Владимир Орешкин - Нино, одинокий бегун

Владимир Орешкин

Нино, одинокий бегун

Дверь за мной захлопнулась с такой силой. Что я понял, открыть её вновь не удастся никогда.

В кармане по прежнему был паспорт, где в графе "профессиональная предрасположенность" не было ни единой цифры. Я улыбнулся и как последний дурачок почесал затылок - вот это дела! Интересно, что скажут родители.

На перекрёстке сидел нищий в рваном на плече пиджаке и засаленных серых брюках.

Перед ним стоял потёртый патефон - я видел такой в музее. Бедняга за двадцать монет ставил одну и туже заезженную пластинку.

С любопытством посмотрел на него. Не верилось, что не придётся зарабатывать на хлеб даже подобным образом. Если уж ухитриться не высказать предрасположенности и к самой простой из существующих профессий, то этот путь для меня закрыт.

Как я ждал, какие надежды возлагал на проклятые испытания!

Я ничем не уступал парням нашей группы. Более того, по многим предметам был впереди. По географии, например, - мог не задумываясь перечислить несколько десятков городов, начинающихся на "а", или межпланетных станций, названия которых оканчивались на "й". По физике в группе я был лидером, а по "выживаемости в критических условиях" твёрдо держался в первой пятёрке. А это непросто, "выживаемость" - традиционно самый интересный предмет.

Родители, бедные папа и мама, не добившиеся в жизни больших вершин, возлагали надежды на меня. Жаль, что я так разочаровал их...

Сейчас, когда всё кончилось, надежд не осталось, я шёл в недоумении по улицам и глупо улыбался - смешно было вспомнить недавние сумасшедшие мечты.

Что делать, виновата наша идеальная система образования и профессиональной ориентации, которая, как пишут в рекламных проспектах отрабатывалась и совершенствовалась столетиями.

До семнадцати лет мы не имеем ни малейшего понятия, что из нас может получиться.

Занятия в школе, спортивные классы, экскурсии в музеи, близлежащие заповедники, кружки по интересам - каждый волен посвящать себя чему угодно, в рамках, конечно, программы, набираясь разнообразных знаний и интеллекта. До семнадцати лет - никакого разделения на умных и глупых, ленивых и трудолюбивых, бездарных и талантливых - все равны.

Потом: последний звонок, торжественное собрание, бал, к которому положено иметь строгие причудливые одежды прошлых веков - таков обычай, и трехмесячные испытания.

Вот они-то решают все. Профессии вселенной, по значимости и престижу, разделены на двести категорий. В самую верхнюю, двухсотую, входят администраторы планет и прочие неимоверно высокие начальники, потом тянутся другие высокопоставленности:

директора компаний, руководители научных конгломератов, отраслей промышленности, начальники административных единиц первого и второго деления. Далее по шкале идут остальные профессии, начиная от координаторов процессов, редакторов мировых программ информации и кончая уборщиками общественных помещений...

Предрасположенность определяют в "центрах ориентации". В каждом мало-мальски крупном городе есть такой центр. Выпускники школ к первому марта съезжаются к своему центру и сначала проходят испытания по категориям от "двухсот" до "ста пятидесяти". Среди двадцати семи парней нашей группы в неё не попал никто... Для меня это было разочарованием. Я был уверен, моя предрасположенность выявится в первой же проверке. Когда двое мужчин в белых халатах - с коэффициентами "семьдесят" - провели меня в комнату испытаний, о которой я так много знал из книг, фильмов, по рассказам отца, посадили в кресло, обтекшее меня так, что я погрузился в него, я был уверен: матовое табло через положенные три минуты загорится буквами - "предрасположенность положительная, дальнейшее уточнение".

Невероятной сложности машина, секрет которой до сих пор не могут понять ученые, доставшаяся в подарок от одной из редких космических встреч с братьями по разуму, - за двести сорок секунд разберется во мне, откроет мою исключительность, отличность от громадного большинства выпускников и узаконит ее.

Я много раз видел в фильмах как это бывает. Когда вроде бы ничем не примечательный школяр, никогда не выделявшийся ни знаниями, ни общительностью, вдруг получал в Центре бешеный балл. Подумать только, одно мгновенье способно изменить жизнь не только его, но и всех его близких! Ведь если балл выпускника больше "ста пятидесяти", он объявляется персоной, "ценной для цивилизации", для него открывается неограниченный счет в банке, он получает право свободного передвижения по всем заселенным землям, к его услугам информационная служба человечества, а его родственники до конца дней могут купаться в удовольствиях и обеспеченности.

Когда-то, во времена первопроходцев, мир был устроен иначе, гораздо несправедливее. До знаменательной встречи с инопланетянами, вошедшей в историю человечества под названием Контакт, мир раздирался противоречиями. Большинство людей занималось не своим делом, они мотались по жизни, не в силах найти достойного места... Вспыхивали войны, по самым пустяковым поводам переселенцы других миров сражались друг с другом, а уж с их прародительницей Землей стычки шли постоянно.

Мир погряз в сумасшедших желаниях все хотели несбыточного, авантюристы на тихоходных кораблях кидались в незнакомые области, пытаясь освоить все больше планет, пригодных для жизни... Устилали своими могилами чужие ландшафты.

В цивилизации царила анархия. Отсутствие надлежащего порядка тяжелым бременем легло на судьбы людей, поставив под вопрос дальнейшее их существование. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не Контакт...

С тех пор наша жизнь изменилась неузнаваемо Каждый гражданин, вступая в жизнь, получал достойный себя коэффициент. Его положение становилось определенным.

Прекратились распри и конфликты, народы планет зажили дружно и безмятежно.

Отчаянные авантюристы исчезли, каждый выполнял посильное дело и получал по заслугам... Оставались, конечно, и негативные моменты, но их можно не принимать в расчет, настолько они мизерны. Например, некоторые скептики жаловались, что продвижение цивилизации по пути прогресса резко замедлилось, в частности, прекратилось освоение новых земель... Это ложь, тысячи разведывательных кораблей по заданиям центральных администраций непрерывно исследуют неизвестные космические тела, вторгаясь в неведомое. В школьных учебниках которые нас заставляли учить почти наизусть, убедительно доказывалась несостоятельность утверждений скептиков.

Я считал - мне уготовлена самая лучшая доля. Родственники благодаря мне после испытаний заживут обеспеченной жизнью.

Родителей я люблю. Бедным папе и маме не везло - добрые, они растерялись в водовороте жизни. В наш век, когда самой модной чертой является практичность, они оказались изгоями, беззащитными перед напором деловитости. Жили мы небогато, многое, что было доступно остальным ребятам группы, я не мог себе позволить.

Вечно у нас дома не хватало денег. Отец, раньше времени постаревший от старания раздобыть лишние кредитки, подработать, запечатлелся в моих глазах седым стариком с добрыми тоскующими глазами. Мама, вечно что-то делающая по хозяйству, экономящая каждую монету, под стать отцу выглядела старше своих лет. Я был их единственной надеждой, на меня они тратили скудные деньги, которые им удавалось сберечь... Во всем был виноват проклятый коэффициент, выведенный когда-то отцу безжалостной машиной "тридцать три". "Тридцать три" - порог бедности.

Хранителям книг никогда не платили много. Кому нужны в наше время пожелтевшие архаизмы, доставшиеся в наследство от бесконечно далеких веков.

Поэтому я считал справедливым выдержать первое же испытание, - что получу в результате уточнения, волновало меньше, главное - от "ста пятидесяти" до "двухсот".

Но табло осталось чистым. В моем личном деле поставили штамп запрета на многие великолепные профессии. Утешало, что никто из ребят не получил такого балла и что по статистике нашего центра лишь один выпускник за четырнадцать лет удосуживался его.

Дальше потянулись недели разочарования. Ким Жове, мой приятель, получил коэффициент "сто восемь", он был первый, кто закончил борьбу за место под солнцем. Все поздравляли его, я тоже. Когда тряс его руку, мелкая зависть терзала душу. Почему на "ста восьми" остановился именно он? Чем хуже я? Его отец имел "сто десять" - Ким все одиннадцать лет, пока мы учились в школе, гордился этим. Иногда к концу занятий тот прилетал за ним на аэролёте последней модели, бесшумной красивой машине, предмете восхищения всей школы. Они на выходные дни отправлялись в заповедники Африки или смотреть Северное Сияние на полюсе не с экскурсией, как мы, а просто так, сами по себе, семьей, а это удовольствие стоило страшно дорого.