Так что ты сейчас нам доложишь. Говори кратко, но ёмко, что у нас реально есть на руках.
– Время ушло, – без упрёка, но с сожалением сказал Виктор. – Барсукову надо было принять удар на себя, провести обыски и задержать активистов, хотя бы на трое суток, а там – будь что будет, победителей не судят. Он ничего не сделал.
– Рано играть отбой, – строго произнёс Коржаков. Дверь приоткрылась, и заглянул адъютант Ельцина.
– Здравствуй, Толя, – поздоровался Коржаков.
– Александр Васильевич, Наина Иосифовна и Татьяна всю ночь «накручивали» Бориса Николаевича. И утром, ещё перед выездом с дачи.
– Накручивали? Чего хотели-то? – Начальник СБП хитро сощурился.
– Чтобы он вам врезал…
– Прямо так?
– Да. «Врежь ты ему, а то позволяет себе слишком много».
– Стало быть, настроение у шефа не лучшее.
Дверь опять отворилась, и на пороге появился усталый Барсуков. Адъютант Ельцина поспешил покинуть кабинет.
– Миша, присядь, – сказал Коржаков. – Сейчас Виктор Андреевич доложит нам. Войдём во все детали и сразу направимся к шефу.
– Устал я от всего этого… – Директор ФСБ измученно вздохнул.
Смеляков выложил из папки бумаги.
– Вот рапорты милиционеров, вот показания задержанных…
Он во всех подробностях поведал о задержании Лисовского и Евстафьева, об их поведении на допросе, рассказал о том, чего сам ждал от операции и чего не получил в ходе проводимых мероприятий. Коржаков слушал внимательно, иногда уточнял кое-что. Барсуков молчал.
Затем они ушли, и Виктор остался ждать в приёмной. Он не слышал ничего, только тиканье настенных часов, только громкое продвижение стрелок вперёд. Опять всё его существо заполнилось ожиданием… Впрочем, он был убеждён, что ночью всё закончилось и что никакого расследования не будет. Тем не менее он ждал чего-то.
Когда вернулись Коржаков и Барсуков, он удивился их улыбкам и полным оптимизма лицам.
– Виктор Андреевич, продолжаем работать. Президент дал «добро», – бодро сообщил начальник СБП. – Так что отправляйся в Белый дом и спокойно раскручивай это дело. Как говорится, держи хвост пистолетом.
Виктор искренне изумился такому повороту, так как готовился к совершенно иному результату встречи Коржакова с президентом.
– Ладно, еду работать, – сказал он.
Ни он, ни Коржаков, ни Барсуков не знали, что в эту самую минуту в кабинет Ельцина, где находился и Черномырдин, пожаловал Анатолий Чубайс… и, придав лицу выражение глубочайшего отчаяния, затараторил:
– Борис Николаевич, вы не представляете, что вчера случилось!
– Вы ошибаетесь, Анатолий Борисович, – раздражённо ответил президент, – я уже в курсе событий. Вы лучше объясните мне: почему ваши коллеги ящиками деньги воруют? Расхищают, понимаешь, направо и налево!
Чубайс вцепился в стол мёртвой хваткой и навис над президентом.
– Борис Николаевич, никаких хищений не было и в помине! Это подтасовка!
– Какая подтасовка? Этих двоих застукали с поличным. Всё запротоколировано!
– Провокация! Дешёвая провокация гэбэшников! Вы же знаете, как они хитро всё умеют подстроить… Борис Николаевич, я клянусь вам, что деньги в коробке – не ворованные, а вполне законные, предназначались для артистов, выступавших в туре «Голосуй, а то проиграешь». Вы же прекрасно знаете, что кампания «Голосуй, а то проиграешь» всецело работает на вашу победу! Какое тут может быть воровство? Борис Николаевич…
– Борис Николаевич, – прогнусавил Черномырдин, – я уверен, что копали под меня.
– Под вас? – удивился президент. – Зачем копали? Виктор Степанович, ну кто мог копать под вас? Коржаков, что ли?
– Я знаю, что из Евстафьева пытались выбить компромат на меня, – ответил премьер-министр.
– А что, есть такой компромат? – мрачно спросил Ельцин.
– Ну шо вы, Борис Николаевич! – Черномырдин всплеснул руками.
– Это очень тонко просчитанная провокация, Борис Николаевич, – опять включился Чубайс. – Тут всё хитро задумано, чтобы увязать всех нас вместе, выставить предателями и выдавить из предвыборной кампании… Мы преданно работаем на вас, отдаём все силы, а они хотят сорвать выборы. Коржаков уже не раз говорил, что выборы надо переносить…
– Коржаков? Когда ж это? – нахмурился президент. – Не припоминаю такого…
– Борис Николаевич, силовики перешли все грани дозволенного! – с жаром продолжал Анатолий Борисович. – Это попытка государственного переворота! Даже не попытка, а первые шаги переворота. Они хотят свести все наши усилия на нет! Первый тур позади, победа почти в наших руках! Борис Николаевич, до настоящего момента мы уверенно двигались в нужном направлении. У нас великолепные консультанты, они руководили избирательной кампанией Клинтона. Они собаку съели на всяких предвыборных технологиях! Не нам с ними спорить! Раз уж мы доверились им, то нельзя сворачивать с намеченного пути… Борис Николаевич, они велели передать мне, что если вы не уберёте силовиков, то госдепартамент США отвернётся от вас… Борис Николаевич, неужели вы бросите к ногам Коржакова и Барсукова все завоевания демократии? Это ведь ваши завоевания! Неужели вы позволите им вернуть страну в эпоху кагэбэшной диктатуры? Вы Коржакову верили, а он вас предал… Предал, потому что он – гэбэшник! Они все одной породы! Они не умеют иначе. У них же всё держится на том, чтобы кого-нибудь в чём-нибудь уличить, поймать на какой-нибудь оплошности, на ошибке. А повернут всё так, что ошибка может показаться продуманным преступлением! Кто из нас не ошибался в жизни, Борис Николаевич? А Коржаков, дай ему волю, всех загонит в подвал! Он не умеет мыслить по-другому.
