Татьяна Устинова
Чудны дела твои, Господи!
© Устинова Т., 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
* * *
Красная площадь, дом один, – такой адрес был указан на бумажке, и Боголюбов очень веселился, адрес ему нравился. К навигатору решил не обращаться, интересней ехать по бумажке.
Ухая поочередно всеми колесами в самые что ни на есть настоящие, подлинные «миргородские» лужи, Боголюбов объехал двухэтажные торговые ряды – облупившиеся колонны подпирали римский портик, меж колонн бабки в платках продавали семечки, резиновые сапоги, камуфляжные штаны и дымковскую игрушку, носились на велосипедах дети и лежали, свернувшись, ничейные собаки – и покатил по указателю с гордой надписью «Центр». Красная площадь – это, должно быть, самый центр, а как же иначе!..
Дом номер один он увидел сразу – на зеленоватом от времени и плесени жидком штакетнике выделялась новехонькая ядовито-синяя табличка с белой единицей. За штакетником был садик, бедный, весенний, серый, а за садиком угадывался домик. Боголюбов притормозил возле покосившихся ворот и посмотрел в лобовое стекло.
…Ну что же! Начнем?..
Он вышел из машины, сильно хлопнул дверью. Звук резко прозвучал в сонной тишине Красной площади. По древней брусчатке семенили грязные голуби, равнодушно клевали крошки и от резкого звука лениво побежали в разные стороны, но не разлетелись. На той стороне возвышалась старинная церковь с колокольней, серое здание с флагом и памятник Ленину – вождь указывал на что-то рукой. Боголюбов оглянулся посмотреть, на что указывает. Получалось, как раз на дом номер один. Вдоль улицы тянулся ряд двухэтажных домов – первый этаж кирпичный, второй деревянный – и размещался магазин-стекляшка с надписью «Промтовары-кооп».
– Кооп, – сам себе сказал Боголюбов. – Вот так кооп!..
– Здравствуйте! – громко поздоровались совсем рядом.
Из-за штакетника подходил человек в клетчатой рубашке, застегнутой под подбородком. Он издалека старательно улыбался и заранее протягивал руку, как Ленин, и Боголюбов ничего не понял. Человек подошел и потряс рукой перед Боголюбовым. Тот догадался и пожал.
– Иванушкин Александр Игоревич, – представился человек и подбавил несколько ватт в сияние на физиономии. – Выслан встретить, проводить, показать. Оказать помощь, если необходимо. Ответить на вопросы, если возникнут.
– А в доме с флагом что находится? – задал Боголюбов первый из возникших вопросов.
Иванушкин Александр вытянул шею, заглянул за Боголюбова и вдруг удивился:
– А! Там у нас горсовет. Бывшее дворянское собрание. Памятник новый, в восемьдесят пятом году поставили, под самую перестройку, а здание семнадцатого века, классицизм. В двадцатых годах прошлого века там располагался комитет бедноты, так называемый комбед, затем Пролеткульт, а потом уже здание перешло…
– Здорово, – непочтительно перебил Боголюбов. – А озеро в какой стороне?
Иванушкин Александр уважительно покосился на брезентовый горб прицепа – Боголюбов привез с собой лодку – и махнул рукой в ту сторону, где над низкими домами висело красное закатное солнце.
– Озера там, километра три. Да вы проходите, проходите в дом, Андрей Ильич. Или вы сразу на озеро?..
– На озеро я не сразу! – заявил Боголюбов. – Я на озеро потом!..
Он обошел машину, распахнул багажник и за длинные ручки, как за уши, выволок баул. В багажнике находилось еще довольно много баулов – большая часть жизни Андрея Боголюбова осталась в багажнике. Иванушкин подскочил и стал тянуть баул из рук Андрея. Тот не давал.
– Ну что вы, – пыхтел Александр, – как же, я помогу, позвольте.
– Не позволю, – отвечал Боголюбов, не выпуская баула, – я уж как-нибудь своими силами.
Он вышел победителем, захлопнул багажник, оказался нос к носу с существом в темных одеяниях и от неожиданности подался назад, пришлось даже взяться рукой за теплый бок машины. Существо строго, не моргая глядело на него как будто из черной рамы.
– Зачем пришла? – напряженным голосом пробормотал рядом Александр Иванушкин. – Уходи!
– Подайте на бедность сироткам, – отчетливо выговорила убогая в черных одеждах. – Ради Христа.
Боголюбов полез в передний карман, где обычно болталась мелочь.
– Мало подал, – презрительно сказала убогая, приняв в холодную ладонь монетки. – Еще давай.
– Уходи, кому говорю!..
Боголюбов оглянулся на Иванушкина. Тот почему-то стал бледен, как будто перепуган, хотя ничего особенного не происходило.
– Уезжай отсюда, – велела кликуша, когда Боголюбов сунул ей бумажку – полтинник. – Нечего тебе тут делать.
– Я сам разберусь, – пробормотал Андрей Ильич, закидывая за плечо баул.
– Беда будет, – пообещала убогая.
– Уходи! – почти крикнул Иванушкин. – Еще каркает тут!..
– Быть беде, – повторила убогая. – Собака выла. Смерть кликала.
– Жил-был у бабушки серенький козлик, – пропел Андрей Ильич на мотив «Сердце красавицы склонно к измене», – жил-был у бабушки серый козел!
– Вы не обращайте внимания, Андрей Ильич, – чуть задыхаясь, говорил сзади Александр Иванушкин, пока они шли к дому по мокрой дорожке, засыпанной прелыми прошлогодними листьями, – она ненормальная. Все какие-то беды пророчит, несчастья, хотя это и понятно, она сама человек несчастный, ее можно простить.
Боголюбов сделал оборот, едва не задев баулом по носу взволнованного собеседника.
– Да кто она-то?..
– Матушка Ефросинья. Это мы ее так зовем, хотя монашеского звания она не имеет, так, убогая просто. Ради Христа ходит просит, вот живет, не гонит ее никто, и вы не обращайте внимания…
– Я не обращаю. Это вы чего-то переживаете!..
– Да как же! Вы мое новое начальство, директор музея-заповедника, большая величина, я вам все условия создать должен…
Загремело какое-то железо, как будто протащилась цепь, и прямо под ноги Боголюбову выкатилась мерзкая грязная собака с оскаленной пастью, всхрапнула и отчаянно забрехала, припадая на передние лапы. Боголюбов, не ожидавший ничего подобного, оступился, тяжеленный баул поехал, накренился, и Андрей Ильич, новый директор музея-заповедника и большая шишка, брякнулся в грязь прямо перед носом бесновавшейся собаки. Она захлебнулась лаем и стала рваться с цепи с утроенной силой.
– Андрей Ильич, ах, как нескладно! Давайте, давайте, вставайте! Вы не ушиблись? Да что ж такое-то?! Пошла вон отсюда! Место! Иди на место, кому говорю! Держитесь за руку, Андрей Ильич!
Боголюбов оттолкнул руку Иванушкина, кряхтя, поднялся из жидкой грязи. Баул валялся в луже. Собака билась в истерике прямо перед ним.
– Утопить бы ее, да некому. Хотели, чтоб ветеринар усыпил, а он говорит, что без разрешения хозяев усыплять не имеет права, вот, Господи помилуй, незадача какая!..
– Так, все, – распорядился Боголюбов, – хватит. Вода в доме есть?
Руки, джинсы, локти – все было в черной смачной грязи. Жил-был у бабушки серенький козлик!..
– Вода, – бормотал сзади Александр Иванушкин, поднимаясь следом за Боголюбовым на крыльцо, – вода у нас есть, насос качает, и колонка есть, греет, так что… Вы меня извините, Андрей Ильич, за недосмотр, что ты будешь делать…
Боголюбов одну за другой толкнул белые крашеные двери и вошел в тихий полумрак, пахнущий чужой жизнью и старым деревом. Помедлил и один о другой стащил ботинки – полы были устланы чистыми половиками.
– Ванна в кухне, – продолжал сзади Иванушкин Александр, – там и колонка, и раковина. А туалетик дальше по коридору, вон последняя дверь, только крючок приладить надо, я не успел.
– Туалетик, – повторил Андрей Ильич и стал расстегивать и стаскивать джинсы прямо посреди коридора. – Как вы думаете, Александр, нам удастся отстоять мои вещи? Или чудовище уволокло их в свою пещеру?..
Новый подчиненный вздохнул.
– Она под крыльцом живет, – сказал он и отвел глаза, – привязали, когда директор слег. Он, бедолага, не сразу помер, лежал месяца три. А она никого к себе не подпускает! Бывало, срывалась, убегала, но потом приходила, ее опять привязывали. Еду туда, под крыльцо, кидаем. Усыпить бы ее верное дело, а еще лучше пристрелить. У вас ружья нет?..
Иванушкин помедлил и загрохотал башмаками по крашеным полам – отправился спасать вещи нового начальника. Боголюбов стащил джинсы и, неся их в отставленной руке, вошел в тесную кухоньку. Здесь были круглый стол, покрытый клеенкой, несколько жестких стульев, мрачный буфет с оторванной дверцей, щербатая раковина, плита времен Очакова и покоренья Крыма, длинная узкая латунная ванна с двумя краниками и газовая колонка на стене.
Андрей Ильич швырнул джинсы в ванну, повернул краник – внутри дома что-то засипело, поднатужилось, захрюкало. Долгое время ничего не происходило, а потом из краника полилась вода.
– И на том спасибо, – пробормотал Андрей Ильич и стал энергично намыливать руки куском розового земляничного мыла, пристроенного на край ванны.
