Шарль Эксбрайя - Возвращение Иможен

Иможен – Мак-Картри

Арчибальд – Мак-Клостоу, сержант

Сэмюель Тайлер – констебль

Дугал Гастингс – инспектор СИД[1]

Хэмиш Мак-Рей – репортер газеты «Ивнинг Ньюс»[2],

Глазго

Уильям Мак-Грю – бакалейщик

Элизабет Мак-Грю – его жена

Тед Булит – хозяин кабачка «Гордый Горец»

Маргарет Булит – его жена

Джонатан Элскот – врач

Миссис Розмэри Элрой – прислуга

Джефферсон – Мак-Пантиш – хозяин гостиницы «Черный Лебедь»

Преподобный – Родрик Хекверсон

Новость застала городок врасплох.

В то сентябрьское утро Каллендер лениво потягивался в предощущении первых осенних туманов. Листва деревьев отливала багрянцем, а скалы Троссака живописной местности в нескольких милях от города стали совсем золотыми, словно Господь Бог решил подготовить достойное обрамление Роб Рою, который вот-вот вновь галопом примчится сюда из глубины веков вместе со своими верными спутниками. Туристический сезон подходил к концу, и Каллендер без сожалений погружался в дрему, ибо в полусне проще переждать дурное время года. В «Гордом Горце» официант Томас, повязав на шею салфетку, дабы хоть кое-как защитить лицо от пыли, и зевая во весь рот, начал подметать пол и собирать окурки, небрежно накиданные вчера вечером завсегдатаями тира. Всякий раз, принимаясь за уборку зала, Томас проклинал капиталистический режим, вынуждающий несчастных наемных рабочих всегда вставать первыми. Орудуя метлой, он время от времени прислушивался к доносившимся из-за двери бессовестно буржуазным, по его мнению, звукам – мирному храпу и посапыванию хозяев «Гордого Горца», Теда Булита и его жены Маргарет. И раздосадованный слуга, призывая в свидетели мишень для стрелок[3], ворчал, что уж в России-то все точно не так. Там, должно быть, хозяева по меньшей мере через день готовят чай прислуге. Впрочем, все эти чудовищные законы, жертвой которых Томас себя считал, он ставил в вину англичанам – те наверняка изобрели их в предвиденье того часа, когда смогут навязать свою волю шотландцам. А разве можно ожидать чего-нибудь путного от англичан? И Томас принялся подметать с необычным рвением. Вздумай кто-нибудь случайно заглянуть в «Горца», его бы это, несомненно, здорово удивило. А парень просто размечтался о славном дне, когда вновь восстанут все кланы Верхней, Нижней и Приграничной Шотландии от Терсо до Гретна Грин, от Фрейзерборо до Порт-Патрика и, подхватив знамя, шесть с половиной веков назад выпавшее из руки Роберта Брюса, вырвут страну из-под английского ига и отомстят за поражение «доброго принца Чарли» при Каллодене!

– Миссис Фрейзер сказала мне, что новые арендаторы виллы «Примула» ищут прислугу, – объявила миссис Элрой своему мужу Леонарду, когда тот уже почти покончил с завтраком. – Может, пойти туда?

– Делай, как хочешь… А что за люди?

– Не знаю… Их фамилия – Бойд…

Леонард, положив на стол вилку и нож, сурово воззрился на супругу.

– Англичане?

Миссис Элрой гордо выпрямилась.

– Понятия не имею. Во всяком случае, Леонард, надеюсь, за пятьдесят лет, что мы прожили вместе, ты научился достаточно меня уважать и не станешь сомневаться, что, окажись там англичане, я и порога не переступлю?

– Надеюсь. В нашей семье никогда не было предателей, Розмэри!

Уильям Мак-Грю, вздыхая, снимал деревянные ставни и открывал дверь бакалейной лавки. С некоторых пор его снедала меланхолия. Уильям скучал в Каллендере и все с большим трудом выносил характер Элизабет. Порой – как, например, сегодня – он чувствовал себя усталым и разбитым, еще даже не начав работать. От одной мысли, что ему опять предстоит час за часом убивать невыносимо долгий день, а потом улечься в постель и грезить о разнообразных способах сбежать отсюда, пока первые солнечные лучи не высветят всю нелепость подобных замыслов, становилось жутковато. У Мак-Грю осталось единственное развлечение: спорить с самим собой, кто первой явится в лавку – миссис Плери, миссис Фрейзер или миссис Шарп?

В маленькой комнатке, которую он снимал у вдовы Левис, констебль Сэмюель Тайлер, постанывая, надевал на измученные ноги огромные, тяжелые башмаки. Как всегда, выходя из дому, констебль оторвал листок настенного календаря, и это немного облегчило душу: как-никак до пятьдесят третьего дня рождения не так уж далеко, а там еще два года, и можно идти в отставку.

Питер Конвей не понимал, для чего он вообще понадобился на этой земле. Столь мрачное пробуждение явилось прямым следствием вчерашнего неумеренно долгого прощания с бутылкой виски, но в еще большей степени того обстоятельства, что за последние три недели в Каллендере никто не умер и потому Питеру не пришлось сделать ни единого гроба. Меж тем, именно это занятие в основном давало ему средства к существованию. И в довершение всех неприятностей Конвей только числился коронером, на самом же деле к его услугам почти не прибегали.

Мэр Каллендера, Гарри Лоуден, оделся сегодня с особым тщанием – ему предстояло вести собрание муниципального совета. Речь пойдет о возобновлении договора с Кейтом Мак-Каллумом, чье поле служило тренировочной площадкой местной команде регби.

Джонатан Элскот, местный врач, собирал в чемоданчик все необходимые лекарства и инструменты. Доктор немного тревожился за Фиону Кэмпбелл – похоже, ее малокровие упорно не желает идти на поправку.

Хозяин гостиницы «Черный Лебедь», что на берегу озера Веннахар, мистер Джефферсон Мак-Пантиш пробудился в самом тоскливом расположении духа. Туристический сезон не оправдал его весенних ожиданий, а нынешний постоялец, приехавший накануне пожилой англичанин, не внушал симпатии. Судя по багажу, с деньгами у него негусто. Ну и ладно, пусть ест, что дают, а не понравится – может идти на все четыре стороны. Впрочем, кто не знает, что англичане лопают все подряд, лишь бы блюдо полили уорчестерским соусом или кетчупом?

Сержант Арчибальд Мак-Клостоу жизнерадостно вошел в кабинет, где ему предстояло провести день в тщетном ожидании какого-нибудь события способного нарушить общественный порядок. Арчибальд родился в Приграничной зоне, но сам попросился в последние несколько лет перед пенсией прослужить в Каллендере, городке, известном мягким климатом и невозмутимым покоем. Что касается климата, сержант нисколько не обманулся, да и насчет покоя в общем тоже, если не считать череды кровавых событий, которая… но Арчибальд предпочитал не думать о том времени, прошло… и слава Богу. Сегодня Мак-Клостоу буквально сиял, предвкушая новую шахматную задачу из «Таймс». В каждом номере еженедельник предлагал наиболее проницательным читателям очередное задание, и сержант Мак-Клостоу трудился над ним ровно семь дней, в надежде получить бесплатную подписку – премию, обещанную лондонской газетой победителю конкурса. Однако до сих пор чаяния сержанта оставались несбывшимися. Но Мак-Клостоу любил игру ради нее самой. А потому, сняв каску и расстегнув китель, он вытащил шахматную доску, расставил фигуры, приготовил себе чашечку чаю и, не забыв подлить туда изрядную порцию виски, со спокойной душой открыл «Таймс» на странице со своей любимой шахматной рубрикой.

Так в Каллендере, гордости графства Перт, начинался новый, похожий на все остальные день, и, казалось, ничто не нарушит мирного течения жизни.

Арчибальд Мак-Клостоу, не обращая внимания на стынущий чай, с тревогой размышлял, следует ли ему использовать классическую стратегию и попытаться пробить брешь в защите черных белыми пешками или, наоборот, лучше действовать неожиданно и разыграть одновременную атаку с двух флангов, двинув на приступ коней. Но констебль Сэмюель Тайлер ворвался в кабинет так стремительно, что Арчибальд совершенно потерял нить рассуждений. Крик ярости рвался из души сержанта, возмущенной столь вопиющим нарушением дисциплины, принятой в полиции Ее Всемилостивейшего Величества, но, поглядев на лицо констебля, Мак-Клостоу сдержался. Смертельно бледный Тайлер, словно задыхаясь, конвульсивно открывал и закрывал рот, колени у него тряслись, щеки дрожали. Арчибальд вскочил.

– Что это значит, Сэмюель? – загремел он.

Констебль хотел объяснить и не смог – мешал какой-то странный ком в горле. Не соображая, что делает, он схватил со стола начальника чашку чаю и осушил единым глотком. Теперь уже настал черед сержанта открыть рот от изумления. Подобная бесцеремонность смахивала на анархию и чуть ли не открытый бунт против правил субординации.