Юлия Вознесенская - Русалка в бассейне. Новое дело графини Апраксиной

Случилось это в субботу 5 июня в конце 80-х годов последнего столетия второго тысячелетия, как раз перед началом Петровского поста. Ясным солнечным утром, когда воздух в Мюнхене так удивительно чист, что уже с южной окраины города видна на горизонте длинная гряда Альп с их сверкающими снежными вершинами, графиня Елизавета Николаевна Апраксина ехала с визитом к своей подруге, баронессе Альбине фон Ляйбниц.

Автобан № 8, идущий от Мюнхена на Зальцбург, несмотря на утренний час, был забит машинами. Ах, эта суббота! Графиня любила быструю езду и теперь вслух, хотя и вполголоса, проклинала себя, свою забывчивость и баварцев с их любовью «к натуре»: уж она-то, не связанная служебным расписанием, могла выехать за город и в пятницу днем, тем более что намеревалась провести в имении подруги несколько дней!

Поначалу она попыталась обойти идущие впереди машины и выйти на скоростную внутреннюю полосу, где автомобили все-таки как-то еще двигались, но вскоре оставила безнадежные попытай: по радиомаяку передали, что впереди, на тридцатом километре от Мюнхена, уже образовалась плотная пробка. Помолившись местному покровителю дорог святому Христофору и попросив, чтобы он как-нибудь помог ей свернуть с автобана до пробки, она пристроилась за бусиком с байдаркой и велосипедом на крыше, с детьми и большой рыжей собакой внутри, расслабилась и предалась размышлениям. Все равно делать было абсолютно нечего.

Ехала она к баронессе не просто в гости, а по делу: до нее дошел тревожный слух, что на их общую подругу Птичку опять началась охота. Положение необходимо было досконально выяснить на месте и, если слух подтвердится, немедленно принять срочные и решительные меры.

Птичкой в их маленькой компании звали писательницу Марго Перес, обитавшую у баронессы в гараже. То есть не в самом гараже, разумеется, где стояли два автомобиля фон Ляйбницев и их маленький трактор, а в надстройке над гаражом, именуемой «скворечником»: это была крохотная квартирка, состоящая из кабинета-гостиной, спальни и санузла с сидячей ванночкой. Для Марго, имевшей полтора метра роста вместе с каблуками и поистине птичье сложение, эти апартаменты были в самый раз, а вот гостей ей приходилось принимать в гостиной баронессы и, значит, под ее присмотром. Хитрость преднамеренная, но совершенно необходимая! «Скворечник» был задуман и построен специально для Птички, когда ее последний официальный муж, шестой по счету, отобрал у знаменитой писательницы ее однокомнатную квартирку в тихом, уютном местечке Мюнхена, на берегу Изара, возле старинной плотины. Бедная Птичка горевала: ей так нравилось просыпаться утром под бодрящий шум падающей воды! Баронесса Альбина просто и без экивоков предложила Птичке перебираться к ней и жить одной семьей с нею, ее мужем, бароном Генрихом, и двумя ее детьми от первого брака Барон не возражал. Однако Птичка была женщина маленькая и слабая по части сильного пола, но очень гордая: «Я не стану приживалкой в доме даже лучшей моей подруги!» — заявила она. Ситуация зашла в тупик. Птичка застряла в крохотной комнатке дешевого пансиона, где страдала от уличного шума, любопытства хозяйки и сознания полной неспособности самостоятельно устроить свою дальнейшую жизнь. Альбина же, в свою очередь, терзалась, что не умеет пригласить Птичку таким образом, чтобы та не могла отказаться. Апраксина подумала-подумала и нашла вариант, устраивающий обе стороны. Она предложила на последние оставшиеся Птичкины деньги и на банковский заем, сделанный под очередной ее гонорар, построить в имении Ляйбницев такое жилище, чтобы оно не могло соблазнить даже самого мелкого великана из числа ее поклонников и чтобы жилище это так и оставалось собственностью фон Ляйбницев, а Птичка бы его только арендовала. Идея была с восторгом принята Альбиной и ее мужем, а Марго просто уговорили. У Птички были отобраны ее сбережения, что-то около пяти тысяч марок, ее заставили взять в кредит еще столько же, и на эти деньги (будто бы только на эти) была выстроена совершенно изумительная квартирка над гаражом. А затем между хозяевами имения и Марго Перес был составлен и заключен договор на аренду — 500 марок в год.

Сидя в почти не двигавшейся машине и постукивая пальцами по рулю, Апраксина с удовольствием вспоминала, как они целый месяц злорадно проектировали «скворечник» с его низкими потолками и сидячей ванночкой. К участию в разработке проекта были приглашены даже дети Альбины, Катя и Лева, и вот они-то, проказники, и разработали коварный вход в Птичкино жилище. «Пусть будет как в волшебной сказке! — смеясь, предложили они. — Герой, чтобы попасть к тете Марго, должен будет преодолеть как можно больше препятствий!» «Препятствия» были спроектированы весьма коварно: сначала «герою» надо было подняться по крутой и узкой деревянной лесенке с очень низкими перильцами на крытую галерейку; кровля над галереей низко висела на толстых балках, и требовалось проявить чрезвычайную бдительность, чтобы ни об одну из них не треснуться головой; благополучно пройдя по галерейке на другую сторону «скворечника», «герой» оказывался перед малюсенькой дверкой, в которую и войти-то было непросто: Альбина, например, входила боком, а длинный Генрих сгибался в три погибели. Мебель «скворечная» была тоже сделана по специальному заказу: широкая, но короткая, почти квадратная кроватка, два уютных креслица-подростка, диванчик-недомерок, столики высотой по колено мужчине среднего роста. Друзья помирали со смеху, когда заказанную мебель привезли с фирмы, но простодушная и малорослая Птичка подвоха не заметила. Затея удалась вполне: первый же крупногабаритный поклонничек Птички, явившийся к ней с визитом, промаялся в «скворечнике» около часа в полусогнутом состоянии, стукаясь коленями о мебель и головой о потолок, и в конце концов не выдержал и повез Птичку ужинать в ресторан. Это был их прощальный ужин. Всех последующих поклонников Птичка принимала уже в гостиной баронов под бдительным оком Альбины. За беседой баронесса всегда находила случай ввернуть словечко о том, что строеньице над гаражом принадлежит баронам фон Ляйбниц и от имения не отторгаемо.

Птичка печаталась под именем Марго Перес. Это был не псевдоним, а коротко обрезанное подлинное ее имя, вернее, даже не совсем подлинное. По документам она значилась как Маргарита Клавдиевна Переселенцева-Благовещенская. Имя, конечно, совершенно непроизносимое для немецкого читателя. Родилась она в конце 44-го года в небольшом местечке под Мюнхеном, в лагере для рабочих-остовцев. Рождение ее было таинственно и трагично. Однажды в лагерь привезли на машинах эвакуированных из других лагерей, к которым уже подходили русские. Среди них оказалась молодая беременная женщина, еще и заболевшая в дороге, по виду южной национальности, а может, и цыганка: бедняга была в горячке и в себя так и не пришла. Ее беременность была незаметна из-за страшной худобы, иначе бы ее вряд ли оставили в живых. Ночью она родила, не приходя в сознание, и тут же отошла в мир иной. Девочка появилась на свет в свой срок, но была весом и ростом вдвое меньше нормы, крошечная и слабенькая; и она не выжила бы, если бы не усилия многих обитателей лагеря. Во-первых, сразу же нашлась отчаянная девушка по имени Клавдия, объявившая себя матерью новорожденной перед лагерным начальством. Девочку она назвала Маргаритой. На пеленки для маленькой Маргариты жертвовали последнее ветхое белье, для нее женщины, работавшие неподалеку в коровнике, со страшным риском выносили молоко в крохотных аптечных пузырьках. А вскоре нашелся сердобольный «бауэр», зажиточный крестьянин, который взял на работу Клавдию и вместе с ребенком перевез ее на свою ферму. Клавдия была рослая и крепкая волжанка и, чтобы не загреметь обратно в лагерь вместе с ребенком, работала за троих. И все-таки в лагерь они снова попали, в самые последние месяцы войны, когда союзные войска уже вошли в Баварию, только на этот раз это уже был лагерь ди-пи, устроенный союзным командованием для лиц, оказавшихся в Германии вне родины[1].

Православные обитатели лагеря первым делом устроили церковь в одном из бараков. Это был удивительный храм! «Бывают церкви барочные, а у нас — барачная!» — шутили его прихожане. Потир был ими сделан из двух алюминиевых лагерных мисок разного размера: та, что поменьше, залитая свинцом, служила основанием, верхняя — самой чашей, а скреплял их обыкновенный болт, с которого была сточена резьба, таким образом превратившаяся в витой рисунок; с помощью разной величины гвоздей и молотка на чаше был вычеканен сложный рисунок с иконками в овалах; лжицей служила обыкновенная чайная ложка, а иконы для храма женщины вышили нитками, надерганными из одежды[2]. Посвящен был храм, естественно, святому Николаю Угоднику. Служить приезжал священник из русской обители св. Иова Почаевского, расположенной в Оберменцинге, пригородном районе на северо-западной окраине Мюнхена. (В нем и хранятся по сей день удивительные предметы из лагерного храма.) Порой из монастыря приезжал служить сам владыка Филофей, местный архиепископ. Он и крестил маленькую Маргариту 8 мая, когда в Европе было объявлено об окончании войны. Он же помог выбрать фамилию для девочки, ведь свидетельство о крещении стало ее первым официальным документом. «Назовем ее Переселенцевой!» — предложил кто-то. Владыка согласился, но предложил добавить вторую фамилию — Благовещенская: «Хоть сегодня и не праздник Благовещения, но весть об окончании войны — благая весть. Пусть носит двойную фамилию!» Так и записали…