Посвящается Берту Филдсу, который выхватил победу из челюстей поражения и который мог бы стать величайшим советником из них всех.
С восхищением, Марио Пьюзо
Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я все-таки и твой сын, Господи, и люблю тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.
Ф. Достоевский, «Братья Карамазовы»
Когда черная смерть прокатилась по Европе, забрав с собой половину населения, многие люди в отчаянии обратили свои взоры с небес на землю. Наиболее мудрые, дабы покорить окружающий мир, пытались познать секреты существования и открыть самые великие загадки жизни, тогда как бедные разумом надеялись лишь облегчить свои страдания.
Господь был низвергнут и обрел человеческие черты, жесткая религиозная доктрина Средних веков рухнула, уступив место изучению великих древних цивилизаций Рима, Греции и Египта. Никого уже не тянуло в Крестовые походы, их сменили олимпийские сражения. Человек выставил свой разум против сердца Бога, положив начало эпохе правления здравого смысла.
То было время великих открытий в философии, живописи, литературе, медицине и музыке. С помпой и почестями пышно расцветала культура. Но за это приходилось платить. Старые законы сломали, не создав взамен новых.
Переход от непреложного следования слову Божьему и веры в спасение души к понятию чести человека и возможности обрести награду в мире живых, то есть гуманистическим ценностям, по правде говоря, дался непросто.
Тогда Рим был не Святым городом, а центром беззакония.
Людей грабили на улицах, бандиты врывались в дома, проституция процветала, сотни римлян умирали каждую неделю.
Более того, страны, которую мы все знаем как Италию, еще не существовало. На ее территории располагались пять небольших государств: Венеция, Милан, Флоренция, Неаполь и Рим. В сфере влияния каждого находилось множество независимых городов-государств, где правили семьи, чьи корни уходили в далекое прошлое. Сосед боролся с соседом за клок территории. И тот, кто побеждал, всегда оставался настороже: ибо новый сосед мог оказаться куда как сильнее.
Приходилось помнить и об угрозе внешнего вторжения: иностранные империи стремились расширить свои границы. Правители Франции и Испании, «варвары» — турки, которые не были христианами, надвигались на Папскую область.
Церковь и светская власть боролись за верховенство.
Слава богу, «Великий схизм» [1], когда два Папы в двух городах делили власть и доход церкви, остался в прошлом.
Формирование нового единого центра, в Риме, вселило новые надежды в сердца служителей Господа. Вновь почувствовав силу, духовные лидеры церкви, конечно же, пошли войной на королей, королев и герцогов маленьких городов и феодов.
Однако римская католическая церковь не являлась опорой правопорядка, ибо не только миряне нарушали закон. Кардиналы посылали своих слуг, вооруженных камнями и арбалетами, драться с римской молодежью. Люди, занимающие в церковной иерархии самые высокие посты, то есть принявшие обеты целомудрия и безбрачия, посещали куртизанок и содержали любовниц. Взятки не только предлагались, но и принимались. За деньги изменялись законы и писались папские буллы, дарующие освобождение от наказания за самые ужасные преступления.
Многие разочарованные горожане говорили, что в Риме все имеет свою цену: церкви, священники, помилование и даже прощение Всевышнего.
За редким исключением, священниками становились вторые сыновья аристократических семейств: их с самого рождения готовили к служению Господу. Они шли в религию не по призванию, но, поскольку церковь по-прежнему обладала правом назвать короля — королем и могла обеспечить райскую жизнь на земле, знатнейшие семьи Италии раздавали взятки и подарки, чтобы протолкнуть своих сыновей в коллегию кардиналов.
Таким было Возрождение, время кардинала Родриго Борджа [2] и его семьи.
Золотые лучи летнего солнца согревали вымощенные брусчаткой улицы Рима. Оставив за спиной Ватикан, кардинал Родриго Борджа быстрым шагом направлялся к трехэтажному дому на пьяцца де Мерло, чтобы забрать своих троих малолетних детей: сыновей Чезаре и Хуана и дочь Лукрецию, плоть от плоти, кровь от крови. В этот знаменательный день вице-канцлер Папы, второй по могуществу человек в римской католической церкви, особенно остро чувствовал благоволение Господа.
И довольно насвистывал, входя в дом их матери, Ваноццы Катаней. Церковнослужитель, он не имел права жениться, но, как слуга Господа, нутром чувствовал, что понимает Божий замысел. Ибо разве не создал Он Еву для того, чтобы дать пару Адаму, даже в раю? Так отчего же не следовать тем же канонам на грешной земле, переполненной несчастьями? Здесь, как нигде, мужчина нуждается в женской заботе и ласке. У него было еще трое детей, из тех далеких времен, когда он служил епископом, но не они, а более поздние, зачатые от него Ваноццой, занимали особое место в его сердце. Они, казалось, разжигали в нем те же высокие устремления, что и она. Даже теперь, пусть они были совсем юными, он видел их стоящими с ним плечом к плечу, помогающими ему вобрать в границы Папской области всю Италию и распространить власть римской католической церкви на весь мир.
Всякий раз, когда он приходил в этот дом, дети называли его «папой», не видя никакого противоречия в том, что он любит их и при этом служит святейшему престолу.
Они не находили ничего необычного в том, что он — кардинал и при этом их отец. И с чего? Ведь сын и дочь Папы Иннокентия участвовали во всех церковных церемониях.
Ваноцца ходила в любовницах кардинала Родриго Борджа больше десяти лет, и он улыбнулся, подумав о том, что она, наверное, единственная, кому удалось на протяжении стольких лет будить в нем страсть. Разумеется, он и не думал хранить верность Ваноцце, с его аппетитом к плотским удовольствиям об этом не стоило и заикаться, но она играла в его жизни важную роль. Только с ней, умной и, по его меркам, прекрасной, он мог обсудить насущные вопросы как мирской, так и церковной жизни. Она частенько давала ему дельный совет, а он в ответ проявлял себя искусным любовником и любящим отцом их детей.
* * *
Ваноцца стояла в дверях дома и мужественно улыбалась, на прощание махая рукой уходящим детям. Только одно придавало сил этой женщине, которой оставалось совсем ничего до сорокалетнего рубежа: она понимала этого мужчину в сутане кардинала. Она знала мощь пылающего в нем честолюбия. Он уже разработал военную стратегию святой католической церкви, направленную на то, чтобы влияние ее существенно расширилось, наметил союзы, которые могли укрепить это влияние, вел переговоры, призванные усилить как его позицию, так и власть церкви. Идеи маршировали в его мозгу с той же решимостью, как, придет час, предстояло маршировать по вновь приобретенным территориям его армиям. Провидение уготовило ему судьбу одного из лидеров рода человеческого, а с его возвышением укреплялось бы и положение ее детей. Ваноцца утешала себя тем, что придет день, когда они, законные наследники кардинала, получат богатство и власть. Поэтому она их и отпустила.
И теперь крепко прижимала к себе единственного оставшегося сына, Хофре, еще младенца, которого кормила грудью. Только поэтому его ей и оставили, но она знала, что ненадолго. Черные глаза блестели слезами, когда она наблюдала за уходящими от нее детьми. Только раз обернулась Лукреция. Мальчишки не повернули головы.
Ваноцца наблюдала, как красивый, представительный кардинал взял за руку младшего сына, Хуана и малютку-дочь, трехлетнюю Лукрецию. Старшему сыну, Чезаре руки не досталось, и он уже начал сердиться. «Драки не миновать», — подумала она, но решила, что со временем Родриго будет знать характер детей так же хорошо, как и она.
Неохотно она закрыла тяжелую деревянную дверь.
Они прошли лишь несколько шагов, когда разозлившийся Чезаре с такой силой толкнул младшего брата, что тот, выпустив руку отца, споткнулся и чуть не упал. Кардинал удержал мальчика на ногах, повернулся ко второму сыну.
— Чезаре, почему бы тебе не попросить того, что ты хочешь, а не толкать младшего брата?
Хуан, на год моложе семилетнего Чезаре, но куда как более хрупкого телосложения, гордо фыркнул, чувствуя себя под защитой отца. Но не успел поблаженствовать, как Чезаре шагнул к нему и пнул ногой.
Хуан вскрикнул от боли.
Кардинал схватил Чезаре за воротник, оторвал от брусчатки, тряхнул с такой силой, что каштановые локоны мальчика упали на лицо, вновь поставил на землю. Присел перед ним на корточки, взгляд карих глаз заметно потеплел.
