Андрей Воробьев - Дело об избиении младенцев

— Ты не женщина. — Зло и устало подвел итог следователь. — Ты мразь. Зачем ты рожала его?

Следователь не надеялся на ответ собеседницы. Милиционер награждал ее моральными характеристиками уже в десятый раз, а подозреваемая сидела, закрыв лицо руками, и медленно качала головой влево-вправо. Иногда через сжатые пальцы протекала жидкость: то ли сопли, то ли слюна. Тогда женщина вынимала из кармана грязный носовой платок и вытирала лицо.

— Целый день сидишь, а все не протрезвела. — Неизвестно к кому обратился следователь. — Ну, подумай, что ты мне говоришь? Оставила своего Пашеньку возле магазина, проторчала там пять минут, а когда вышла, Пашенька почему-то не хотел дышать. Да я видел эту коляску. В таком дерьме, в какое ты его укутала, не выживет любой ребенок. Но он не умер бы за пять минут. И у него на шее не было бы пятен. И его хрящи были бы в полном порядке.

Женщина вздохнула, негромко квакнула и положила лицо на стол, на которое перед этим, легли ее руки.

— Сядь нормально. — Резко бросил следователь.

Женщина вздрогнула, подняла лицо, опухшее от водки и слез и приняла первоначальное положение.

— Лидочка, — сменил интонацию говоривший, — я с такими историями уже встречался, особенно в последнее время. Работы нет, а если есть — работать не хочется. Хахаль, который сделал Пашеньку, отлип. Даже пустые бутылки на алименты не оставил — сам сдал. Другие мужики как услышат про ребенка, так не клеятся. Своей площади нет, на чужой нельзя бесконечно жить не платя. Вчера напомнили: заплати или катись. Пришла в магазин с последними рублями, а дешевого портвейна, который был вчера, нет. Раскупили. Тут еще Пашенька плачет, чего-то хочет. Ну, не хочет родной сынок понять мать. И тогда ты подумала: как же хорошо было бы жить без этого маленького крикливого засранца. Пей каждый вечер, питайся хоть китекэтом, ночуй на хазах у хахалей. Ну, разве ты не так думала?

Женщина не отвечала.

Митя Климов считал март самым теплым месяцем в году. Ему можно было простить такую ошибку, ибо март был вторым месяцем в его жизни. Потемнелый, но все еще искрящийся под солнцем снег и длинные сосульки он видел только из окна. Поэтому он считал, что во всем остальном мире так же тепло, как и в родной уютной квартире, где виноград и пальмы в огромных кадках зеленеют круглый год.

Нина Климова стояла у окна с маленьким Митей на руках. Она находилась внутри треугольного эркера старой питерской квартиры и чувствовала себя как бы на улице: налево и направо тянулась Захарьевская. Пешеходы жмурились под слепящими солнечными лучами и старались увернуться от капели, а Нине все это казалось прекрасно сделанным объемным фильмом, который она смотрит в халате и тапочках на босу ногу. Ей хотелось придумать маленькую сказочку про каждого прохожего, спешащего по своим делам. Конец, естественно, счастливый…

В сторону Литейного медленно ехала «БМВ». Было видно как пассажир, сидевший на переднем сиденье, говорит по трубе, открыв правое окно, будто сейчас май. Внезапно шофер, видимо получив сверхсрочную информацию, прибавил газ, и машина рванула с двойным превышением максимальной городской скорости. Из подворотни выходил «Жигуль-копейка», который «БМВ» обязан был пропустить. Однако, черная «бомба» дико загудела и пронеслась вровень с бампером «Жигуля». Не будучи особо смышленой в автовождении, Нина поняла, что обоим шоферам сегодня крупно повезло. Что за новость заставила людей в «БМВ» рвануться со всей возможной скоростью, рискуя своими толстыми шеями и бритыми затылками?

Сказочка свернулась. Нина вспомнила, что с прошлой весны она является героиней затянувшегося боевика. Это ей надоело, но деваться было некуда.

В декабре Нина Климова стала владелицей одного из самых мощных предприятий Питера — транспортной фирмы «Транскросс». Ей подчинялась почти пятьсот «дальнобойных» машин, ездивших по Скандинавии и Северо-Западу России. Городской бюджет получал от этой фирмы больше налоговых денег, чем от торговых заведений Кронштадта или Петергофа.

Нину никогда не интересовали акции, налоги, депозитарные расписки, маркетинг и лизинг. Еще год назад она предпочла бы работать экскурсоводом в Эрмитаже, чем сидеть в какой-нибудь конторе. Но приемный отец Анатолий Семенович Даутов оставил в наследство все свое дело и проблемы. Совет директоров «Транскросса» был уверен: дочка их недавнего грозного хозяина умерла за сутки до отчима, во Франции. Акционеры не знали, что один из «великолепной шестерки» сделал все, дабы Нина не вернулась живой с Лазурного побережья. Они сражались друг с другом как если б делили последний сухарь, двое нашли смерть в пригородном ресторане от рук третьего, взорванного в своей машине неподалеку от «Пулково-2». Оставшиеся смирились со своей неудачей лишь когда в кабинет, где проходило очередное заседание Совета директоров, пришла Нина со свидетельством о вступлении в права наследования, в сопровождении СОБРа. И тут выяснилось: главным негодяем, организовавшим на нее охоту, был один из акционеров — ее жених. Кстати, некоторое время спустя он умер в тюрьме, при невыясненных обстоятельствах. Тогда ей показалось, что самое ужасное: слежка, предательство, убийство, вся эта грязь и мерзость, преследовавшие ее на протяжении последних месяцев, должны прекратиться. Они действительно прекратились. Но только не во сне. Опять, как в замедленной киносъемке, три иномарки въезжали на территорию ее дачи, слышался скрежет тормозов, а дальше уже ничего не было слышно из-за беспрерывной стрельбы.

Кроме того, ее личный телохранитель Алексей Нертов, сохранивший ей жизнь в эти адские месяцы, оказался в итоге в больнице. И уложила его туда не пуля бандита, а она, любящая Нина. Из-за стервы Светланы наговорила гадостей, Алешка залез в машину, помчался по Питеру как по пустыне — без знаков и светофоров и… Хорошо, хоть его живого вытащили из разбитой легковушки. Нина тогда сделала все, что можно сделать сейчас, имея деньги. Из Москвы был приглашен целый консилиум. Если вечером врачи прописывали лекарство, спасшее когда-то саудовского принца, тоже разбившегося в автокатострофе, в Питере это снадобье было уже на другой день. А потом… О том, что случилось после выхода Алексея из больницы, вспоминать не хотелось. Нина осталась одна-одинешенька. С маленьким Митей и фирмой «Транскросс» на руках.

Пока все было в порядке. Торговавшие с Россией наконец-то поняли: никаких революций здесь в ближайшее время не будет, поэтому все больше и больше грузов пересекало финскую границу. Управленцы «Транскросса» в самые кризисные и скандальные дни для фирмы смогли сохранить клиентов. Поэтому доходы медленно росли. По большому счету, Нина должна была только царствовать, а не управлять. Но все могло измениться.

Кроме того, ей иногда намекали, что солидные люди — прежние партнеры отчима, по-прежнему считают ее несерьезной девчонкой. Считают, так считают. Однако вдруг кое-кто еще решит, что и сейчас «Транскросс» как мешок картошки, упавший с грузовика в разгар осенней страды. Стоит лишь подобрать. Тем более, она, Нина по-прежнему плюет на советы. Ведь говорил же ей Арчи — друг Алексея, обеспечивавший ее безопасность последние месяцы, не торчать подолгу у окна. А она уже полчаса любуется мартовскими картинами.

Нина повернулась и быстро пошла в спальню. Митя удивленно взглянул на маму и заплакал. Ему не было еще трех месяцев, он почти ничего не знал и, конечно, не знал слово «настроение», но почувствовал, что-то изменилось.

В Петербурге было два часа пополудни. В школах начинался шестой урок. В конторах, модно именуемых офисами, доедали ланч. В «Крестах» душили Сергея Борисовича Царева.

В камере, рассчитанной на пятерых, разумеется, сидело тридцать человек. Двадцать пять делали вид, что дремлют или по какой-нибудь другой причине не обращали внимания на то, действия оставшихся четверых.

Душить людей средь бела дня, даже в тюремной камере, не самое разумное занятие. Однако четверых понять было можно. Из малявы, поступившей полчаса назад в «Кресты», они узнали, что их новый знакомый Царев — пассивный педераст. Еще вчера Паркет и три его приятеля, называвшие себя ворами (и постоянно демонстрировавшие всем, что блюдут старые блатные законы), распивали с Царевым бражку, сваренную в примитивном кипятильнике из земляничной карамели. Еще вчера они закусывали бражку колбасой и шоколадом из царевской передачи. И вдруг, сегодня стало известно про увлечения их приятеля, веселого барыги Царева, ждущего суда после того, как «дурка» признала его вменяемым. Оказалось, что там Царев охотно выступал в роли девочки. Вот такая, блин, музыка!

— Я же с тобой, сука, из одного стакана пил! — Ревел Паркет, впившись ногтями в жирный подбородок Царева. — Как же ты, козел, раньше не сказал, что тебя опустили?