Судебный процесс для обвиняющей стороны продвигался успешно. Ниточка за ниточкой, сеть обвинения сплеталась вокруг Ллойда Эшли. Вечером на пятый день судебного разбирательства окружной прокурор Геррик своим последним выступлением связал, наконец, воедино все остававшиеся еще несведенными концы.
Газетные заголовки в эти дни пестрели броскими подробностями судебного дела, и неудивительно: ненасытная публика требовала все новых и новых деталей. Газеты же с готовностью выкладывали подноготную, ибо налицо были все элементы скандального судебного процесса: очаровательная, но, по слухам, неверная жена; этакий ловкий Казанова, герой-любовник, теперь, правда, уже отправившийся к праотцам, и, наконец, обвиняемый в убийстве соблазнителя муж-миллионер.
Рядом с Эшли за столом защиты, упершись ладонью в подбородок, сидел его адвокат, Марк Робинсон. Его тощая физиономия, казалось, выражала полнейшее безразличие к развертывавшейся перед ним драме. Постороннему наблюдателю наверняка показалось бы, что этот человек витает в облаках, всецело поглощенный своими мыслями. И, тем не менее, ничто не могло быть дальше от истины, чем подобное предположение. Мысль Робинсона работала четко и обостренно, готовая уцепиться за любую ошибку, которую мог допустить прокурор. Тот, в свою очередь, хорошо знал, что защитник обвиняемого — опасный противник в судебном словесном противоборстве: оба они обучались в одной и той же школе правоведения, где Робинсон при двух администрациях практиковался в качестве помощника обвинителя; при этом он проявил себя жестким и безжалостным законником, делая все возможное, чтобы набить до отказа государственную тюрьму в Оссининге.
В зале судебных заседаний Робинсон чувствовал себя как рыба в воде. У него была представительная внешность, манеры и голос прирожденного актера и быстрый, пытливый ум: незаменимое качество для искушенного мастера перекрестных допросов.
Кроме того, у него был «нюх» на присяжных заседателей: он мог безошибочно распознать наиболее впечатлительных членов жюри с тем, чтобы потом, в случае, если его защита окажется недостаточно веской, выкрутиться за счет сбитых им с толку присяжных.
Однако процесс Эшли стал серьезным испытанием для Робинсона. Его защита оказалась здесь не просто малоэффективной, по существу, ее просто не было.
Робинсон застыл в неподвижности, вслушиваясь в последние доводы обвиняющей стороны. Выступал Джейм Келлер, специалист по баллистике из полицейского управления, бледный, грузный мужчина, флегматичный, с вялой, замедленной речью. Окружной прокурор освободил его как эксперта от предварительной дачи показаний и теперь вытягивал из него решающие доказательства, которые окончательно должны были открыть перед Ллойдом Эшли дорогу на электрический стул. Торжествующему воображению прокурора уже чудилось гуденье высоковольтных электрических проводов.
Геррик только что продемонстрировал всем присутствующим черный кургузый пистолет, владельцем которого был уже установлен Ллойд Эшли.
— А теперь, мистер Келлер, — сказал Геррик, — я предлагаю вашему вниманию вещественное доказательство «Б». Можете ли вы нам сказать, что это за оружие?
— Да, сэр. Это автоматический кольт тридцать второго калибра, широко известная карманная модель.
— Вы когда-нибудь раньше видели этот пистолет?
— Видел, сэр.
— При каких обстоятельствах?
— Он был мне передан как эксперту по баллистике для того, чтобы я определил, был ли из него сделан выстрел, от которого погиб потерпевший.
— Расскажите, пожалуйста, суду присяжных, к каким выводам вы пришли?
Келлер повернулся к двенадцати присяжным, которые вытянули от любопытства шеи и привстали со своих мест. Все двенадцать были мужчины: Робинсон пользовался любой возможностью, чтобы не допустить женщин в состав присяжных. Согласно его теории, мужчины должны были с большим пониманием отнестись к насильственным действиям со стороны обманутого мужа.
— Я произвел выстрел пробной пулей, — сухо и педантично начал Келлер, — чтобы сравнить ее с пулей, извлеченной из тела погибшего. Обе пули имеют вес семьдесят четыре грамма, три десятых дюйма в диаметре и относятся к классу, соответствующему второму калибру. На них имеются отметки от шести спиральных гребней левой нарезки, характерных для огнестрельного оружия системы «кольт». Кроме того, любое оружие при пользовании им приобретает определенные индивидуальные особенности канала ствола, которые отражаются на оболочке пути при прохождении ею этого канала. При проверке двух пуль под специальным микроскопом…
Тут Робинсон встал и небрежным жестом прервал монолог Келлера.
— Ваша честь, — обратился он к судье, — мне кажется, мы могли бы обойтись без долгих технических рассуждений по вопросам баллистики. Защита признает, что пуля, от которой погиб потерпевший, была выпущена из пистолета, принадлежавшего мистеру Эшли.
Судья бросил взгляд на Геррика:
— Согласно ли обвинение с предложением защиты ограничить выступление эксперта?
— У обвинения нет желания затягивать судебную процедуру дольше, чем необходимо, — ворчливо отозвался Геррик.
В душе он был недоволен. Геррик предпочитал вести обвинение скрупулезно и методично, словно сколачивая ящик: сначала соорудить днище, затем, подгоняя дощечку к дощечке, изготовить стенки и наконец захлопнуть крышку, не оставив подсудимому ни малейшей щелки для спасения и не допустив ни единого просчета, который бы давал возможность для пересмотра дела. Конечно, при других обстоятельствах он бы только приветствовал подобную уступку защиты, но с таким типом, как Робинсон, надо было всегда держать ухо востро.
Когда Робинсон сел, Ллойд Эшли повернулся к нему; в глазах его была тревога:
— Послушай, Марк, а ты хорошо обдумал это свое заявление? — Эшли понимал, что на карту поставлена жизнь, поэтому за каждую позицию необходимо драться до последнего.
— Ну, конечно, какие тут могут быть разговоры, — заверил его Робинсон, стараясь изобразить уверенную улыбку.
Но улыбка не подействовала, и теперь, глядя в лицо Эшли, Робинсон почувствовал угрызения совести: как поразительно изменился этот человек! От прежнего высокомерия Эшли не осталось и следа; обычно саркастический тон его речи стал робким и заискивающим. Теперь даже его деньги, его надежно размещенные капиталы не могли спасти их владельца от нависшей над ним смертельной опасности.
Робинсон не мог подавить в себе чувство ответственности за судьбу подзащитного. Он знал Эшли на протяжении многих лет, как с деловой стороны, так и в личной жизни. Робинсон прекрасно помнил этот день два месяца тому назад, когда, заподозрив жену в неверности, мрачный, как туча, от едва сдерживаемой ярости, Ллойд явился к нему за советом.
— У тебя есть доказательства? — спросил его тогда Робинсон.
— Мне не нужны доказательства. Такие вещи мужчина знает наверняка. Она стала холодной и неприступной.
— Намерен подавать на развод?
— Ни в коем случае! — возбужденно выпалил Эшли. — Я люблю Еву.
— Тогда чего же ты от меня хочешь, Ллойд?
— Я хочу, чтобы ты порекомендовал мне какого-нибудь частного детектива. Я уверен: у тебя есть на примете человек, на которого можно положиться. Мне нужно, чтобы он установил наблюдение за Евой, за каждым ее шагом. Пусть только он скажет мне, кто такой, этот ее дружок, а дальше я сам разберусь.
Действительно, Робинсон знал одного такого платного агента: адвокаты иногда прибегают к услугам опытного сыщика, чтобы проверить личность свидетеля противной стороны на случай, если в дальнейшем потребуется уличить его в ложных показаниях.
Итак, Эшли нанял нужного ему человека и через неделю уже имел на руках отчет. Детектив выследил Еву Эшли в момент свидания с Томом Уордом, советником по капиталовложениям, на попечении которого находились ценные бумаги Ллойда Эшли. Агент был свидетелем их интимной беседы в укромном коктейль-баре соседнего городка.
Единственного в этой истории, чего Робинсон совершенно не ожидал, была столь бурная сцена ревности с применением оружия. И не потому, что Эшли ранее зарекомендовал себя трусом. Просто главным оружием Эшли в прошлом всегда были только слова — резкие, колкие, угрожающие. Если он и мог кого-нибудь убить, то только словом. Поэтому, когда позвонили из полицейского управления и сообщили, что Эшли задержан по подозрению в убийстве, Робинсон был буквально ошеломлен и почувствовал укол совести. Впрочем, он был не из тех, кто долго мучается из-за своей неспособности предвидеть все последствия своих поступков. А Эшли, которому разрешили позвонить из полицейского участка, потребовал, чтобы Робинсон немедленно его посетил.
На предварительном слушании в суде по особо важным делам Робинсон попытался добиться прекращения дела, расчетливо и искусно представив суду версию обвиняемого, а именно, что все произошло чисто случайно, и никакого злого умысла, а тем более преднамеренного убийства не было и в помине: Эшли явился в офис Уорда, выхватил свой пистолет и начал угрожать им сопернику, пытаясь запугать Уорда и вырвать у него обещание держаться подальше от Евы. Перед тем, как войти, Эшли с особой тщательностью поставил пистолет на предохранитель, так, чтобы тот случайно не сорвался.
