Эдгар Уоллес
Тайна булавки
Ресторан И Линга находился между безлюдным кварталом Рид-стрит и освещенным кварталом театров. Впрочем, безлюдным квартал был относительно: на нем располагалось множество мастерских, модных ателье и кабинетов дантистов, кроме того, он постепенно переходил в оживленную и шумную днем и ночью Беннет-стрит. Днем на этой улице играли дети, оглашая округу пронзительными криками. Их отцы и матери сидели у дверей своих домов и тоже громко разговаривали.
Когда-то ресторан И Линга находился в конце улицы и славился китайской кухней. Но по мере того как его владелец приобретал новые дома, ресторан перемещался ближе к центру и в итоге оказался на главной улице. И Линг пригласил тогда повара-француза и бригаду официантов-итальянцев, которыми руководил некто синьор Мачидуино. Вывеска при входе в ресторан гласила: «Золотая крыша». Лифт поднимал посетителей на второй этаж в отдельные залы, или кабинеты. И только один зал, номер шесть, располагавшийся в самом конце длинного коридора, рядом с подсобным помещением обслуживающего персонала, гостям никогда не предлагали, какими бы важными персонами они ни являлись. Из этого зала, минуя бесчисленные коридоры, можно было попасть в старый ресторан на Рид-стрит, сохранявшийся с незапамятных времен в неизменном виде. Сюда приходили любители китайской кухни, их обслуживали расторопные официанты-китайцы из Хань-Коу — родины И Линга.
Посетители старого ресторана были искренне огорчены улыбнувшимся И Лингу счастьем и с иронией относились к его новой богатой клиентуре. Эти элегантно одетые мужчины и женщины не только поглощали в большом количестве деликатесы, но и в определенные дни беспечно и с удовольствием танцевали под аккомпанемент приглашенного И Лингом знаменитого и модного оркестра.
Сам И Линг новую часть ресторана посещал лишь раз в году, в день китайского Нового года, одетый в парадный фрак, белый жилет и белый галстук. Обычно все свое время он проводил в маленькой гостиной, расположенной на полпути между старым и новым ресторанами, стены которой украшали вырезанные им из иллюстрированных журналов картинки. Он сидел здесь неподвижно часами, одетый в просторный шелковый халат, и выкуривал несметное число трубок. Каждый вечер, кроме воскресенья, ровно в половине восьмого, он спускался к двери одного из домов, соединяющих оба ресторана, и какое-то время ждал… Иногда первым приходил старик, иногда — молодая женщина. Тот, кто приходил первым, молча поднимался в зал номер шесть.
После их прихода И Линг снова удалялся в свою гостиную и писал бесконечно длинные письма сыну в Хань-Коу. Сын И Линга был поэтом и ученым и пользовался у себя на родине всеобщим уважением.
К приходу этих гостей кушанья уже стояли на маленьком буфете, и никто из официантов в этот зал не входил. А так как дверь зала находилась за портьерой, скрывавшей часть коридора, никто, кроме И Линга, никогда не видел этих посетителей. Он никогда их не провожал, они сами спускались вниз, к выходу, и вскоре после восьми вечера зал был пуст.
В первый понедельник каждого месяца И Линг поднимался в зал номер шесть и низко кланялся сидевшему там старику. Звали старика Джесс Трэнсмир. В эти дни он всегда приходил один.
В один из таких понедельников И Линг вошел в зал, держа в руке большую лакированную коробку и толстую расходно-приходную книгу под мышкой. Он почтительно поклонился старику и встал, ожидая приглашения.
— Садитесь. Что скажете?
— За эту неделю выручка значительно сократилась, — ответил И Линг, присаживаясь на край стула. — Вторую неделю стоит хорошая погода, и наши клиенты предпочитают проводить время за городом.
Он вынул руки из рукавов халата, открыл коробку, достал из нее две пачки кредитных билетов, одну положил перед стариком, другую перед собой. Старик положил свою долю в карман и что-то проворчал…
— Прошлой ночью к нам нагрянули сыщики и потребовали проводить их в подвал. Искали курильню. Они убеждены, что в каждом китайском ресторане есть курильня опиума…
— Вот как? — старик перепрятал деньги в стоящий у его ног небольшой чемодан и спросил: — Вы помните того человека, который работал у меня в Фи-Сэнге?
— Пьяницу?
— Да. Он приезжает сюда.
На вид Трэнсмиру было не больше шестидесяти. Потертый фрак сидел на нем мешковато, воротничок крахмальной рубашки был изорван на сгибах, а старомодный галстук, небрежно завязанный бантом, давно лишился упругости. Лицо его было изборождено множеством мелких морщин, но не утратившие голубизны глаза смотрели на собеседника с какой-то особой проницательностью.
— Да, он приезжает, — повторил старик, вынимая из жилета зубочистку. — Вероятно, он будет здесь уже скоро. Уэллингтон Браун привык путешествовать… его приезд меня тревожит… Должен вам признаться, что я был бы рад, если бы он покоился вечным сном…
И Линг покачал головой.
— Убить его здесь невозможно. Ведь ваше превосходительство знает, что руки мои чисты…
— Не говорите чепухи! — сердито прервал его старик. — Разве я убиваю или велю убивать людей? Даже на Амуре, где жизнь не стоит ломаного гроша, я никого не убил. Я лишь однажды подверг пытке человека, который украл мое золото… Но вы должны знать тайные места…
— Я знаю сотни и сотни таких мест, — поспешил согласиться И Линг.
Он проводил хозяина до двери, затем вернулся к себе и позвал слугу-китайца.
— Пойди тотчас за этим стариком и проследи, чтобы с ним ничего не случилось…
Если бы кто-то слышал, каким тревожным тоном были сказаны эти слова, то, возможно, подумал бы, что это приказание отдается впервые. Но оно повторялось в каждый приход старика вот уже в течение шести лет. Сам И Линг его никогда не охранял, выполняя другие важные обязанности, иногда до раннего утра.
Трэнсмир шел быстрым шагом и старался держаться людных улиц. Ровно в четверть девятого он завернул на широкую Пик-авеню к своему дому.
Вдруг к нему подошел человек, ожидавший его уже в течение получаса.
— Простите меня, господин Трэнсмир…
Старик остановился и с некоторой тревогой посмотрел на незнакомца, прервавшего его размышления. Он был молод, на голову выше Трэнсмира, элегантно одет и добродушен на вид.
— В чем дело?
— Разве вы меня не помните? Моя фамилия Холланд… Я журналист. Около года назад я был вашим гостем в связи с недоразумением, возникшим между вами и муниципалитетом…
Лицо старика оживилось.
— Как же, отлично помню! После этого интервью в вашей газете появилась статья, в которой мне приписывались такие мысли, какие я и не думал высказывать…
Молодой человек добродушно улыбнулся.
— Что же вы хотите? Таково наше ремесло. Каждая статья должна быть, кроме всего прочего, еще и занимательной.
— А что вы теперь от меня хотите? — прервал его старик.
— Наш корреспондент в Пекине прислал нам воззвание главы повстанцев — генерала Уинг Су или Синг Ву… Я плохо запоминаю китайские имена… — он вынул из кармана лист желтоватой бумаги, испещренный странными знаками. — Наши постоянные переводчики вне пределов досягаемости. Зная, что вы в совершенстве владеете китайским языком, я хотел бы попросить вас о любезности…
Джесс Трэнсмир неохотно взял протянутый ему лист, зажал чемодан между коленями и надел очки.
— Уинг Су-Ши милостью Неба и предков обращается ко всем жителям Центральной империи… — начал он переводить.
Тэб Холланд вынул из папки карандаш и записную книжку и стал поспешно записывать.
— Очень вам благодарен, сэр, — сказал он, когда старик закончил. — Ваше знание китайского языка впечатляет! Превосходно!
— Я родился на берегах Амура. Когда мне было шесть лет, я уже говорил на шести диалектах. Это все?
— Да. Очень вам благодарен, — молодой человек приподнял шляпу.
И, глядя вслед удалявшемуся старику, Тэб Холланд думал о том, что таинственный дядя его приятеля Рекса Лендера совсем не похож на миллионера. Впрочем, большинство богатых людей редко кажутся на вид таковыми.
Придя в редакцию, он тотчас переписал перевод воззвания китайского генерала и занялся другими делами. К нему подошел редактор ночных новостей.
— Простите, Тэб, нет ли у вас кого-нибудь, кто мог бы поехать сейчас в театр и взять интервью у мисс Эрдферн. Может быть, вы сами?
Тэб поворчал и покорно отправился в театр. Вышедшая к нему горничная актрисы заявила, что мисс Эрдферн очень устала и просит его приехать завтра.
— Я тоже устал. Передайте, пожалуйста, мисс Эрдферн, что я приехал на другой конец города в одиннадцать вечера не для того, чтобы попросить у нее автограф или фотографию. Я представитель прессы.
Горничная окинула его подозрительным взглядом и, нерешительно приоткрыв дверь в соседнюю комнату, изложила просьбу Тэба. В приоткрытую дверь он мог разглядеть кретоновые занавеси на окнах. Ему стало скучно, он устало зевнул и потянулся.
