Алексей Филиппов - Осел у ямы порока

Всем хороша наша деревня: и река, ивами густыми поросшая здесь есть, и лес грибной недалеко, и луг заливной, ромашками в июле покрытый в наличии имеется, короче, всё есть для наслаждения природой среднерусской. Любые прелести на выбор, выходи на речной берег и любуйся, сколько душе твоей угодно. Встанешь ранним утром на крутой бережок, раскроешь глаза пошире, вздохнешь полной грудью и запевает душа от счастья, что живешь ты рядом с красотой этакой. Лепота, да и только. Все хорошо, кроме одного обстоятельства. В глаза-то оно, конечно, не бросается, но в наличии иногда имеется. Вот это-то обстоятельство жизнь в деревне немного и портит. Вернее сказать, деревенские к этому обстоятельству привыкли, а вот приезжим оно как-то не по душе. Отпугивает кое-что приезжих из нашей деревни, потому и на дачные участки, среди практически неописуемой красоты никакого спроса нет. Предложения имеются, а вот спроса нет. Все деревни в округе дачниками городскими можно сказать переполнены, и растут там их дворцы из красного и белого кирпича под яркими крышами, как несанкционированные свалки вокруг местного районного центра. Быстро растут. В нашу же деревню залетела случайная пара шалых горожан и всё. Как обрезало. Воздуха нашего москвич боится. Не по нутру ему, когда западный ветерок овевает наши сады и огороды ароматами районной птицефабрики, которая приютилась в редком березняке, сразу за деревенской околицей. Из деревни её практически не видно, однако дух, при неблагоприятной для нашего селения розе ветров, напоминает о специфичной деятельности фабрики, лучше всякой вывески. Вот дачник от этой деятельности нос и воротит. Яйца куриные с фабрики, разными способами приготовленные, пожрать любит, а вот побочные результаты деятельности пернатых тружеников на дух переносит плохо и даже иногда при этом ругается совсем не по столичному, а по иному. По-нашему, по деревенскому, правда, без особых изысков…

Местные жители, как я уже говорил, к плохо пахнущему соседству привыкли, и теперь все неудобства от него только в пользу обращают, а вот наследники, которым недвижимость в нашей деревне обломилась, поносят, наряду с дачниками, птичий комбинат богатым набором разнообразных и не очень приличных слов и выражений. Сбивает производственный дух цену на земельный участок. И прилично сбивает. По уму бы дирекции птицефабрики деревенским жителям компенсации платить надо, а они даже за навоз, который мы от птичника по своим огородам тайно развозим, норовят отругать. Тут на днях даже охрану к навозной куче попытались выставить, но охранники стали сразу льгот требовать таких, что руководство птицефабрики решило мириться с мелкими потерями птичьего помета, чтобы не тратиться на удовлетворение законных требований своих работников. Не понимают, наверное, фабричные руководители, о зависимости влияния местного воздуха на цены деревенских домов.

Мне конечно на эти цены глубоко наплевать. Не собираюсь я родную деревню покидать. Считаю, что жизнь надо прожить там, где на свет появился. Везде жить не просто. Жизнь она всюду ведь изнутри одинаковая, только наружной оберткой и отличается. Потому и решил я здесь, в деревне родной осесть навсегда. Правда, хотел я сразу после армии в столицу поехать и в охрану какую ни будь поступить, да только потом передумал. Решил, что добра от добра не ищут, и пошел работать на нашу же птицефабрику, водителем на дежурный автобус. Работа не хлопотная и довольно приличная. Дежурный автобус водить, это не на тракторе навоз по полям развозить, в автобусе гораздо чище и лучше. Конечно, платят поменьше, чем трактористам, но мне пока хватает. Не так уж чтобы очень, но жить можно, пока один, а как обзаведусь семейством, там видно будет. Присмотрю работу посущественней, с точки зрения оплаты. Варианты такой работы есть, только ехать придется за ними в лучшем случае в районный центр, а в худшем, в саму столицу нашей Родины. Вот где люди в деньгах купаются. Дружок у меня армейский – Леха Коновалов охранником на рынок московский устроился и теперь бабки лопатой гребет. Только вот сам он постоянно недоволен, всё твердит, что мало ему моих трех месячных зарплат в одну неделю. Вот ведь какое дело оказывается. Приезжал он тут по весне ко мне в гости, и всё ныл да ныл о нехватке денег на житье столичное. Чуть было даже слезу натуральную не пустил. Правильно мне дед говаривал про коварную природу людскую.

– Что не дай человеку, ему всё мало и чем больше у него есть, тем ему больше хочется. Неблагодарная тварь – человек, – часто учил меня уму-разуму дедушка Коля. – Всё ему не хватает. Всё не так да не эдак. Все вокруг дураки и уроды, только сам он умница и красавец, всеми обиженный. Всегда норовит человечишка других уколоть да себя возвысить. Хитрая тварь. Держи ухо востро внучек, с ними, с человеками этими. Тяжело тебе в жизни придется, потому как добрый ты очень, а добрых, жизнь ой как не любит. Жизнь любит злых и наглых, таких, какая она сама. А таких, как мы с тобой Андрейка, добрых, презирает она и всячески это презрение выказать старается. Позлее тебе надо быть, иначе пропадешь или хуже того, сопьешься. Запомни эти слова мои и следуй им.

Раньше я его заветы вроде, как и не воспринимал по серьезному. Глупый был, а теперь вот, с годами понимать начинаю, что прав был дед, пусть не на все сто процентов, но на восемьдесят уж точно.

– Слышь, земляк – оторвал меня от раздумий о житье бытье громкий стук в дверь моего автобуса, – к Копьёву как мне проехать? Заплутал я тут в вашем говне.

Я выглянул в окно и узрел пред собою, на фоне изрядно выгоревшей доски почета и парадного въезда нашей, в недавнем прошлом орденоносной птицефабрики, настоящего солидного бандита со всеми присущими ему атрибутами. Именно таких теперь в кино показывать стали, как очередных героев нашего времени. Было в герое килограмм сто двадцать плотного веса, бритая голова, заплывшие жирком глаза, крутая бычья шея с цепью золотой, довольно приличного веса и, конечно же, презрительно тупой взгляд на всё и всех. Выслушав краткие объяснения, бандит смачно зевнул и видимо на всякий случай спросил, не знаю ли я, где там живет Федя Сивуха. Я, конечно же, знал. Федя Сивуха со своей очередной и по его словам последней гражданской женой Клавой жил как раз напротив меня. Был Федя на все руки мастер, всё у него всегда получалось: и печку сложить, и раму, им же разбитую в два счета застеклить, и самовар прохудившийся запаять, и проводку в избе сменить, всё умел. Жить бы ему с такими руками да при нынешнем на них спросе, как сыр в масле, но гробили Федину жизнь две страсти жестокие. Это женщины и запои. Если с женщинами он на исходе шестого десятка, вроде как-то определился, то с запоями сладить никак не мог и уходил в них после каждого удачного приработка или недоразумения с очередной сожительницей своей. Так крепко уходил, что мало никому не казалось, особенно нынешней его спутнице по жизни тете Клаве.

– Как въедешь в деревню, так первая направо изба, как раз Федина и будет, – охотно решил я оказать помощь солидному человеку, предполагая, что едет он нанимать моего соседа на очередную работу и судя по внешнему виду работодателя, хорошо оплачиваемую, а работа моему соседу как раз сейчас, как впрочем, и всегда была очень необходима.

Бандит кивнул бритой головой, сплюнул что-то под моё колесо, подумав, наверное, о чем-то нехорошем и буркнул:

– Повырываю я сейчас ноги козлу этому старому, все по очереди повырываю. Только бы дома застать тварюгу эту колченогую. Точно повырываю у него всё, что висит и всё остальное до самого корня. Гадом последним буду, если всё не оторву. Только бы дома застать.

Мне очень захотелось узнать про соседскую вину, из-за которой он вот-вот лишится всех ног и вместе с ними всего прочего, но сделать этого я не успел. Пока я обдумывал, как лучше поставить вопрос, бандит молча втиснулся в свой черный «Мерседес». Импортная тачка сразу же взвизгнула широкими блестящими колесами, и запачкала капот моего рыженького «Пазика» мелкими и грязными брызгами. Да так обильно, аж до ветрового стекла достало. Я несмело ругнулся про себя и мысленно погрозил кулаком заду вороной машины, отмеченному счастливым номером из трех семерок. И стало мне от этого счастливого номера и черных брызг на стекле, так грустно, что захотелось даже водки выпить. Причем случилось это со мною, наверное, в первый раз в жизни. Я водку как-то не очень уважаю. Выпивать, конечно, выпиваю, но чтобы вот так вдруг сразу захотелось, такого со мною ещё не было. По случаю пью часто, а вот чтобы хотелось, этого раньше за собой не замечал. Наверное, окончательно взрослею. Сглотнув слюну, я посмотрел на часы и огляделся по сторонам в поисках возможностей для исполнения, вспыхнувшего вдруг желания. Однако ни время, ни место, моему желанию не способствовали, потому я, шлепнув ладонью по баранке, впустил в салон строгую бухгалтера Нину Петровну и, надавив педаль газа, помчал в сторону районной налоговой инспекции, куда Нина Петровна ездила каждый день просить пощады.